Пока мы рядом (сборник) - Ольга Литаврина

Дверь открылась легко. В квартире было полутемно. Едва ли не крадучись, я прошел прихожую, комнату, кухню, даже двери в совмещенный санузел приоткрыл бесшумно, как в заправском детективе.

Везде было пусто, окно комнаты, и впрямь приоткрытое, было зафиксировано, словно Дэн, уходя, оставил жилье проветриваться. Тревога меня отпустила, остро включился азарт пока непонятной игры. Я зажег свет и приступил к поискам.

Первым делом я внимательно огляделся. И если бы не упрямые факты, которыми я располагал, то смог бы поклясться, что у Деньки все оставалось точно таким же, каким мы все здесь оставили после того, в сущности, совсем недавнего, мальчишника. Даже больше: утром понедельника Дэн аккуратно убрал со стола, вымыл и поставил в сушильный шкаф тарелки и рюмки, вытер кухонный стол и даже аккуратно заправил свое холостяцкое ложе, что водилось за ним в самых исключительных случаях.

Все это лишний раз убедило меня в том, что в тот, кажущийся невероятно далеким, понедельник, когда Бесс пришла в редакцию, у входа ее встречал именно наш записной донжуан. Ведь именно Дэн первым окликнул меня по ее холодновато-робкой просьбе.

Но тогда почему Мариша думает, что Забродин пропал именно в понедельник? Или я сам уже что-то путаю? Впрочем, не это сейчас самое главное. Главное – незаметно прощупать берлогу нашего автора-универсала. Как там сказала Элька? Успеть побывать у него до милиции?

Не скажу, чтобы с детства моим вполне совковым родителям удалось привить мне здоровые навыки коллективизма и трудолюбия. Скорее наоборот. Но этой ночью я работал не за страх, а за совесть. Ведь именно совесть, а еще что-то забытое, то, что я был должен Деньке, какой-то давний счет не дал мне времени на раздумья, прежде чем занять место за этим карточным столом – место, освободившееся после проигрыша Забродина. И, перебирая немногие книги, диски, бумаги, даже содержимое бельевого и одежного шкафа, я ни на минуту не мог отключиться от бредовых вопросов. Кто же ходит с козыря? И что же поставлено на кон в этой игре, где мне пока приходится действовать втемную? И не крапленая ли колода в руках у игроков?

«Обыск» продлился почти до утра. И только когда над козырьком подъезда явственно засерело неяркое сентябрьское небо, я устало присел на свой любимый плетеный стул на кухне и подвел итог, не зная еще, утешительный или нет: мне досталась неважного качества запись на диске, где Дэн пытался вроде бы собраться с мыслями и где уже четко прозвучала тема какого-то московского «днища», названная им «настоящей бомбой для пишущей братии».

Правда, уловить суть с первой прослушки оказалось невозможно. Зато после глухого и сбивчивого пересказа уверенным Денькиным голосом объявлялось, что «в случае чего – материал будет твоим, Кирка Сотников, и упаси тебя бог ляпнуть кому-то, пока все мое досье не уйдет в печать!».

Снова досье, прямо как у Вайтмастэнга, то есть Стаса Долбина!

Правда, я не нашел никакого досье. Даже ни одного Денькиного блокнота, записной книжки, да хоть жалкого листка с какими-нибудь каракулями!

Диск я сунул в карман и решил, что стоит попробовать еще раз, под каким-нибудь новым углом, обойти квартиру. Например, осмотреть самые заметные места!

Что я «ничтоже сумняшеся», как сказала бы Мариша, с ослиным упрямством и проделал. Улов оказался невелик, но интересен: сначала я нашел-таки явные следы чужого присутствия в квартире Дэна. Чужого и холодного, вполне способного уничтожить весь «бомбовый» материал. Всплыли же эти следы неожиданно и даже довольно курьезно, хотя смеяться и шутить мне совсем не хотелось. Озирая прибранное после нашей пирушки жилище, кажется, уже в сотый раз, я обратил-таки внимание на веник, оставленный совсем не там, где его обычно оставлял Забродин. Обычно после редкой, но тщательной уборки Дэн торжественно убирал веник в тумбу под посудной мойкой. Нехитрую философию этого обряда мы все знали наизусть: Заброда уверял, что если веник просто прислонить к этой тумбе – любой заметит, что подметают здесь редко и даже сам инструмент уборки не имеет своего места хранения. А вот когда чисто и веник убран в специальную тумбу – тут любая женщина с порога проникнется уважением и симпатией к хозяину!

Мы часто подшучивали над этой мнимой хозяйственностью безалаберного, в общем, Дэна. И все же именно веник, небрежно прислоненный к посудомоечной тумбе, вдруг резко бросился мне в глаза в действительно чистой кухне. Как заправский сыскарь, я мигом открыл тумбу и заглянул в Денькино мусорное ведро.

И стоял долго, не в силах отвести глаз от его содержимого. А ведь ведро оказалось почти пустым. Вернее, так: после нашей пирушки, в день, когда его видели последний раз, Дэн действительно убрал и подмел квартиру, а после вынес и вымыл мусорное ведро. И все же на дне ведра блестело нечто. Две дужки, оправа и мельчайшие осколки расплющенных очков, которые плейбой Забродин носил только дома и только при чтении особо важных материалов! Эти очки, которые он никому, кроме нас, не показывал, которые бесконечно подбирал по «Оптикам» и берег действительно как зеницу ока, были явно и грубо расплющены каблуком и походя выброшены в мусор – чтобы не сразу заметили.

Первым моим движением было кинуться достать их, может быть, что-то еще возможно сделать для починки! И почему-то именно в эту минуту я вдруг понял, что еще один друг никогда больше не улыбнется мне так, как он улыбается на той свадебной фотографии, на которой мы с Элькой бдительно направляем его неловкую руку к бумаге, где служащая ЗАГСа велела поставить подписи…

На дальнейшие поиски не оставалось сил. Последним, что я чуть не сунул в карман вместе с диском, стала единственная бледноватая часть фотографии, незаметно приколотая над дверью гостиной. Обыкновенное женское, даже девичье, лицо, волосы, собранные в косички. Ажурная рамочка, надпись: «Школьные годы…» Знакомое лицо, где-то когда-то я его видел. И на обороте надпись: «1976». Без имени, только четыре цифры. Кто-то дважды обвел лицо красным фломастером.

Ломота в висках, начавшаяся с самого ухода мадам Гончаренко-Сотниковой, стала невыносимой. Я решительно подошел к знакомому мини-бару, где у Деньки всегда находилась бутылка коньяка для друзей, махом хлобыстнул половину большой коньячной рюмки и приготовился до открытия метро дремотно поваляться на Денькином нетронутом холостяцком ложе…

Заснул я незаметно и неожиданно крепко. Зато сны видел тяжелые. Зачем-то снилась Элька семнадцать лет назад, в прозрачном эротичном пеньюаре. Потом все пропало, а под самый конец четко, как наяву, привиделось все, чего даже она не знала, все то тайное, стыдное, вполне во вкусе ушлого порнографа, чем резко и разом окончилась наша сексуальная жизнь.

«Спорная» дочь Виолетта родилась на удивление крупной, у Эльки разошлись кости таза, и поменялось строение внутри. Полного кайфа для нее не наступало без различных ухищрений из секс-шопов. Довольно быстро мы втянулись в испытание всяческих интимных игрушек, и как-то, наивно считая себя, раз я ей не изменял, неотразимой в постели, она предложила попробовать анальный секс, в то время не имевший еще столь широкого распространения. Мне стало интересно, и мы рьяно взялись за воплощение этой идеи в жизнь. Какое-то время все шло прекрасно, и я даже смирился с еженедельным исполнением супружеского долга, пока однажды, на 8 Марта, Элька не настояла на походе в ресторан. Четко помню и сейчас – это был «Фламинго» на проспекте Мира. Готовили там отменно, наелись и напились мы от пуза, и по пути домой мне даже пришла в голову мысль, – явно спьяну! – что есть известная приятность в наличии постоянной проверенной женщины под боком. Видимо, похожая мысль пришла и Эльке, ибо по возвращении домой мы с одинаковым рвением затрясли супружеское ложе, плавно переходя от традиционного секса к пресловутому анальному. Тут-то и случилась незадача.

На случай анального секса у Эльки на прикроватной тумбочке всегда были приготовлены душистые мази, презервативы, даже какие-то особые «интимные перчатки». Но в этот раз мне почему-то взбрело в пьяную голову, что нет ничего слаще, как уверял Дэн, «живого анала». И я взялся сам намазывать заветное отверстие – сзади – интим-кремом с розовым маслом, специально привезенным подругой для Эльки из-за границы. Я ощущал уже мощный порыв своего прибора и пьяно старался, чтобы Элька по-женски разделила мое чувство. С мыслью нащупать точку оргазма, мой палец проникал все глубже, и вдруг… Смешно и неловко, но в том утреннем сне все повторилось в деталях: у входа, а вместе с тем у выхода этого самого «анала» мой любопытный палец нащупал… длинный, слежавшийся, твердый и почему-то заостренный конец солидной фекалии, так удобно приютившейся, что я вначале даже не понял, с чем имею дело. И прикоснулся опять.

И возбуждение прошло моментально. Не помню теперь, да и не было во сне того, что я тогда шептал разомлевшей, ничего не понявшей Эльке. Но с того раза – всегда, как только приходила мысль о сексе, – я снова точно ощупывал твердый фекальный ком внутри жены. Наши отношения сошли на нет так неожиданно, что долгое время Элька верила в мою импотенцию и безуспешно таскала меня по врачам. Вот уж действительно – чем хуже, тем лучше!