Два романа о любви (сборник) - Борис Горзев

Мальчик, оторвав взгляд от нотной тетради, раскрытой на пюпитре, тряхнул кудряшками:

– Очень приятно, синьор, а я – Джузеппе.

– Хорошее у тебя имя. Как у Гарибальди.

– Да, как у Гарибальди, но вообще-то это имя от Иосифа. Ну в Библии – Иосиф, а у нас в Италии – Джузеппе. Это мне маэстро объяснил.

«Вот кто у нас образованный, выходит!» – хмыкнул про себя Петр, а вслух сказал:

– Это прекрасно – про твое имя, и про маэстро тоже, он молодец.

– Конечно, – согласился Джузеппе, – он много знает и учитель добрый, плату не берет.

Вот как! Прямо второй Сальери, тот тоже не брал с малоимущих, вспомнил Петр рассказ старика.

Мальчик начал играть. Полились быстрые, веселые звуки. И какой темп! И, кажется, без фальши. И это в десять лет? Невероятно!

Так длилось несколько минут. Вдруг клавесин стих, и мальчик засмеялся.

– Ты что? – удивился Петр.

– Хорошо! Хорошее место, вот это, очень хорошее – И он повторил последнюю музыкальную фразу. – Чувствуете?

Оставалось приврать:

– Конечно.

– Правда? Ну так это же Моцарт! Его аллегро из концерта для клавесина, номер один-три.

– А вы с маэстро и Моцарта играете?

– А как же! И его тоже. А что?

– Нет, просто любопытствую.

– А знаете историю? – Джузеппе вдруг оживился, даже засветился весь. – Еще маленьким, Моцарт ездил с отцом по разным странам, выступал и играл на клавире даже с закрытыми глазами, отец завязывал ему платком. Это очень нравилось публике. Так вот однажды, – он опять засмеялся, – на одном из концертов на сцену вдруг выбежала кошка. Кошка, представляете? Моцарт прекратил играть и помчался за ней. Забыл о публике – ведь тут кошка! Отец строго прикрикнул на него, а Моцарт: «Ну, папочка, еще чуть-чуть, ведь клавесин никуда не денется, а кошка убежит!»

Петр засмеялся вслед за мальчиком.

– Представляю, как хохотала почтенная публика! – проговорил потом.

– Да, я тоже… Ладно, синьор, извините, я играю дальше, а то… маэстро, он добрый, но строгий.

И опять полились звуки – веселые, будто щекочущие, будто детская шалость, радость, и всё. Такую музыку играть бы по утрам. То есть чтобы, проснувшись, слышать это самое клавесинное аллегро юного Моцарта, и чтобы так начинался день, и чтобы так было всю жизнь, и тогда… тогда ничего плохого или страшного никогда не случится. Так, что ли? Да, бывший романтик, а теперь циник, именно так.

Минут через пять за спиной послышались шаги. Петр обернулся – старик. Джузеппе прекратил играть, встал. Встал и Петр. Синьор Антонио, будучи «в штатском», то есть не в наряде Сальери, а в обычном пиджаке и рубахе с открытым воротом, широко заулыбался:

– Какой визит, синьор! Синьор Пьетро, вашу руку! А я не сомневался почему-то, что мы еще увидимся, что вы заглянете к нам. Стариковская интуиция! А я ходил на почту, мне наконец прислали долгожданный каталог из Мюнхена о музыкальных вечерах, где исполняли и Сальери. Джузеппе, ты закончил? – продолжил без перехода, повернув голову к мальчику. – Сыграй нам это аллегро Моцарта, только без ошибок и с настроением, и можешь быть свободен на сегодня. Скорый темп, помнишь? Sehr lustig, как говорят немцы, весьма быстро, весело, аллегро мольто. Начинай, Джузеппе!

Старик уселся в соседнее кресло, уложив на колени пухлый каталог. Мальчик заиграл, и это было чудесно. Так казалось Петру, а вот что думал маэстро-учитель, неизвестно, он был весь внимание, чуть склонив голову набок, как это делают собаки, когда прислушиваются к голосу хозяина и пытаются понять, о чем речь. Петр даже улыбнулся. А мальчик играл. Так истекло несколько минут. В некие моменты синьор Антонио принимался слегка дирижировать одной рукой и мерно кивать, явно держа неведомый для Петра темп, который sehr lustig, весело, весьма быстро, как было сказано. И вот – всё.

Джузеппе поднял глаза на учителя. Тот сказал без эмоций:

– А уже неплохо, неплохо. Ты почти молодец. Я доволен. Хорошо, вполне хорошо. Иди, Джузеппе, до завтра. Завтра приходи в десять, пораньше, до экскурсий. А послезавтра – ты помнишь? Ну хорошо, молодец, значит, в два часа дня. Иди, маме передай привет.

Мальчик ушел, и старик спустился за ним, чтобы закрыть входную дверь на задвижку. Да, грабители, черт подери!.. Когда он вернулся, Петр спросил:

– А у вас уже и экскурсии?

– Да, с некоторых пор у меня договор с экскурсионном бюро в Вероне. Если они везут туристов с заездом в Леньяго, то посещают и мой музей. Теперь – наконец-то! – в музей Сальери едут охотно, даже с любопытством: кто же он такой, который, оказывается, не злодей, не убийца? В общем, опять ха-ха!.. А эти экскурсии, они выгодны всем, кроме меня, если о финансовой стороне дела. У них, у веронцев, – еще одна оплачиваемая экскурсия, а у меня… у меня вход бесплатный, вот так! Мне важны души людей, а не их деньги.

– Благородно! – не удержался Петр, в ответ на что старик только покачал головой:

– Нет. Свои деньги я вложил в создание этого музея, в ремонт дома, приобретение экспонатов, портретов и другой живописи, инструмента, нотных сборников и прочего. Я не бедный человек, и крохи от туристов меня не интересуют. Их души – да, возрождение имени Сальери – да. Это мое Рисорджименто, il Risorgimento – возрождение, обновление. Поэтому, если честно, это всего лишь мой эгоизм, а не красивые слова об альтруизме, благородстве, благотворительности и прочем. Мой эгоизм – это культура и истина. Точнее, истина в культуре. Вы меня понимаете?

– Понимаю и завидую, потому что я другой.

– Какой?

– А! – отмахнулся Петр с улыбкой. – Сам не знаю вообще-то, но другой. А сегодня где ваши экскурсии, где любопытствующий народ? – перевел разговор на другую тему.

– Сегодня понедельник, а по понедельникам у меня музей закрыт. Всякие дела, занятия с учениками. Так что вы, синьор Пьетро, вполне вовремя. Шучу, я вам всегда рад!

– Спасибо. Значит, в музее Сальери сегодня, как у нас говорят, санитарный день. Ну, день санации. По-латыни sanatio – это оздоровление, лечение.

– Я знаю, – улыбнулся старик. – И если у нас сегодня лечение, то прошу ко мне, на кофе и прочее. А прочее – это что? Итальянский бренди! У меня есть «Лимен», уникальный итальянский бренди. Почему уникальный? Он на основе граппы и производится только в Италии. «Лимен» пьют с кофе-эспрессо. Пойдемте в лоджию, погода хорошая, посидим, будет бренди, будет эспрессо…

Прошли в лоджию, уселись. Всё, как в прошлый раз, только старик одет по-другому. То есть нормально одет, не в наряде Сальери. И это странно, потому что за последние два дня, когда Петр вспоминал о неожиданной встрече с ним, о его музее, об их разговорах, старик так и стоял перед глазами в своем театральном наряде, в парике с косичкой и синим бантом, в сюртуке со старинными пуговицами, с кружевными обшлагами. В общем, в наряде Сальери. А если учесть, что даже есть определенное сходство с прототипом на портрете, висевшем на лестнице, да и имя то же – Антонио, то, выходит, это почти двойник Сальери. Так он и отпечатался в сознании Петра. И вдруг – обычный старик, в вельветовом пиджаке, в свободной, явно современной рубахе, уже не театральный, а какой-то уютный, домашний, простой. Разрушение одного образа и создание другого. Но хорошего образа. Таких в жизни не было.

Пока старик возился в кухоньке, Петр глядел на реку внизу, всю в бурунчиках, сверкающих под солнцем. Где-то сбоку пели невидимые птицы. Ни звуков машин, ни людских голосов. После шумной Вероны это место казалось каким-то почти нереальным. А еще клавесин, на котором мальчик с кудряшками играет Моцарта, портреты великих композиторов… М-да, если и реальность, то странная, будто не всамделишная.

Но вот и хозяин с подносом. На нем – бутылка, чашечки с кофе, сахарница, блюдо с нарезанным ломтиками сыром. Бутылка была оригинальной формы – пузатая и с низким зауженным горлышком.

– Да-да, – пояснил синьор Антонио, – бутылка с низкой талией, именно так. Такие – специально для граппы. Это бренди «Лимен», то есть лимонный, сорок два градуса. Выдержите? Ну и отлично. А вот сыр… Сорт – «грана падбно», от слова grana, что значит «зерно», и от Padano – от реки По. Твердый сорт, отличный, попробуйте. У него солоноватый, пикантный вкус с легким ореховым оттенком. Немного напоминает пармезан, но только немного. Вы разбираетесь в сырах? А в бренди? Опять нет? Синьор, как же вы живете?

– Как и многие в России – неинтересно, потому что предсказуемо, и так уже тысячу лет. Мы живем по часам, у которых нет стрелок.

– Как у Бергмана в «Земляничной поляне»?

– Если бы! Увы. Э, это скучная тема, если об истории России!

Старик сразу закивал:

– О, да, понимаю, извините… Тогда пейте «Лимен», кофе, пробуйте сыр. Ваше здоровье!..

Вскоре Петр сказал:

– Сказочно вкусно всё!

– А сыр?

– И сыр. А кофе! А «Лимен»! Можно еще?

– Сделайте одолжение!

Петр пригубил бренди и принялся за кофе и сыр. Синьор Антонио делал то же, причем, было заметно, с удовольствием. Судя по всему, он не только упертый сальерифил, учитель малоимущих талантливых подростков, богатенький благотворитель, но еще и эпикуреец.