Желать невозможного - Екатерина Островская

– Так это… Был я Великих Луках. С матерью Сонькиной встречался, денег ей дал: двести пятьдесят тыщ рублей, портвейном накачал, она дочку и выгнала из дома, а когда портвейн закончился, еще и прокляла на прощанье. Короче, привез я Соню, как вы просили.

– Ну и…

– Сразу в больницу, как приказывали, на аборт. Потом домой доставил. Позвонил Власте Курочкиной, чтобы она приехала, типа поддержать подругу. Та приехала, дверь заперта, музыка в квартире гремит. Ну, Власта соседям позвонила, а там мужик – сосед… Короче, взял он монтировку, дверь в пять минут открыл. А Сонька в ванной лежит. Вскрыла себе вены…

Флярковский почувствовал, как похолодело его лицо. Поднялся и шагнул к стоящему в нерешительности Афанасьеву.

– Что?.. – прохрипел Илья Евсеевич.

– В больницу ее повезли, пока живая вроде. Да чего вы переживаете? Другую найдем, а пока девочки вдвоем под фанеру… впервой, что ли?

Афанасьев заглянул в лицо приближающегося Флярковского. Смелости это ему не прибавило. Он начал пятиться.

– Другую Соньку найдем. Вы же сами… Что у нас, помоек мало?

И тогда Флярковский ударил. Без размаха, коротким от плеча. Ванька пролетел через кабинет и рухнул на пол, стукнувшись затылком о дверь.

– Ой! – всхлипнул он и попытался подняться. Из носа шла кровь, губы тоже были разбиты. – Зачем вы…

Но не успел договорить. Флярковский подошел и ударил его ногой. Потом еще и еще. Поначалу Афанасьев пытался прикрываться руками, сжался в комок, закрыл ладонями лицо. Илья Евсеевич бил носками ботинок по этим ладоням, по губам, по груди, по бокам, по ребрам… Он не целил, просто бил куда придется…

В кабинет ворвалась Вика, повисла на Флярковском, быстро говорила что-то.

Флярковский и ее хотел сбросить с себя, но вдруг включился звук в ушах, донеслось то, что говорила сейчас повисшая на нем секретарша, гладя быстро ладонями по лицу и волосам:

– Илья Сергеевич, миленький, хорошенький, ведь вы добрый, не бейте этого дурачка! Ведь убьете… а вы ведь добрый, я знаю.

Флярковский отстранил от себя Вику, вернулся и сел в кресло. Секретарша смотрела на него, ее трясло от страха. На полу скулил Афанасьев, он и не пытался подняться.

– Где мой кофе? – напомнил Илья. – А этому придурку стакан коньяка. И пусть утрется, а то кровью здесь все перепачкает, подонок.

Он откинулся на спинку кресла и попытался успокоиться. Впрочем, он уже был спокоен, только в мозгу пульсировал ток, и чей-то механический голос повторял, как часовой механизм:

– Со-ня, Со-ня, Со-ня…

32

Радостное событие решено было отметить. По этому случаю Васечкин хоть и приехал на своем «БМВ», но с водителем. И с Кристиной, разумеется.

Сели за стол, детей усадили. Васечкин открыл шампанское.

– За что выпьем? – спросила Настя.

– За успех! – предложил счастливый Иванов.

– Тогда за нас с Кристиной, – сказал Сергей и подмигнул своей девушке.

– Мы с Сережей в субботу поедем заявление подавать, – объявила Кристина.

– А почему без нас? – удивился Олег. – Мы тоже с вами поедем. И тоже подадим заявление. Ведь правда, Кубик?

– Тяв, – подтвердил из-под стола щенок.

Когда Олег с Васечкиным вышли покурить на лестничную площадку, Сергей сказал:

– Это хорошо, что и вы пожениться надумали.

– Вам можно, а нам, выходит, нельзя? – не понял Иванов.

– Я о другом. У маленького Оби теперь и мама законная будет в случае чего.

– Ты думаешь, что сегодняшним заседанием ничего не закончилось?

– А кто так просто от деньжищ отказывается? Многие вполне нормальные люди и за в миллион раз меньшую сумму могут пойти на преступление. Хотя любой преступник уже ненормальный.

– Ты хочешь сказать, что они смогут выкрасть Алика?

– Могут и выкрасть, если идиоты. Только что они с ним потом делать будут? Пропавший человек через три года объявляется умершим, и тогда все имущество, оставшееся после Бориса Флярковского, – твое, как наследника первой очереди. Но даже эти три года имеешь полное право распоряжаться всем имуществом. Я боюсь другого.

– Того, что они меня могут физическим образом устранить? – догадался Иванов.

– Не знаю, на что они пойдут. Была сделана попытка всучить тебе миллион, потом они решили через суд действовать и здесь тоже лоханулись. По идее, они еще раз должны выйти на тебя и попытаться договориться, но уже сумма отступного окажется огромной.

– Алика я им не отдам ни за какие деньги. Лучше откажусь от наследства, от чего угодно, но пусть ребенок останется со мной.

Васечкин покачал головой, потом загасил окурок о подошву и выбросил окурок в мусоропровод.

– Флярковские не поверят. К тому же по достижении совершеннолетия мальчик может потребовать вернуть себе все, так как опекун действовал в период его недееспособности. И любой суд признает это. Проще, чтобы не было тебя вовсе, а еще лучше, чтобы вас обоих.

– Но они не смогут что-то сделать с ребенком?

– Будем надеяться, – подбодрил друга Васечкин.

Они вернулись к столу, где продолжалось веселье, только на душе у Иванова было неспокойно. За окном сгустились сумерки, и в вечернем небе копошилась тревога. Сергей с Кристиной стали собираться. Олег по привычке вышел их провожать, взяв на руки сонного Кубика.

Они спустились во двор и увидели стоящего у крыльца участкового.

– Здравия желаю, товарищ майор! – поприветствовал тот Сергея, улыбаясь во весь рот.

– О! – удивился Васечкин. – Ты что, меня знаешь?

– Конечно, кто же вас не знает! А я участковый местный. Воропаев моя фамилия. Вот он… – Старший лейтенант показал на Олега: – Он меня хорошо знает. Но я искуплю.

– А что ж у дверей здесь стоишь?

– Так я решил, что-то вроде поста здесь сделать. Ведь знаете, сын кого здесь живет?

– Кого? – не понял Сергей.

Воропаев растерялся, но тут же нашелся:

– Сын честного человека.

И он показал глазами на Иванова.

– Ага, какой шелковый стал, – усмехнулся Олег, когда они с Васечкиным отошли. – А на суде он и вовсе меня педофилом назвал.

Сергей с Кристиной уехали, Иванов еще какое-то время выгуливал Кубика вместе со старшим лейтенантом Воропаевым. Они бродили вдоль кустов и разговаривали. Старший лейтенант Воропаев жаловался на свою жену и время от времени отгонял от Кубика кошек.

Васечкин возвращался домой, сидя на заднем сиденье «БМВ», обнимал Кристину, молчал и слушал. Кристина хотела говорить о своей любви к Васечкину, но стеснялась при водителе и потому рассказала, что сегодня к ним в отделение привезли девушку-певицу, которая вскрыла себе вены. Это казалось Кристине самым непонятным: зачем уходить из жизни, если ты молода, красива и популярна?

Ночью пошел дождь, гулким эхом отзывающийся во дворе-колодце, потоки воды гудели в трубах и с плеском разливались по асфальту двора. Васечкин встал с дивана, на котором они лежали, поднялся осторожно, чтобы не разбудить Кристину, потом, не одеваясь, сел на подоконник и закурил. Его силуэт едва угадывался на фоне темного окна. Огонек сигареты то вспыхивал, то снова притухал. Когда огонек разгорался, Сергея еще можно было разглядеть, но длилось это недолго – секунды две или три. Васечкин сидел неподвижно. Кристина смотрела на него, и душа ее замирала от счастья: это было так сладостно и так приятно, что она тихо заплакала, благодарная своей судьбе.

33

Соня открыла глаза и увидела высокий, серый от пыли потолок. Сознание возвращалось медленно и тяжело, словно тащило на себе неподъемный груз. Какие-то женские голоса звучали рядом, но совсем тихо. Соня пыталась понять, о чем говорят эти женщины, но смысл фраз и значение слов расплывались; все вокруг было зыбкое и мутное. Она не помнила, что с ней было и как она попала сюда. Какая-то девушка в белом халате склонилась над ней.

– Где я? – спросила Соня.

Губы едва шевелились, может быть, застыли навсегда. Соня не услышала своего вопроса и повторила:

– Где?

Слово пощекотало губы и скатилось по щеке, как слеза. Потолок был серый, и весь мир вокруг был серым, жизнь смеркалась, и прошлое уходило за горизонт, чтобы исчезнуть там навеки…

…Соня влетела в квартиру, поздоровалась с соседкой, державшей кастрюлю с горячим борщом. Соседка пыталась открыть ногой дверь в свою комнату, но дверь не хотела открываться.

– Помоги-ка мне! – крикнула соседка.

Соня распахнула перед ней дверь и услышала:

– Твоя мамаша опять на кочерге.

Мать сидела в комнате за столом, по обе стороны от нее расположились двое мужчин в несвежих застиранных майках. На столе стояли бутылки с портвейном и пивом. Соня открыла дверцу шкафа и стала думать, что бы ей такого надеть. Выбора особенного не было.

– Чего приперлась? – спросила мать. – Уроки, что ли, кончились?

– Сегодня суббота, – объяснила Соня, стараясь не смотреть на мужчин.

– Это что, дочка твоя? – удивился один из мужчин. – Ну-ка, ну-ка, иди-ка сюда, посиди с нами.