Дюна - Фрэнк Херберт

— Не рискуй со Свободными!

— Конечно нет, сэр.

— А как насчет Пола?

— Возможно, надо посоветоваться с доктором Уйе. Лето снова повернулся к Хавату:

— Оставляю это на ваше усмотрение.

— Я буду благоразумен, мой господин.

«Что ж, по крайней мере, на это я могу рассчитывать», — подумал герцог. Потом он сказал:

— Я немного пройдусь. Если понадоблюсь, буду где-нибудь поблизости.

— Мой господин, прежде, чем вы уйдете, я хотел бы, чтобы вы взглянули на фильмокнигу. Это приблизительный анализ религии Свободных. Еще просили меня сделать об этом сообщение.

Герцог помедлил и, не оглядываясь, спросил:

— С этим нельзя подождать?

— Конечно, можно, мой господин. Но вы спрашивали, что означает слово Муад, которое выкрикивали люди на улице при виде молодого господина.

— При виде Пола?

— Да, сэр. У Свободных есть легенда о том, что к ним явится лидер, ребенок Бене Гессерит, и поведет их к истинной свободе.

— И они думают, что это… Пол?!

— Они надеются на это, мой господин.

Хават протянул герцогу капсулу с книгой. Тот взял ее и опустил в карман:

— Я посмотрю попозже.

— Конечно, мой господин.

— Сейчас мне нужно время подумать.

— Да, мой господин.

Герцог глубоко вздохнул и вышел. Очутившись в коридоре, он повернул налево и пошел, не разбирая дороги. Мелькали лестницы коридоров, балконы, холлы. Встречные люди приветствовали его и уступали ему дорогу. Герцог торопился в совещательную комнату.

Он нашел ее погруженной в темноту, а Пола — спящим на стуле. Сын был укрыт робой охранника, а под его головой лежал какой-то грязный тюк. Осторожно, чтобы не разбудить мальчика, герцог прошел через комнату на балкон и оглядел посадочное поле. Охранник, стоявший в углу балкона, узнал его в полутьме и встрепенулся, ожидая приказаний.

— Вольно! — отдал команду герцог и прислонился к холодному металлу балконной решетки.

Пустыня была окутана предрассветной тишиной. Неподвижные звезды над его головой сверкали на темно-голубом небе. Над южным горизонтом сквозь тонкую дымку проглядывала полная луна. Свет ее казался откровенным и циничным.

Пока он так стоял, наблюдая, луна скользнула за пики Защитной стены, и, оказавшись во внезапно сгустившейся темноте, герцог ощутил озноб и вздрогнул.

Злоба кольнула его острой иглой.

«Харконнены все время мешают мне, травят меня, охотятся на меня, — подумал он. — Назойливые дряни с полицейскими усмешками! Здесь я стою на своих ногах!» Рука его бессознательно потянулась к эмблеме на тунике.

На востоке возникли светящиеся полоски, потом образовались просветы, заставившие померкнуть звезды. Началось торжественное шествие зари. Она была так красива, что Лето забыл обо всем: есть вещи, не поддающиеся описанию.

Он никогда не думал, что здесь можно встретиться с подобной красотой.

— Прекрасное утро, сир, — сказал за его спиной охранник.

Герцог кивнул, размышляя про себя: «Возможно, эта планета станет домом для моего сына».

Потом Лето увидел человеческие фигуры, движущиеся по цветочному полю. Это были собиратели росы. Вода здесь так ценна, что собирать приходилось даже росу.

Но свободен ли будет этот дом? — И радостное парение его души сменилось горечью несбывшихся надежд.

Быть может, самым ужасным моментом познания является тот, когда ты понимаешь, что твой отец — обычный человек из плоти и крови.

Герцог сказал:

— Пол, то, что я думаю, ужасно, но я должен это сделать.

Он стоял возле портативного аудиоскупера, принесенного в совещательную комнату к их завтраку. Чувствительная ручка прибора мягко зависла над столом, напоминая Полу некое таинственное, ныне вымершее насекомое.

Внимание герцога было приковано к окнам, выходившим на посадочное поле, за которыми клубилась пыль. Перед мальчиком на фоне утреннего неба стоял аппарат с фильмом о религиозных обрядах Свободных, снятым одним из экспертов Хавата. Пол обнаружил, что воспоминание о себе волнует его: Муад! Лизан ал-Гаиб!

Закрыв глаза, он вспомнил крики толпы. «Так вот на что они надеются», — подумал он. И еще он вспомнил, как назвала его старая Преподобная мать — «Квизатц Хедерах». Воспоминания пробудили в нем чувства, связанные с ужасной целью — способствовать гибели этого ужасного мира, наполненного непонятной ему недружелюбностью.

— Отвратительно! — внезапно произнес герцог.

— О чем вы говорите, сир?

Лето внимательно посмотрел на Пола:

— О том, что Харконнены думают, будто смогут обмануть меня, посеяв недоверие к твоей матери. Они не знают, что скоро я перестану доверять самому себе.

— Я не понимаю вас, сир.

Лето опять взглянул в окно — белое солнце находилось на том самом месте, где ему было положено находиться по утрам.

Негромко и неторопливо, чтобы не выдать обуревавшие его чувства, герцог рассказал мальчику о записке.

— Вы могли и меня ввести в заблуждение, — сказал Пол.

— Они должны думать, что им это удалось, — ответил герцог. — Все должно выглядеть естественно. Даже твоей матери не следует знать об этой хитрости.

— Но почему, сир?

— Чтобы не спровоцировать ее на ответное действие: она способна на высший акт!.. На карту поставлено слишком многое. Я надеюсь выкурить предателя из его норы. Пусть они пока считают, что меня удалось обмануть.

— Почему вы мне рассказываете об этом? Ведь я могу выдать вас!

— Ты — единственный, за кем сейчас не будут следить. И ты будешь держать все в тайне. Ты должен. — Герцог подошел к окну и, не глядя на сына, проговорил: — Но если со мной что-то случится, ты можешь открыть ей правду: я никогда в ней не сомневался. Я хочу, чтобы она об этом знала.

Пол понял, что отец говорит о смерти.

— С вами ничего не должно случиться, сир…

— Помолчи, сын.

Пол смотрел на отца и видел, что он смертельно устал. Усталость жила в повороте его головы, в сутулости плеч, в катастрофической замедленности движений.

— Вы просто устали, отец.

— Да, устал, — согласился герцог, — морально устал. Процесс упадка Великих домов затронул в конце концов и меня. А когда-то мы были очень сильны.

Пол быстро и сердито проговорил:

— Упадок не коснулся нашего дома!

— Разве?

Герцог повернулся к сыну, и тот увидел темные круги под его глазами, циничная усмешка искривила губы Лето.