Каирская трилогия - Нагиб Махфуз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Суккарийе же больше не слышалось ни пения, ни смеха Аиши, о которых раньше, бывало, столько разговоров велось. Она проводила ночи без сна, подле своих мужа и детей, утешая их. А Камаль, сколько мечтавший в детстве о том, чтобы Аиша вернулась к ним домой, ровно столько же сейчас боялся, как бы ей ни пришлось вернуться сюда с подрезанными крыльями и разбитым сердцем. Мать шептала ему на ухо: «Не ходи в Суккарийю. А если и пойдёшь, то надолго там не оставайся». Но он всё же навещал её время от времени, и когда уходил оттуда, ладони его источали странный аромат дезинфицирующих средств, а сердце было охвачено тревогой.
Самое удивительное заключалось в том, что бактерии брюшного тифа — как и все остальные бактерии — были ничтожно малы, невидимы для глаза, однако могли остановить течение жизни и распоряжаться судьбами рабов Божьих, а если хотели, то и разрушить целые семьи. Несчастный Мухаммад заболел первым из всех, за ним последовал Усман, и наконец — совершенно неожиданно — не устоял и отец. Той ночью служанка Сувайдан пришла сообщить Камалю, что его мать останется ночевать в Суккарийе. Затем от имени его матери, и от себя тоже добавила, что волноваться нечего!.. Значит, мать будет ночевать в Суккарийе? Тогда почему так сжалось его сердце? Но возможно, что несмотря на всё это, мрачная атмосфера разойдётся в мгновение ока, и Халиль Шаукат и его дорогие детишки выздоровеют? Тогда лицо Аиши засияет и засветится. Но разве он уже забыл, как аналогичная беда постигла его дом восемь месяцев назад? Сейчас вот его отец в полном здравии, в его мускулы вернулась прежняя сила, а в глазах привлекательный блеск. Он вернулся к своим друзьям и любовницам, словно птица возвращается на то дерево, где пела когда-то. Кто же станет отрицать, что всё может измениться в мгновение ока?!
— Ты там один?
Камаль узнал этот голос, и встал, направившись к двери, что вела на крышу. Протянув руку тому, кто только что пришёл, сказал:
— Как поживаешь, брат? Прошу, присаживайся…
Камаль пододвинул стул для Ясина, который тяжело дышал, стараясь восстановить дыхание после подъёма по лестнице. Вдохнув всей грудью аромат жасмина, он присел и сказал:
— Дети заснули, и Умм Ханафи тоже…
Камаль, снова занимая своё место, спросил его:
— Бедняжки, они не отдыхают сами, и не дают покоя другим. А который сейчас час?
— Одиннадцать. Воздух здесь намного мягче, чем на улице…
— А где ты был?!
— Мотался между Каср аш-Шаук и Суккарийей. Кстати, твоя мать не вернётся сегодня ночью…
— Сувайдан уже сообщила мне об этом. Что нового? Я чрезвычайно взволнован…
Ясин глубоко вздохнул:
— Равно как и мы все. Но наш Господь милостив. Отец тоже там…
— В такой час?!
— Я оставил его там…, - после небольшой паузы он продолжил… — Я был в Суккарийе до восьми вечера. Но тут прибыл гонец из Каср аш-Шаук сообщить, что у моей жены начались схватки, и я тут же отправился к Умм Али-повитухе, и повёл её к себе домой, где застал жену на попечении нескольких соседок. Там я пробыл час, но не смог долго выносить стоны и крики, и снова вернулся в Суккарийю, где застал отца, который сидел вместе с Ибрахимом Шаукатом…
— Что это значит? Ну-ка выкладывай, что у тебя там…
Ясин тихо произнёс:
— Положение очень серьёзно…
— Серьёзно?!
— Да. Я пришёл сюда, чтобы немного развеяться и успокоить нервы. И почему Зануба выбрала именно эту ночь, чтобы родить? Я утомился ходить туда-сюда между Каср аш-Шаук и Суккарийей, врачом и повитухой. Их состояние критическое. Даже сама вдова покойного Шауката посмотрела на лицо своего сына и воскликнула: «Боже, сохрани!.. Ты должен был сначала забрать меня!» Твоя мать очень сильно встревожилась, но та не обратила на неё внимания и своим хриплым голосом сказала: «Так выглядят члены семейства Шаукат, когда за ними приходит смерть. Я уже видела, как умирал его отец, дядя, а до того и дед!» От Халиля осталась одна тень, как и от его детей. Нет силы и могущества, кроме как у Аллаха…
Камаль проглотил собравшуюся во рту слюну и сказал:
— Возможно, что эти подозрения напрасны!
— Возможно! Камаль… Ты не ребёнок, и должен знать, по крайней мере, столько же, сколько знаю я. Врач говорит, что их положение критическое!..
— Всех?!
— Всех!.. И Халиля, и Усмана и Мухаммада. Боже мой! До чего же ты несчастна, Аиша!..
Во мраке перед глазами Камаля предстала вся семья Аиши: они смеялись, как он когда-то видел их в прошлом. Счастливы те, кто смеётся, кто живёт так, словно жизнь это просто невинная забава. Когда же Аиша снова засмеётся от всего сердца? Точно так же, как был отнят у них Фахми. Англичане или тиф — какая разница?! Или ещё какая-нибудь причина. Вера в Аллаха — вот то, что превращает смерть в мудрость и непреложный приговор, вселяющие изумление, тогда как на самом деле смерть — не что иное, как своего рода злая шутка.
— Это самое ужасное, что я слышал в жизни!..
— Да, это так, но что можно поделать? И какое преступление совершила Аиша, чтобы заслужить такое?! Господь мой, где же Твоё прощение и Твоё милосердие?…
«Есть ли какая-нибудь возвышенная мудрость, которая может оправдать массовое убийство? Смерть точно следует законам „шутки“, но только вот как нам смеяться, когда мы сами являемся объектом этой шутки? Может быть, ты способен встретить её с улыбкой, если постоянно будешь созерцать, беспристрастно обдумывать и правильно понимать. Это и есть победа одновременно и над жизнью, и над смертью. Вот только что всё это значит для Аиши?!»
— У меня голова кружится, брат!..
Ясин тоном мудреца, который Камаль слышал впервые в своей жизни, произнёс:
— Таков
