Замри - Нина Лакур

молоток и поднимаю наверх доску. Оседлав широкую ветку, я упираю один конец доски в ступеньку, а другой приколачиваю к одной из спиц – так, чтобы образовался угол в сорок пять градусов. Это будет первая подпорка, а мне нужно будет шесть, по одной для каждой спицы. Стук молотка и тяжесть досок помогают мне не пускать в голову посторонние мысли.

Закрепив половину, я чувствую, что у меня устали руки. Но я намерена закончить сегодня все шесть, поэтому устраиваю небольшой перерыв.

Я переползаю с ветки на лестницу и спускаюсь. Достаю из рюкзака выпускной альбом. Фонарь освещает все вокруг: ствол дерева, траву, опавшие листья, веточки и камни. Если бы я могла, то собрала бы все. Не то чтобы я чувствовала себя счастливой. Я смущена, растеряна и ужасно зла на себя из-за Дилан. Но сейчас мне хорошо, несмотря ни на что. С каждым порывом ветра меня окружает поток свежего воздуха.

Я листаю альбом, пока не нахожу класс миссис Капелли. В правом нижнем углу фотография Тейлора – маленькая, черно-белая и зернистая, но Тейлор на ней просто очарователен. У него открытая светлая улыбка. Уже тогда он напоминал ребенка-актера – из тех, кто за весь фильм произносит пару реплик и толком не умеет играть, но люди все равно умиляются. Я нахожу себя. Я застенчиво улыбаюсь, мои волосы украшены заколками, а голова слегка наклонена набок. Тогда я еще не знала горя, и вся моя жизнь состояла из коробок с обедами, творческих проектов и орфографических диктантов. В те времена самой большой из моих обязанностей было раз в год, когда наступала моя очередь, брать нашего классного хомяка домой на выходные и следить, чтобы у него была вода и еда.

Я подношу фонарь ближе и снова разглядываю восьмилетнюю себя. Пожалуй, я неправа. Я была очень тихим ребенком, застенчивым, спокойным и погруженным в себя. Разумеется, я знала, что такое грусть. Может быть, поэтому я и не выбрасывала вещи, которые считала красивыми.

Установив еще две подпорки, я понимаю, что зашла в тупик. Прикрепить шестую не получается: ветви вокруг нее или слишком высоко, или слишком низко. Сегодня с этим уже ничего не сделать. Скоро я заберусь повыше и прикреплю к высокой ветке веревку. Я сделаю люльку, чтобы подниматься туда, куда пока не могу добраться.

11

Я знаю, что должна поесть, но меня все еще мутит от вчерашней ситуации с Тейлором. Я зачерпываю ложку хлопьев, опускаю ее назад в тарелку. Родители читают за кухонным столом газету, и, когда папа встает, чтобы принести из комнаты портфель, мама, прокашлявшись, поворачивается ко мне.

– Кейтлин, – говорит она типичным тоном директора школы, – я рада, что ты начала общаться с новыми людьми. Тебе очень нужно завести новых друзей. Но я хочу попросить тебя – это мелочь на самом деле, просто мы с твоим отцом решили, что так будет лучше, – в общем, я хочу, чтобы ты не закрывала дверь в комнату, когда у нас в гостях Тейлор. Или любой мальчик. Необязательно держать ее нараспашку – достаточно просто щелочки.

Я смотрю на то, как мои клюквенно-миндальные хлопья размокают в молоке.

– Почему?

Мама шуршит газетой.

– Просто так принято. Мы доверяем тебе и знаем, каково быть в твоем возрасте. И нет ничего плохого в том, что вам с Тейлором нравится общаться. – Немного помолчав, она продолжает: – И даже целоваться или встречаться тоже нормально. Я просто прошу, чтобы ты не закрывала дверь на случай, если вы слишком увлечетесь.

Что-то сжимается внутри меня, и секунду мне хочется рассказать ей, что я сделала, но это чувство мгновенно проходит.

– Моя подруга Дилан лесбиянка. Когда в гости приходит она, мне тоже оставлять дверь открытой? – спрашиваю я. Получается слишком резко, и меня охватывает чувство вины, потому что мама явно старалась подойти к вопросу деликатно.

Она вздыхает.

– А ты, милая? Ты тоже лесбиянка?

– Нет.

– Тогда ничего страшного, если вы будете закрывать дверь.

– Хорошо, – говорю я мирно. – Это справедливо.

12

Я не могу пойти на алгебру. Я собиралась с духом все утро, но я просто не в состоянии смотреть Тейлору в глаза.

После второго урока я иду в научный корпус. Вскоре звенит звонок на третий урок, и коридоры пустеют. Я стою у шкафчика и раскачиваю дверцу. Смотрю на фотографию Ингрид. Интересно, смогу ли я сейчас найти этот холм. Я оставляю шкафчик в покое и привычным маршрутом направляюсь к туалету.

Я толкаю дверь и вхожу, уверенная, что внутри, как обычно, никого нет. Но я ошиблась. Дилан стоит спиной ко мне и моет руки. Когда я вхожу, она подпрыгивает от неожиданности, а я чувствую себя так, будто увидела призрака. В свете флюоресцентных ламп ее лицо кажется голубым.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

Почему-то эта неожиданная встреча побуждает меня присмотреться к ней получше. Не отходя от двери, я разглядываю в зеркало четкую линию ее подбородка, ее тонкие ключицы, крошечный шрам на лбу, которого я не замечала раньше.

Она смотрит на мое отражение.

– Я не знала, что это твой туалет.

В таком освещении ее кожа на фоне черной одежды выглядит невероятно бледной. Дилан выключает воду, отрывает кусок бумажного полотенца. Разворачивается, кидает полотенце в мусорное ведро и проходит мимо меня к двери. Ее ботинки гулко топают по полу. Даже когда она уходит, я остаюсь на месте. Почти половина учебного года позади. Смогу ли я когда-нибудь заслужить ее прощение?

Вечером, перед сном, я открываю окно и, высунувшись наружу, направляю фотоаппарат в ночное небо. Я устанавливаю минимальную выдержку – если где-то и есть лучик света, камера его не увидит. Я нажимаю на кнопку. Наше следующее задание посвящено отработке контраста. Я сдам абсолютно черный снимок.

13

Проснувшись утром в субботу, я вспоминаю, что по выходным мы с Ингрид не расставались со своими фотоаппаратами. Мы ходили по одним и тем же местам, почти не разговаривая, и искали идеальные кадры. Потом мы шли в лабораторию и вместе проявляли снимки.

Мои фотографии сохли на одной леске, фотографии