Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник) - Ричард Халл

Собственно говоря, в книге даже есть иллюстрация или, во всяком случае, то, что призвано ею служить. Конечно, очень нечеткая. На ней борец предстает длинным худосочным стеблем, диковатым, неопрятным, неаппетитным и унылым на вид. Его будет кстати выдернуть с корнем как сорняк, когда придет один из тягостных моментов моей жизни и тетя принудит меня к прополке. Иногда она это делает. Картинку я стану отныне всегда держать под рукой – тем более если придется полоть, но… Все же она слишком расплывчатая и крошечная, чтобы на нее положиться.

Обратимся теперь к «Иллюстрированному словарю». «Аконит назван в честь древнегреческой гавани Аконе близ Гераклеи в Вифинии, где, как говорят, произрастал и произрастает поныне в изобилии». Гм. Во всяком случае, туда я за ним не поехал бы, даже если бы знал, где эта «Гераклея в Вифинии» и если бы автор был уверен в собственном утверждении – что вызывает сомнения… Так. «Борец, он же борец клобучковый, или волчья отрава, – красивое многолетнее выносливое декоративное растение…» Могу только заметить, что на иллюстрации из «Английского сада» оно таким не кажется… «Цветет со строгой периодичностью кистевидными соцветиями; чашелистиков пять, верхний из них – шлемовидный; лепестков пять, небольших, два верхних – с длинной базальной частью, закругляющейся на кончике в форме колпачка, три нижних – еще меньше по размерам, недоразвиты; листья пальчатые. Цветы привлекательны на вид, образуют тонкие метелки. Хотя внешне борец не похож на хрен, его часто путают с последним, причем это приводит к роковым последствиям; ни один из видов борца не следует разводить поблизости от кухонных грядок». Ясно-понятно, этот тезис мы уже усвоили.

Все-таки надо признать: этот тип хоть и слишком увлекается формальной стороной дела, но для широкого круга читателей постарался изо всех сил. Я даже хочу заочно извиниться перед ним за то, что слегка разрушил ткань его повествования некоторыми сокращениями. Если бы только знать, что обозначают «соцветия», «чашелистики», «метелки» и прочие «базальные части», было бы совсем хорошо. Видимо, придется разыскать в словаре каждый из терминов.

Еще здесь имеются целых три иллюстрации! И потом, автор данного труда не согласен с автором предыдущего, который утверждал, что для борца «существует больше названий, чем предполагает подлинное видовое разнообразие». Вот, пожалуйста, у меня перед глазами список из целых дюжин видов аконита, жаль только, что не приводится изображение «свирепого». А ведь именно этому «крошке», кажется, предстоит стать средством достижения моей цели.

Однако будь я проклят, если изображение на третьем рисунке не кажется мне знакомым! Дайте-ка подумать. Дайте представить его себе полутораметровым, голубым или желтым – мне он почему-то представляется бледно-желтым – где-нибудь за деревом… Ура, да, да, да! Вспомнил! Прямо под буком справа от лужайки, если смотреть из окна гостиной. Несомненно, это он! И сейчас как раз в полном цвету – у нас в Бринмауре все поспевает поздно! К тому же растет недалеко от огорода, хотя, правда, по ту сторону ограды. Тетя сама его высадила и сама заботливо ухаживает за борцом! Скоро старая волчица получит свою отраву.

Как все оказалось просто. Просто «куза-уза», как говорят японцы!

Глава 5

После принятия исторического решения я решил для себя не слишком засиживаться в Лондоне. Единственной веской причиной для задержки оставалась необходимость посетить дантиста, но тут ожидание, слава богу, оказалось не столь долгим и томительным, как обычно. Что касается всего прочего – в столице наступил мертвый сезон, когда все приличные люди предпочитают уехать за границу, – я уже начал с досадой понимать, каким типичным «дальним родственником из провинции» выгляжу в глазах всех знакомых, раз явился в такое время года.

Путь назад в Бринмаур я проделал на одном дыхании. В кои-то веки мне повезло с пробками в городе (точнее, с их отсутствием), и, что еще невероятнее, под колеса не попал ни один зевака-пешеход. Уверен, что я поставил бы новый рекорд на дистанции клуб – гараж, улучшив прежний минимум на пять минут, если бы прямо у ворот усадьбы меня не задержал Спенсер. Я приложил все усилия, чтобы элегантно его объехать, просто помахав на ходу, однако тот по неуклюжести, а возможно, и нарочно перекрыл всю дорогу своей заляпанной грязью, неопрятной на вид машиной. Пришлось затормозить. Объяснять старикану, почему именно я хочу проследовать дальше без остановок, было бы совершенно напрасным трудом. Доктор испытывает стойкое отвращение к быстрой езде, когда речь идет о других, хотя сам иногда передвигается с рискованной скоростью. Вспомнить хотя бы, как он опрометью ринулся на помощь тетке, узнав, что она свалилась в кустарник на дне Лощины. Естественное стремление человека улучшить результат в личном зачете ему тоже недоступно. Понятие спортивного триумфа у него ассоциируется только с упражнениями атлетического свойства; лучше всего, если с элементами избиения соперника. Как бы там ни было, вот он стоит теперь передо мной со своей вечной грубовато-добродушной сердечной улыбкой на лице, с неизменным шумом посасывая свою дурацкую трубку, однако вид имеет почему-то необычайно торжественный.

– Какая удача, Эдвард, что я издалека заприметил вашу машину! Хочу поговорить с вами прежде, чем вы пройдете к вашей тете.

– Вот как?!

Он навалился всем телом на борт «Ла-Жуаёз» как раз со стороны низко посаженного водительского сиденья, и мне пришлось буквально руками разводить тучи табачного дыма.

– Ваша тетя, Эдвард, находится в необычайно нервозном состоянии. Говоря прямо и откровенно, она беспокоится о чем-то, чего я решительно не понимаю. Видимо, автомобильная катастрофа потрясла ее – и сильно потрясла, гораздо сильнее, чем казалось сразу после происшествия. Сама авария, а также ваше личное отношение к ней, Эдвард, ваше поведение в той ситуации – все это оказалось для нее страшным ударом. Не будет преувеличением сказать, что ныне она представляет собой комок оголенных нервов.

– Мой дорогой доктор, – прервал я его наконец, – при всем уважении к вам, что за вздор? Я за всю свою жизнь не встречал более уравновешенной и собранной особы, чем моя тетя. Если о какой-нибудь женщине можно сказать, что она вообще не знает, что такое нервы, так это о ней.

– Вы правы, если иметь в виду ее обычное состояние. Однако, если бы вы хоть немного разбирались в медицине, Эдвард, то поняли бы: в настоящий момент мисс Пауэлл сама не своя. Это вовсе не вздор, Эдвард, и вы сами хорошо это знаете, хотя уважение к старшим никогда не относилось к числу ваших добродетелей.

Я пожал плечами и не стал спорить.

– Как угодно. Посмотрим, что можно сделать. Но почему вы возлагаете на меня ответственность за ее состояние – не представляю. Знаете ли, другим людям с тетей тоже приходилось довольно трудно в последнее время. И полагаю, дело тут не в нервах, а в скверном характере – она всегда сердится, когда не может во всем настоять на своем. У многих пожилых людей появляется такая черта, вы не находите?

По крайней мере, я хоть как-то парировал странные замечания Спенсера, да еще высказанные таким покровительственным тоном. Не представляю, почему считается, что к старикам надо относиться с уважением просто потому, что они старики? Уважать их следует, если они заслуживают уважения! Однако голос Спенсера снова загудел над моим ухом:

– Не знаю, как вы можете таким образом отзываться о своей тете, Эдвард. Но поскольку я считаю, что в вас все же есть что-то хорошее…

– Сердечно благодарю, – опять сумел вставить я.

– Так вот, поскольку я так считаю, у меня к вам две просьбы. Вспомните, Эдвард, обо всем, что тетя для вас сделала, и подумайте: разве не в вашей власти освободить ее от материальных забот по вашему содержанию и от душевных забот по присмотру за вами? Не следует ли вам покинуть ее дом и самому начать зарабатывать себе на жизнь? Признаюсь честно, не знаю, каким образом вы могли бы это сделать, но, несомненно, у вас хватит мозгов, чтобы заняться чем-то иным, кроме бессмысленного безделья в Бринмауре. Простите, я бы не хотел показаться резким, и во всем этом нет вашей вины. Тете следовало давно указать вам на все это, но она никогда не стала бы этого делать, хотя я знаю, что ей часто советовали поступить именно так. (Несложно угадать, кто советовал, – ты, настырный грубиян, вечно лезущий не в свое дело.) Но теперь, когда все высказано вам в открытую, не считаете ли вы нужным хорошенько это обдумать?

Разумеется, подобные глупости мне и в голову не придет хорошенько обдумывать. Душевные заботы по присмотру за мной – ха-ха! Однако же, пока чертов дуралей извергал из себя столь радикальные речи, мыслительный процесс в моей голове действительно резко ускорился. Сейчас очень и очень неподходящий момент, чтобы пробуждать чьи-либо подозрения касательно моих чувств к тетке. Особенно – подозрения ее лечащего врача. Ответ мягкий, смиренный – как раз то, что могло бы избавить меня в настоящий момент от всяких arriere pensees[44]. Несколько секунд я молчал, напряженно размышляя. Затем заговорил очень медленно, словно бы взвешивая слова, а на самом деле – чтобы они поглубже увязли в сознании старого олуха: