Пусть будет гроза - Мари Шартр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несколько долгих минут мы с Ратсо молча смотрели на обновленную могилу Дасти.
Вдруг в ладонь мне ткнулось что-то влажное. Я посмотрел вниз и увидел бродячую собаку, которая лизала мне руку. Я улыбнулся. Язык у собаки был теплый, и на душе у меня от этого тоже сразу потеплело. Я и не заметил, как она подошла, так что тепло на ладони стало для меня полной неожиданностью.
– О черт, ты только посмотри! – вдруг воскликнул Ратсо, указывая пальцем на что-то у меня за спиной.
Я обернулся, и передо мной предстала невероятная картина: за нами собралась целая толпа бродячих собак. Они сидели и, не издавая ни звука, смотрели на нас. Их большие печальные глаза изучали нас с чрезвычайным вниманием. Мы как будто попали в фильм Стивена Спилберга или М. Найта Шьямалана12. В этой картинке было нечто фантастическое. Я бы не удивился, если бы через секунду рядом приземлилась летающая тарелка с человечками из иного мира. Но нет, тут были только собаки, брошенные, отощавшие, бездомные отшельники, рыщущие в поисках места, где можно было бы пить, есть, лаять и жить.
И это зрелище тоже принесло мне утешение. Я вдруг почувствовал удивительное единение с этим кладбищем. Здесь были и живые, и мертвые, пути потерянные и обретенные, желания и их исполнение. Все это вдруг накатило на меня как морская волна. Я подумал о маме и папе и впервые за долгое время почувствовал, что на душе легко и безмятежно и я ни в чем не виноват. Я увидел глаза отца и то, что они говорили мне на самом деле. Я обнаружил в них другое, куда более утешительное послание, отголосок той мысли, которой поделился со мной Ратсо. Папа, по-видимому, был совершенно оглушен, он попал в коробку без света, застрял ногами в цементе, его страдание невозможно постичь, невозможно передать эту боль очевидца, боль того, кто не пережил весь ужас на собственной шкуре, но так сильно хотел бы забрать у нас нашу
12 Стивен Спилберг (род. в 1946) и М. Найт Шьямалан (род. в 1970) – широко известные в мире американские кинорежиссеры, постановщики многих знаменитых приключенческих фильмов и мистических триллеров. боль, освободить нас от нее и сделать так, чтобы чудом спаслись мы с мамой, а не он.
Бумажное сознание, хрустальное сердце, несчастный случай, ты все перевернул с ног на голову.
Свет проходил сквозь меня, я был как те отшлифованные стекляшки. После года переворачиваний, пересыпаний и полировки – совсем другое дело. Потрясенный, измученный, но красивый для умеющих видеть. По крайней мере, уже не с такими острыми краями. Свечение рассеяннее и тусклее, чем раньше, но зато нежнее и мягче: отшлифованные камни сохраняют свет внутри, они его улавливают, а не просто пропускают сквозь себя.
Мне захотелось подойти к собакам, чтобы их погладить и немного с ними поиграть, но, к сожалению, стоило мне сделать шаг, как они ушли, одна за другой.
Кладбище опустело, так же быстро, как небо у нас над головой. С безумной яростью хлынул дождь. Настоящий водяной взрыв, к которому никто не был готов. За считанные секунды мы с Ратсо промокли насквозь.
– Надо немедленно возвращаться в машину, прямо бегом! – крикнул мне Ратсо.
Я беспомощно указал взглядом на костыль.
– Ты все время забываешь, что с этой тупой штукой не особенно-то побегаешь, – напомнил я.
– А, ну да, Сломанный Стебель, точно!
Похоже, метеорологи все-таки не ошиблись. За таким ливнем непременно последует гроза. Срочно нужно под крышу. Проклятая погода! Мы целый день провели в машине, и надо же было дождю хлынуть именно в тот момент, когда мы оказались снаружи.
Не успел я как следует обдумать эту мысль, как вдруг почувствовал, что по необъяснимой причине взлетаю в воздух: Ратсо бежал к машине с костылем в руке – и со мной на плече.
От удивления я вскрикнул, и тут же мой возглас перешел в радостный вопль.
Это было так неожиданно и так здорово, по моему лицу струились потоки дождя, под ногами у Ратсо хлюпало, а тут еще этот крик, невольно рвавшийся из моего горла.
И тут оказалось, что я сижу на нем верхом, как воин на коне, размахиваю рукой и дико ору. Я никогда в жизни такого не делал, но сегодня это вдруг случилось, я даже не понял как. Я кричал изо всех сил, чтобы полностью опустошить легкие. Ратсо мой вес, похоже, совсем не смущал. Но я все-таки решил об этом побеспокоиться.
– Я не слишком тяжелый?
– Прекрати, ты совсем ничего не весишь. Знавал я и потяжелее!
– Я Джеронимо-о-о-о-о-о![9] – с облегчением заорал я и снова замахал рукой.
Ратсо резко остановился.
– А, нет, все-таки давишь на шею! – сказал он немного резко и насмешливо.
– Да, извини, я увлекся.
Он с хохотом и лошадиным ржанием продолжил гонку. Когда мы добрались до машины, оба больше походили на расшалившихся детей, чем на взрослых людей, которые возвращаются с кладбища.
В «вольво» мы забрались мокрые насквозь. Теперь уже окончательно стемнело, было около десяти вечера, и луна, пробиваясь сквозь дождь, разливала вокруг меловой свет.
– Что дальше? – спросил я, захлопывая за собой дверь.
– Дальше – раздеваемся.
– Прости, что?
– Иначе простудимся и умрем. Снимай шмотки и полезай в спальный мешок. Спать будем прямо здесь.
– Здесь?
– Да, здесь. Тут вполне комфортно.
– Видимо, у нас с тобой разные представления о комфорте.
– Да ты посмотри: оп! – и кресло откидывается, если вот тут потянуть.
Что-то пошло не так, и Ратсо не откинулся назад в лежачее положение – вместо этого его швырнуло вперед, он сложился пополам и врезался головой в руль.
Это было вполне в духе всего, что мы пережили за этот долгий день: ничего не происходило так, как планировалось.
– Упс, маленькая техническая неувязка! – смущенно проговорил он.
Я хохотал и не мог остановиться, и Ратсо тоже смеялся – рот широко распахнут, все зубы наружу.
Потом я попросил его отвернуться и посидеть так какое-то время, чтобы я успел раздеться. Сделать это с моей тормознутой
ногой было не так уж просто. Я пыхтел и начинал беситься, потому что, отсмеявшись, я снова столкнулся с реальностью. Наконец как смог развесил по машине мокрую одежду и застегнул на себе мешок.
Дождь рисовал на стеклах рыбью чешую. Атмосфера в машине вдруг стала совсем другая, необыкновенная.
– Как странно, что нет грозы! – воскликнул я, когда наконец отсмеялся.
– Почему странно?
– Потому что сегодня по радио
