Пусть будет гроза - Мари Шартр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну это же необязательно сбывается, – сказал Ратсо.
– В смысле – необязательно? Лично я люблю, чтобы то, о чем меня предупредили, произошло. Ну, не знаю… Иначе чувствую себя обманутым.
– Нельзя ведь все время проводить в ожидании – а вдруг обещанного так и не произойдет?
– Да, но когда речь идет о чем-то неприятном, так ты хотя бы подготовлен.
– Черт, ну и философия! Типа: «Готовься к худшему и тогда точно не разочаруешься».
– Да нет же! Не так. Ты не понимаешь. Например, если видишь, что небо заволокло тучами, и чувствуешь в воздухе тяжесть или что-нибудь еще такое, то догадываешься, что сейчас пойдет дождь. Правильно? То есть ты можешь это предвидеть. И поэтому не выходишь из дома.
– Ага, и сидишь весь день в уголочке – трясешься и не двигаешься с места. А что, если цвет неба тебя обманул?
Ты-то думал, что будет дождь и гром, а тут – оп-па, и нет ни того ни другого. Просто небу в этот день вздумалось стать вот такого оттенка, и все тут. А цвет, про который ты говоришь, – мне он нравится. Он меня толкает на приключения. Или хотя бы на то, чтобы просто выйти из дома и понаблюдать.
– Ну, не знаю, не очень-то убедительно.
– Надеюсь, ты заметил, что я тут использовал прием метафоры.
– Ну конечно! Заметил, еще как, – отозвался я.
– Очень хорошо, тогда давай ждать, – объявил Ратсо.
И вот мы остались в машине и на нашей личной, удивительной и ни на что не похожей лужайке принялись дожидаться грозы. Терпеливо и спокойно.
Тем временем я внутри спального мешка постепенно согревался. Вид у меня, наверное, был идиотский – спеленатый, как новорожденный. Но Ратсо выглядел еще глупее: мешок был ему явно маловат, и в нем он напоминал толстую желтую гусеницу с выпирающим брюхом.
Десять минут спустя я заметил первую вспышку. Подбородком указал на небо.
– Ну, что я говорил! – воскликнул я, и внутри у меня все так и заклокотало от радости.
Где-то послышался раскат грома, но тут же растворился в ночи. Я приподнялся на локте, чтобы было удобнее смотреть представление, но вскоре почувствовал себя ужасно глупо, потому что за первым раскатом так ничего и не последовало, ни малейшего далекого треска.
– Это все? Больше ничего? – разочарованно воскликнул я.
Я подождал еще, но гроза исчезла, так и не разразившись.
– Ну, и кто же был прав? – спокойно протрубил Ратсо.
Он жевал последний бутерброд, который, видимо, у нас еще оставался, – вот уж не знаю, где он его нашел. Я снова вспомнил про его метафору.
– Думаю, ты цепляешься за эту мысль уже целый год, – вдруг заявил он.
– За какую мысль и при чем тут это? – спросил я.
– Что гроза еще обязательно разразится. Только я вот что тебе скажу: по-моему, мы с тобой свою долю гроз уже пережили. И хватит с нас потерь.
– То есть теперь, по-твоему, надо сосредоточиться на неприятностях помельче?
– Мне кажется, их вполне достаточно, да. Перестань всё анализировать и всего бояться и избавься, наконец, от прыщей, твою мать!
Я улыбнулся и решил немного помедитировать. Закутался в свои мысли, как в толстое одеяло. Потер кулаками глаза.
– Только вот знаешь… Не надо было тебе все время говорить, что сегодня у Дасти важный день и что сегодня день Дасти, – я ведь подумал, что у нее день рождения. Подсказки и намеки у тебя – на уровне плинтуса, – пробормотал я сквозь сон.
– Извини, слова иногда бывают такими же запутанными, как и сама реальность.
Когда он произнес слово «реальность», я почему-то вдруг вспомнил про свои лекарства, которых за этот день почти не принимал. Что бы это значило? Если единственный способ забыть про таблетки и не испытывать боли – это отправиться в путешествие на ржавом корыте, которое до пункта назначения может доехать только задом наперед, то, пожалуй, в повседневной реальности мне таких условий не найти. Я уж молчу о том, что завершается этот длинный день вообще посреди индейского кладбища.
Ратсо рядом со мной пыхтел все громче и ворочался, подыскивая позу поудобнее. Он без конца вертелся и раскачивал машину. Из-за этого и я тоже никак не мог спокойно улечься.
– Думаешь, ей понравилось? – вдруг тихо спросил он.
– Что понравилось?
– Ну, эта моя штука, с камешками.
– Ясное дело, понравилось. Точно.
– Надеюсь, – сказал он, и я догадался по голосу, что он улыбается.
Мне казалось, я слышу, как звенят вдали под заключительными каплями дождя гладкие стеклышки на могиле Дасти. Было похоже на звон ксилофона, по которому стучит молоточками то ли Бог, то ли кто-то еще. Этот кто-то стучал и стучал, звук поднимался ввысь, и из-под молоточков выходила мелодия, чистая, нежная, легкая, небесная. Конечно, это была иллюзия, но мне очень хотелось в нее верить.
Я надеялся, что и мама там, у себя в постели, слышит те же звуки.
Я отправил эсэмэску отцу, а потом темнота вслед за моими отяжелевшими веками с сухим щелчком закрылась. Засыпая, я взглянул на звезды, Дасти и все вокруг через лобовое стекло.
Я – приключение
Кажется, в ту ночь мне ничего не снилось. И, по-моему, я в ту ночь вообще не спал. Рядом лежал мировой чемпион по храпу, и он меня измучил просто по первому разряду.
А ведь я делал все, что мог: свистел, хлопал в ладоши, окликал его, улюлюкал, кудахтал, ржал как лошадь – но разбудить его было невозможно. Я его и тряс, и щипал, и щекотал, но Ратсо дрых как настоящее храпящее бревно. Всю ночь стоял немыслимый грохот и рев, потом наступало несколько секунд надежды, то есть тишины, но их тут же раздирал в клочья звериный рык. И все это – внутри одной-единственной машины, в которой все ходило ходуном. Я уж было подумал, что переживаю худшую ночь в своей жизни, но это было бы неправдой. В больнице у меня бывали ночи и похуже.
Я взглянул на себя в зеркало заднего вида: лицо как у зомби, жуткое зрелище. Под глазами черные круги, веки опухли, волосы еще более всклокоченные, чем обычно. Не человек, а живая котлета.
Тут я почувствовал, как рядом пробуждается от своего младенческого сна Ратсо.
– Привет, как спалось? – поинтересовался он и с самым невинным видом потянулся.
– Угадай! – рявкнул я в ответ, предъявив ему свое помятое лицо.
Я был как Линда Блэр в «Изгоняющем дьявола»14.
