Руссиш/Дойч. Семейная история - Евгений Алексеевич Шмагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
но удерживали двух наших учителей, втюхивая прогрессивной общественности насквозь лживую, фантасмагорическую версию, будто те сами попросили о политическом убежище. Да кто ж тому поверит? Уж наших-то мы знаем! Никак они не могли! На митингах во всех крупных предприятиях города георгиевцы, как и весь советский народ, решительно осуждали зарвавшихся поджигателей войны и требовали вернуть педагогов на родину
Русские люди с трепетом внимали сообщениям, которые трагическим голосом диктора зачитывались по радио, крестились и повторяли: «Только бы не было войны! Рубаху последнюю снимем, всё что угодно отдадим, только войны не надо!» Неблагоприятная обстановка на международной арене настойчиво рекомендовала привлекательной девушке Дусе начать поиски мужа у себя на родине.
Главным развлечением послевоенной эпохи стало, конечно, кино. Перед всеми тремя городскими клубами, где имелись киноустановки, немедленно выстраивались длиннющие очереди, когда привозили новый советский фильм. А если шли ленты «трофейные», или, попросту говоря, втихомолку прихваченные рабоче-крестьянской Красной армией на киностудии в Бабельсберге под Потсдамом, очереди удлинялись многократно. За билеты разворачивались нешуточные битвы.
Сегодня невозможно, как ни старайся, представить воздействие той «трофейной» кинопродукции на умы запертых в социалистических просторах советских граждан. А было оно потрясающим. «Девушка моей мечты» с Марикой Рёкк, «Мост Ватерлоо» с Вивьен Ли и Робертом Тейлором и, разумеется, четыре серии «Тарзана» с Джонни Вайсмюллером открыли советскому народу новый мир, существовавший по другую сторону «железного занавеса». И он оказался совсем не похожим на тот, который малевала родная пропаганда.
В Кремле всеми силами пытались держать наглухо зачехлёнными двери и окна, обращённые на запад. Перевоспитывали даже дошедших до Берлина солдат, успевших взглянуть на иной образ жизни. А вот с «кинотрофеями»
просчитались. Руководствовались, по всей видимости, не идеологией, а экономикой. Немалые доходы в госбюджет приносили звёзды Голливуда. И никого не смутило, что собственники незаконно реквизованных фильмов не слишком протестовали против демонстрации их продукции в Союзе. Эта «мягкая сила» стала первым рассадником антисоветчины.
На одном из таких сеансов спустя год после рождения дочери Дина познакомилась с высоким черноволосым парнем лет 30 со смазливой внешностью, который ей весьма приглянулся. Вероятно, чувство оказалось взаимным, в результате чего совместные культпоходы продолжились и переросли в посещения ресторанов и танцплощадок.
Борис (девушка при этом имени вздрогнула) оказался мужчиной состоятельным. Прилично одевался, не жалел средств на развлечения, стоял в очереди на автомобиль «Победа». Он закончил в Москве какой-то технический вуз и работал инженером на местном приборостроительном заводе. Про себя Дина стремилась рассказывать поменьше. Упомянула только, что отец служит начальником железнодорожной милиции, а сама хочет поступить в педагогический. Кое о чём умолчал и ухажёр.
Чем больше встречались Дина с Борисом, тем больше нравились они друг другу. В одной из романтических прогулок по осеннему лесу всё как-то неожиданно и произошло, соединились в единое целое на головокружительном вираже любви. Через месяц, в октябре 49-го, Борис пригласил подругу в московский цирк – «час туда, час обратно, на десятичасовую электричку успеваем запросто, домой после одиннадцати прибудем».
Представление оказалось сногсшибательным. Цирк считался единственным конкурентом кино. Особенно очаровал новый клоун Юрий Никулин, который, как утверждалось в программке, впервые вышел на арену. «Большие перспективы у этого молоденького артиста» – мнение зрителей было единодушным. На том спектакле Борис и сделал Дине предложение. Она согласилась, не задумы-
ваясь. На обратном пути в электричке строили планы на ближайшее время. Будущий муж твёрдо сказал, что жить они будут у него. Его семья располагает четырёхкомнатной квартирой, места хватит.
– А кто, Борик, твой папа, что вы так шикуете? – осторожно спросила Дина.
– Секретарь горкома партии, – услышала в ответ.
О планах пожениться договорились пока не оповещать родителей. Их, в особенности папу и маму будущего мужа, требовалось основательно подготовить. Однако к величайшему удивлению Бориса как раз они-то были подготовлены более чем достаточно. Добрые люди из добрых побуждений по-доброму сообщили матери Бориса о тайном увлечении сына некой городской красавицей, и вскоре полное досье на сыновнюю избранницу лежало у неё на столе.
Ослепительной внешностью Дина маме, конечно, приглянулась. Ничего общего с теми молоденькими бабёнками, про которых говорят «ни рожи ни кожи, на всех чертей похожи». Вкусом сынок, слава Богу, явно не обделён. Но в остальном?
– Ты хоть знаешь, Борис, что у неё есть ребёнок? Нужна тебе такая нагрузка? И приехали они сюда неизвестно откуда. Какой-то Осташков – где это? Воркута – Магадан? От кого эта дама дитя заимела, тебя не интересует? Может, от иностранного шпиона? Что ржёшь? В жизни всякое бывает. Вон международная обстановка как обостряется! Они нас поедом сожрать хотят и всюду лапы свои запускают. Бдительность и бдительность! Оставь её, не пара она тебе ни в каком отношении, и жить нормально вы не сможете, – пытались уговорить родители сына.
Но тот был неприступен. Накануне этого разговора Дина ему всё рассказала – и о ребёнке, и о его отце, служившем в органах НКВД и мужественно погибшем на боевом посту, и о своей новой беременности. Будучи порядочным человеком, Борис не мог поступить иначе.
Новость о том, что Дина ждёт ребёнка, несколько переменила настроение родителей. Скандал вокруг сына никак не вписывался в карьерные планы секретаря горкома
ВКП(б) Шувалова, которому светил скорый перевод в обком. Скрепя сердце, пришлось дать согласие.
Дина вместе с Василисой переехала к мужу. Через полгода родился очаровательный, чернявенький, в папу, мальчуган. Борис предложил назвать его в честь Ленина Володей. Но Дина заупрямилась – не слишком ли избито? Володей как селёдок в бочке. Хочется что-то пооригинальнее. Может, Максим, по имени певца революции Максима Горького?
Об истории селижаровской семьи и двух предыдущих Максимах у Шуваловых не знали. Сам Емельян, прослышав о намерении дочки, сильно возражал: не надо будоражить могилы, хватит в роду Максимов. Но дочь настаивала – мученически погибший брат должен продолжать жить хотя бы в имени племянника. Поддержка неожиданно пришла от партийного свёкра:
– А что? Максим Борисович Шувалов – звучит очень даже неплохо.
Недолгий спор вокруг имени новорождённого оказался одним из немногих, которые в последующей супружеской жизни разрешались мирно и без потерь. Настоящей любви так и не возникло. Уже через полгода оба осознали вопиющую несовместимость характеров и поняли, что с женитьбой поторопились.
Чем дольше Дина вдыхала воздух просторной шуваловской квартиры, тем всё более затхлым и удушливым он ей казался. Семья партработника вела совершенно иной образ жизни, чем тот, к которому привыкла она. Здесь всё подчинялось деловой целесообразности и материальной выгоде, что презирала и отвергала вся её натура. В доме командовала свекровь, которая, как выяснилось, кое-что
