Каирская трилогия - Нагиб Махфуз

— Огорчает также и то, что он продал свою лавку в квартале Аль-Хамзави, чтобы по-новому обставить квартиру!

Ахмад скользнул глазами по его лицу, затем недовольно нахмурился и воскликнул:

— Словно меня вообще не существует!.. Он даже в этом со мной не посоветовался!..

Ударив рукой об руку, он сказал:

— Над ним посмеялись, несомненно. Обнаружили такую ценную находку: мула без хозяина, только в одежде почтенного господина…

Мухаммад Иффат выразил сочувствие:

— Это ребячество!.. Он забыл и про своего отца, и про сына!.. Но что толку сейчас гневаться на него?!

Ахмад Абд Аль-Джавад закричал:

— Мне кажется, что я должен действовать решительно, независимо от последствий…

Мухаммад Иффат вытянул руку, словно отводя рукой беду, и умоляюще произнёс:

— Когда твой сын вырос, стань ему братом. Не ошибись, ведь ты умнейший человек. Всё, что требуется от тебя — дай ему совет, а в остальном пусть всё будет так, как Бог положит…

Мухаммад Иффат опустил глаза в задумчивости, и некоторое время колебался, затем сказал:

— Есть ещё кое-что, что волнует меня так же, как и тебя — это Ридван!

Оба мужчины обменялись долгим взглядом. Затем Мухаммад Иффат продолжил:

— Через несколько месяцев мальчику исполнится семь, и я боюсь, что его отец потребует его себе, и тогда он будет расти в объятиях Занубы. Такое зло нужно предотвратить. Не думаю, что ты согласишься на это. Так убеди его оставить мальчика в нашем доме, пока Аллах не исправит ситуацию…

Не по нутру Ахмада Абд Аль-Джавада было добровольно соглашаться на то, чтобы его внук оставался в семье матери после прошествия срока, когда его воспитание и содержание по закону должен был взять на себя отец, но с другой стороны, ему не хотелось также предлагать взять его к себе в дом, чтобы не добавлять Амине ещё больше хлопот. Она вряд ли одобрила бы то, что никак не подходило ей по возрасту. С сожалением он признал:

— Признаю, что воспитывать Ридвана в доме Занубы было бы неправильно…

Мухаммад Иффат сделал вздох облегчения:

— Его бабка любит его от всего сердца. И если бы неизбежные обстоятельства заставили его в будущем переехать в дом матери, то там его ждала бы благоприятная атмосфера, поскольку мужу его матери сорок или около того, и Аллах лишил его благословенного потомства…

Ахмад Абд Аль-Джавад тоном просьбы сказал:

— Но я бы предпочёл, чтобы он остался в вашем доме…

— Конечно… конечно… Я ведь говорю только о возможностях отдалённого будущего и молюсь, чтобы Господь спас нас от них. Теперь мне осталось только попросить тебя говорить с Ясином мягко, чтобы было легче его убедить оставить Ридвана со мной…

Тут раздался примирительный голос Аль-Хамзави:

— Господин Ахмад мудрейший человек. Разве он не знает, что Ясин уже мужчина? И что он, как и все остальные мужчины, свободен в своих действиях и в распоряжении имуществом?.. Это нельзя отрицать, и господин Ахмад просто должен дать ему совет, а остальное уже за Аллахом…

Весь остаток дня Ахмад Абд Аль-Джавад провёл в печали и размышлениях. Он сказал себе: «Ясин, одним словом, это потерянная надежда. Нет ничего ужаснее, чем иметь сына, надежда на которого потеряна. К сожалению, направление, в котором он движется, слишком ясно! И не надо обладать дальнозоркостью, чтобы распознать это. Да, он идёт от плохого к худшему, и помилует его Аллах». Джамиль Аль-Хамзави просил его отложить разговор с Ясином до следующего дня, и он уступил его просьбе больше из отчаяния, чем потому, что ценил важность советов.

Вечером следующего дня он позвал к себе Ясина, и тот откликнулся и пришёл рано утром, как и следует поступать послушного сыну. На самом деле Ясин не разорвал связей с семьёй. Старый дом был единственным местом, куда он не осмеливался вернуться, несмотря на сильную тоску по нему. Не раз уже, когда он встречался с отцом, Хадиджей или Аишей, он просил их передать привет мачехе. Сердце его не забыло её гнева на него, или, как он называл это — её упрямства, но также отказывалось забыть старые времена, когда считал её своей единственной матерью. Он не перестал посещать своих сестёр, иногда встречал Камаля в кофейне Ахмада Абдо или звал его к себе домой, поскольку юноша изначально был знаком с Мариам, а позже также познакомился и с Занубой. Лавку своего отца он посещал по крайней мере раз в неделю. Там Ясин имел возможность узнать другую личность отца — ту, которая очаровывала людей. Между ними обоими возникла крепкая дружба и глубокая любовь, подпитываемая узами кровного родства с одной стороны, и радостью сына узнать истинного отца — с другой.

Но в тот день, пристально вглядываясь в лицо отца, Ясин заметил на нём выражение, напомнившее ему о его прежнем облике, которого он когда-то так боялся. Он не стал расспрашивать отца, что с ним стряслось, так как был уверен, что рано или поздно всё равно узнает эту тайну. Он также не сомневался, что его уже давно ожидает настоящая буря гнева с тех пор, как он так необдуманно поступил.

Отец заговорил первым:

— Мне грустно от того, что меня так унизили. Почему я узнаю новости о своём сыне от других людей?

Ясин склонил голову и не проронил ни слова. Отец возмутился этой притворной личине смирения, которую тот набросил на себя, и закричал:

— Сними эту маску. Прекрати лицемерить и дай мне услышать твой голос. Естественно, ты знаешь, о чём я!

Едва слышным голосом Ясин произнёс:

— Я не находил смелости, чтобы сообщить вам…

— Это происходит тогда, когда скрывают грех или скандал!

Инстинкт предупреждал Ясина, что он должен хоть как-то сопротивляться. Он с покорностью ответил:

— Да…

Ошеломлённый отец спросил:

— Если ты так на самом деле считаешь, то почему так поступил?!