Машина знаний. Как неразумные идеи создали современную науку - Майкл Стревенс

В глазах Аристотеля ваша программа исследования – препарирование каракатицы на все более мелкие кусочки – не сложная наука, а вполне заурядная бойня. В то же время программа Аристотеля выглядит не намного лучше, с вашей точки зрения. Как можно обнаружить душу и исследовать ее свойства? Или, точнее, поскольку легко обнаружить физическую форму, которой присуща психея, как при этом можно обнаружить и измерить ее объяснительный аспект, выходящий за пределы простой физической формы? Для Аристотеля ответ очевиден: бытие и жизнедеятельность каждого организма объясняются его психеей. Таким образом, доказательства природы психеи биолог сможет найти везде, где только захочет. Для вас, с другим представлением о биологическом объяснении, это звучит не столько как эмпирическое исследование, сколько как бессмысленное философствование.

Таким образом, разногласия по поводу объяснительных систем приводят к интеллектуальному тупику. Для Аристотеля микроскоп не более полезен в биологических исследованиях, чем в астрономических: то, что он может обнаружить (если вообще хоть что-нибудь может), не даст объяснения жизни. Для вас же объяснительная сила психеи – тайна. Вы хотели бы использовать свои инструменты, чтобы получить объективные данные об объекте исследования, но в отношении психеи это невозможно; психею можно объяснить только запутанными рассуждениями, которые вам совершенно непонятны.

Создавая и поддерживая подобного рода споры, объяснительный релятивизм представляет собой непреодолимое препятствие для процедурного консенсуса, необходимого для современной науки, консенсуса, который позволяет ученым убедиться, что все они играют в одну и ту же игру, освобождая их от бесконечных дебатов о правилах объяснения и тем самым направляя каждую вспышку их исследовательского жара на наблюдения и эксперименты. Таким образом, железное правило объявляет релятивизм вне закона, отсекая все подобные разногласия, заменяя их фиксированной концепцией объяснительной силы, которую должны принять все ученые, – вот оно, первое великое новшество современной науки. Поскольку ученые соглашаются с этой концепцией, они соглашаются и в том, как следует проводить проверку любой гипотезы, даже сформулированной в эзотерических или спорных терминах, таких как психика, энтропия или туманная терминология квантовой механики.

Соглашение по поводу объяснений было достигнуто с трудом. Чтобы увидеть, как это произошло, нам придется оставить Аристотеля на Лесбосе и отправиться в Северо-Западную Европу. Переместимся заодно и во времени – на две тысячи лет вперед. Там мы рассмотрим идеи двух превосходных мыслителей. Один из них был последним из великих натурфилософов, разработавшим теории строения материи и ее поведения, которые соответствовали идиосинкразической, метафизически регулируемой схеме объяснения, привязанной к духу времени. Другой разрушил эти теории и тем самым подорвал господство философии над научным объяснением и ниспроверг сам объяснительный релятивизм. Линия, протянутая от одной интеллектуальной жизни к другой, – это история выплавки нашего железного правила.

В 1618 году, когда Фрэнсис Бэкон работал над рукописью своего «Нового органона», молодой французский студент бросил свои занятия юриспруденцией и присоединился к голландской армии как раз в тот момент, когда на другом конце Европы, в Богемии, разразилась война. В течение года он оставил голландцев и присоединился к союзным войскам Максимилиана Баварского, и вместе с ними оказался посреди раздробленных германских владений, составлявших основную часть Священной Римской империи. Здесь будет происходить большая часть сражений Тридцатилетней войны, которая к моменту своего завершения уничтожит почти половину населения Баварии, треть Богемии и по крайней мере одну пятую населения Центральной Европы в целом – в процентном соотношении это составит больше, чем любая другая европейская война.

В последние унылые и мирные месяцы накануне того, как немецкие князья были втянуты в борьбу, французский солдат оказался на свободе, вместе со своими сослуживцами задержавшись в городе Ульм на Дунае, на территории нынешней Южной Германии. Был холодный ноябрь. Солдат заперся в хорошо отапливаемой комнате и стал думать; в ходе своих размышлений, как он позже рассказывал, он «открыл основы удивительной науки».

В эту ночь ему приснилось три сна. Сначала приснился страх: призраки, паралич, пронизывающий ветер, сбивающий с ног. Во второй раз приснилась неуправляемая сила: огонь и гром. В третьем сне пришли мечты о книгах и учебе, о начале пути, о единстве всех знаний. В последующие дни он решил посвятить свою жизнь созданию чудесной новой науки. Так Рене Декарт стал философом.

Вскоре Декарт покинул армию и, таким образом, ушел с войны. Следующие три десятилетия он жил отшельником во Франции и Нидерландах, в то время как Европа уничтожала самое себя. В уединении он писал о математике, физике, философии, Боге, видении, мысли и, наконец, о «страстях души». Он объяснил восприятие глубины, преломление света и природу радуги, а также первым применил в математике то, что мы сейчас называем декартовыми координатами. («Декартовый» означает «предложенный или изобретенный Декартом».) Возможно, его самый грандиозный и амбициозный проект был также и одним из первых проектов подобного рода: Декарт составил подробное описание устройства Вселенной, которое он закончил в 1633 году и назвал эту книгу «Мир».

Все процессы, составляющие мир, полагал Декарт, от сравнительно простых орбит небесных тел до сложного функционирования человеческого тела, есть движения кусков материи, и взаимодействуют эти куски единственным способом: непосредственным контактом, или, другими словами, подталкивая друг друга. Может показаться, что планеты мчатся через бесконечное пустое пространство. Но это невозможно. Если что-то движется, то это происходит потому, что что-то другое приводит его в движение, и единственный способ передать такую силу – прямой физический контакт. Планеты удерживаются на своих орбитах вокруг Солнца, предположил Декарт, потому что то, что кажется нам пустым пространством, заполнено невидимыми мельчайшими частицами, которые сами вращаются вокруг Солнца, увлекая за собой планеты.

Вселенная, предположил Декарт, заполнена гигантскими шарами материи, вращающимися определенным образом; в центре каждого из них находится солнце, вокруг которого вращаются собственные планеты. Для нас эти солнца – далекие звезды (рис. 6.3).

Гравитация на Земле, поскольку речь идет о некой физической силе, также должна быть вызвана чем-то, находящимся в непосредственном контакте с телами, испытывающими тяготение. Декарт придумал следующую запутанную теорию. Все тела, рассуждал он, имеют тенденцию «улетать» от земли под действием некой центробежной силы. Поскольку частицы воздуха более «подвижны», чем частицы, из которых состоят тяжелые предметы, такие как камни и люди, их центробежная тенденция сильнее: ваше тело пытается улететь в небо, но воздух вокруг вас делает это с большим успехом. Следовательно, если вы не стоите на твердой земле, воздух внизу устремляется мимо вас вверх, толкая вас вниз, в пространство, которое он прежде занимал; тогда вы падаете, потому что воздух толкает вас вниз, и это нисходящее давление больше, чем стремление вашего тела двигаться вверх. Тот же самый механизм не позволяет вам взлететь. Это как если