Братья Райт. Люди, которые научили мир летать - Дэвид Маккаллоу

Не так уж много лет назад Уилбур решил, что не подходит для «занятий коммерцией». Сейчас он оказался в эпицентре сложнейших коммерческих переговоров, играя действительно по-крупному с очень опытными предпринимателями, политиками и бюрократами, причем говорящими на языке, которого он не знал. Для него все было ново – и сама игра, и игроки, и антураж, и язык. Но Уилбор твердо отстаивал свою позицию и был бодр и напорист, хотя знал, что говорят о нем за кулисами переговоров. В военном министерстве считали, что Райты – «лжецы, как все американцы», «недостойные люди», которые пытаются продать Франции «не имеющую ценности вещь», в которую не верят даже в самой Америке.

Осторожный, очень наблюдательный, терпеливый, «никогда не раздражавшийся», как писал его отец, Уилбур не терял уверенности. Он мог быть жестким, но не безапелляционным, мог не соглашаться, но не становился при этом агрессивным. И никогда не возникало сомнений в том, что когда он говорит, то знает, о чем.

Но важнее всего то, что Уилбур всегда оставался самим собой, прямым и скромным человеком, и это говорило в его пользу. Незнание французского, простота были, пожалуй, его преимуществом. Как и предсказывал Харт Берг, Уилбур был исключительно веским доводом и даже более того.

Хотя то, что Уилбур не пил, не курил и не проявлял, хотя бы внешне, интереса к женщинам, конечно, вызывало у французов недоумение.

На протяжении всего пребывания во Франции он держал в курсе происходящего домашних, особенно Орвилла. В письмах и телеграммах, часто очень длинных и подробных, Уилбур описывал разные комбинации того, как они могли бы заработать в зависимости от того, кто и как вложит деньги. Опытный финансовый репортер едва ли смог бы осветить эту тему лучше.

Если выдавалась возможность отдохнуть, Харт Берг устраивал поездки на своем шикарном автомобиле с шофером. В сопровождении миссис Берг они катались по Булонскому лесу или выезжали в Фонтенбло и Версаль.

Однажды утром в понедельник, когда Уилбур еще лежал в кровати, в дверь номера постучал служащий отеля и сказал, что в небе над Парижем летает дирижабль, который называется «Ла Патри». Уилбур знал, что этот дирижабль был первым «воздушным кораблем», заказанным французской армией. Он быстро оделся и поднялся в сад на крыше отеля.

«Ла Патри» («Отечество») представлял собой гигантскую емкость в форме колбасы, надутую газом, с открытой гондолой для экипажа, подвешенной снизу. Дирижабль пролетел над Триумфальной аркой и почти над «Мерисом» со скоростью, составившей, по оценке Уилбура, 24 километра в час. Уилбур назвал этот полет «очень успешным испытанием». Однако вскоре он написал, что стоимость такого воздушного корабля была в десять раз больше стоимости «Флайера», а скорость «Флайера» была вдвое выше, чем у дирижабля. Его летающая машина была еще в самом начале пути, в то время как дирижабль «достиг своего потолка и скоро станет вчерашним днем». При этом, однако, зрелище дирижабля, летящего над Парижем, стало прекрасным началом дня.

Как правило, каждое утро предвещало новые деловые встречи.

Постепенно стал ясен главный вопрос: продавать «Флайер» французскому правительству или создавать коммерческую компанию с Анри Дойчем? Вероятность заключения контракта с правительством казалась очень высокой до тех пор, пока не вмешались военные. Они настаивали на проведении испытательного полета «Флайера» при слишком сильном ветре и требовали заключения эксклюзивного соглашения сроком на три года. Уилбур не соглашался ни с тем ни с другим.

Затем вдруг стало ясно, что «Флинт энд компани» рассчитывает на 20-процентные комиссионные не только от суммы продаж, но и от всего, что получат братья. («Не переживай насчет комиссионных Флинта, – написал Уилбур Орвиллу. – Мы сможем удержать их на уровне».)

Вскоре Уилбуру конфиденциально сообщили, что если он, Орвилл и связанные с ними лица смогут поднять цену, предлагаемую французским правительством, на 50 000 долларов, то эта сумма «будет распределена между персонами, имеющими возможность добиться заключения сделки». Другими словами, людям, находящимся во власти, нужно было дать большую взятку. Уилбур отказался даже обсуждать это.

Чем дольше затягивались переговоры, тем очевиднее становилось, что до проведения демонстрационных полетов мало что удастся решить. Поэтому Уилбур постоянно торопил Орвилла. «Хорошо, если ты успел запаковать и приготовить все до того, как придет это письмо, – писал он. – Проверь, чтобы были подготовлены все запчасти… Конечно, когда поедешь, возьми с собой Чарли Тэйлора… Нам понадобится надежный помощник, когда дело дойдет до испытаний».

Это было написано 28 июня. Уилбур уже почти месяц не получал от Орвилла ни одного письма.

Из письма Кэтрин, датированного 30 июня, он узнал, что дела дома идут далеко не лучшим образом и что она и Орвилл ощущают себя оторванными от того, что происходит в Париже. «Орв вообще не может работать», Орв очень обеспокоен, Орв «неуравновешен», «Орв просто сходит с ума от желания узнать, что происходит в Париже», Орв «вне себя от гнева», потому что «не знает, как развивается ситуация в Париже без него». Она, естественно, тоже.

Кэтрин и Орвилл потеряли всякое терпение с «Флинт энд компани» и спрашивали, можно ли вообще доверять этой компании. Кэтрин почти никогда не имела дела с евреями, но, посмотрев фотографию Харта Берга, спросила, не еврей ли он. «Мне не нравится, как Берг выглядит, – написала она. – Меня только что осенило, что вся компания состоит из евреев. Берг точно выглядит евреем».

Через несколько дней Кэтрин сообщила Уилбуру, что ситуация дома стала даже хуже. Она близка к нервному срыву, и это его рук дело. «Что, черт возьми, происходит с твоими письмами?»

Ее последнее письмо представляло собой бурную смесь гнева, обвинений, жалости к себе и отчаяния, что было чересчур даже для нее. Она была сыта по горло «всем этим». «Мы так нервничаем и сходим с ума от напряжения, что не можем не ругаться. Мы с Орвом начинаем ссориться, стоит нам провести рядом хотя бы пять минут. А бедный папа только приговаривает: "Спокойнее, Бесси, спокойнее", хотя он так нервничает, что вообще не может нас слышать». Она никогда так не уставала от жизни. «Мне хочется плакать, стоит только кому-то взглянуть на меня».

Некоторые из их писем Уилбуру вернулись обратно из-за неправильного адреса. «Почему ты не мог сказать нам раньше, что не получаешь наши письма? Мы приходим в отчаяние, сидя здесь совершенно беспомощные, пока они [ «Флинт энд компани»] делают все, чтобы получить преимущество над тобой. Что у них за бизнес, зачем они втянули тебя в эти дела с французами? Вы могли бы сделать все сами… Я ненавижу их всех… Орв так обеспокоен и измотан, что я волнуюсь за него. Долго он так не выдержит – как и ты, если на то пошло».

Проблема в том, объяснял Уилбур в письме отцу, зная, что епископ поймет все правильно, что с Орвиллом, похоже, случился «характерный для него приступ» и что он «сам не свой».

Утром 17 июля в своем номере в отеле «Лё Мёрис» Уилбур написал длинное ответное письмо Кэтрин, в котором прямо рассказал о ситуации в Париже, о том, как он видит свое участие в ней, как переживает за них, как старается уберечь их от огорчений и почему им не следует волноваться. Письмо было абсолютно честным и доверительным по тону и показывало, как Уилбур оценивает себя, – как, впрочем, почти все, что он писал. Он давал понять, что контролирует ситуацию в Париже, что хорошо ориентируется и знает людей, с которыми имеет дело, и что оставшимся дома нет причин горячиться.

«В виду того, что я один написал вам в три-четыре раза больше писем, чем получил от вас всех вместе взятых, – начал он, – мне довольно забавно читать ваши постоянные жалобы на то, что вы получаете от меня так мало писем». За те два с половиной месяца, что он находился в отъезде, он получал из дома в среднем одно письмо в неделю, в то время как сам писал три-четыре письма в неделю, за исключением десятидневного отрезка, когда положение было настолько неясным, что писать было не о чем.

С самого начала он чувствовал, продолжал Уилбур, что все, что он писал Орвиллу, расстраивает его, однако он считает, что Орвилл имеет право знать о происходящем все. Что касается «Флинт энд компани», то он не стал напоминать Кэтрин и Орвиллу, хотя мог бы, что, если уж на то пошло, именно Орвилл больше всех хотел связаться именно с ними.

«Я сделал то, что, как мне известно, сделал бы и он, если бы был здесь и знал все факты. В таких случаях тот, кто находится на расстоянии, лишь вредит, давая указания, которые не отвечают ситуации».

Приехав в Европу, Уилбур почувствовал, что сможет контролировать ситуацию. Единственное, что его волновало, будет ли Орвилл готов максимально быстро прибыть с «Флайером». «Жаловаться не входит в мои привычки, но эта постоянная неготовность была моим ночным кошмаром больше года».