Исчезающая земля - Джулия Филлипс

Ревмира надела сумку на плечо.

– С тобой все хорошо? – спросил Артем.

– Конечно! – ответила жена. Должно быть хорошо.

И тем не менее до остановки она дошла как в тумане, хотя идти недалеко, всего четыре квартала. Над головой чистое голубое небо. Под ногами трещит подтаявший лед. Вокруг домов высятся сугробы. В день аварии мать Глеба, как была в ночной рубашке, зашла в комнату. Сквозь шторы сочился солнечный свет. Глеб ушел на работу почти час назад. Ревмира села, диван под ней качнулся. Каркас жесткий, как будто матрас лежит на костях.

– Что такое, мама? – спросила Ревмира. Потом она постоянно вспоминала этот вопрос. Еще одно воспоминание, которое регулярно повторяется. Не стоило спрашивать. Выражение лица Веры Васильевны говорило само за себя.

Услышав новость, Ревмира вскрикнула. Постель еще пахла мужем, но скоро его запах исчезнет. В шкафу висит его одежда. На комоде его спортивные награды, памятные пионерские медали, школьные грамоты.

На похоронах были его фотографии. Закрытый гроб. Ревмира не находила себе покоя: что там внутри? А есть ли там хоть что-нибудь? Когда ей исполнилось десять, умер дедушка; три дня его тело лежало дома, Ревмира трогала его шершавую, как картон, кожу; ей было и страшно, и спокойно одновременно. Глеб не пристегнулся; его тело оставалось в морге до самых похорон. Может быть, на месте аварии собрали не все части тела. Вдова не знала. И не узнает. Ревмира боялась сойти с ума, если будет представлять себе растерзанное тело мужа.

Вера Васильевна завесила полотенцами зеркала в доме, как тогда, в Эссо, после дедушкиной смерти. Вот только Глеб не был стариком, ему было всего двадцать два года, и все в нем было идеально.

– Теперь ты мой ребенок, – сказала Вера Васильевна. – Кроме тебя, у меня никого нет.

Когда Глеб привел Ревмиру знакомиться с матерью, та расплакалась, увидев вместо русской девочки эвенку. Они бросили пригоршни земли в могилу. Не верится. Мать дрожала. Ревмира знала, что нужно обнять старушку, но не могла. Она скрестила руки, перепачканные землей, на груди. Мир вокруг стал нелепой заменой тому, чем для нее был муж.

Ревмира переехала к подруге. Чтобы не сойти с ума, нужно жить дальше, и она отдала свадебные подарки, тарелки, из которых они ели, одежду, в которой ее видел покойный муж. Все, что осталось от их совместной жизни, легко бы уместилось в коробку. Вдова окончила университет, нашла работу, научилась оплачивать счета и готовить. Слушала, как Горбачев говорит о гласности и перестройке. И все время плакала. Без остановки. Она по-прежнему видела себя той девушкой: ей двадцать один год, десять месяцев и два дня, на часах начало восьмого, еще час назад Глеб лежал рядом.

К восьми утра Ревмира добралась до рабочего места – стола в регистратуре. Сменщица быстро ввела ее в курс дела: освободилось столько-то коек, назначено столько-то приемов, слухи такие-то. Ревмира повесила пальто на спинку стула и кивнула. В приемном покое сидели двое мужчин; приемным покоем назывался обычный коридор со стенами, выкрашенными в зеленый цвет. Те, кто мог себе это позволить, оплачивали лечение в частных клиниках. Когда сменщица ушла, Ревмира подозвала одного из пациентов и спросила, на что он жалуется. Когда он открыл рот, она почувствовала тошнотворную вонь выпивки.

– Сядьте, – попросила она. Ревмира подозвала второго пациента, просмотрела его карту и проводила на осмотр.

Утром пациенты приходили по очереди: крупная дама, Валентина Николаевна, на лучевую терапию; подросток с воспаленным аппендиксом на грани разрыва; сноубордист со сломанной ногой – его вкатили в лифт, на куртке мокрые полосы от растаявшего снега. Сначала все обращались в регистратуру, там сидела Ревмира. Она направляла одних на рентген, других на УЗИ, а третьих в операционную. Звонили врачи, диктовали назначения. Ревмира сообщала статистику по потоку больных. Пришел пациент со стрелой от лука в правом плече; она заставила его заполнить бумаги левой рукой и лишь после этого проводила к врачу.

Когда в коридоре снова осталась всего пара пациентов, у Ревмиры появилась минутка навести порядок на рабочем столе; степлер она положила вдоль длинного края блокнота. Отпустила все мысли. Написал Артем: вызывают в горы на спасательную операцию. В ответ она пожелала ему удачи. За дверью светило солнце. Воздух стоял почти весенний. Наконец пришла практикантка, и Ревмира смогла пообедать.

В ординаторской она взяла почитать журнал. Особенно не вчитывалась, просто держала его перед собой, а сама вспоминала летний день накануне начала занятий в институте. Впереди пятый курс, они с Глебом женятся. На нем костюм, на ней простые туфли на невысоком каблуке. Волосы она заплела в косу. Когда оба сказали «да», Глеб так крепко обнял Ревмиру, что ей захотелось сейчас же родить ему детей.

Может, это и хорошо, что она не забеременела. Если бы пришлось хоронить мужа с младенцем на руках, куда бы она пошла потом? Чем бы занималась?

Много лет спустя Артем узнал, что не может иметь детей. Ревмира столько повидала за свою жизнь, что не удивилась. Вот и еще одна потеря – сколько их уже было? Да и Камчатка теперь не самое подходящее место для детей. Взять хотя бы сестру Ревмиры Аллу. Была дочь, и нет ее. Этнические группы, в которых они росли, стали разобщенными, о них забыли, теперь легко потеряться. Родители воспитывали Ревмиру в крепкой семье, в традиционном селе, где жили принципиальные люди, процветала местная культура, в социалистической стране высоких достижений. Той страны больше нет. На ее месте не осталось ничего.

Ревмира помешала остывающий суп. Влюбленные Ревмира и Глеб погибли под обломками старого мира. Спустя десять лет она снова пришла в загс. Хотя они с Артемом женились в том же здании, их пригласили в другой зал, церемонию вел другой сотрудник по законам уже другой страны. Все те места, куда после торжества они ездили с Глебом: целоваться у памятника Витусу Берингу и на вершине Никольской сопки, – теперь изрисованы граффити и завалены мусором. Даже университет изменился. Каждую осень Ревмира ездила туда, чтобы забрать медицинские карты студентов. Впервые приехав в институт после выпуска, она зашла в кабинет, где когда-то увидела Глеба. Одни чужие лица.

Первый муж погиб, Советский Союз развалился. Страна, молодость Ревмиры, ее планы на жизнь изменились в одночасье. С самого начала работы в больнице она сидела у постели сотен умирающих, она знала смерть в лицо: последний вздох, хрип, тишина. Точно так же один за другим ушли ее родители. Ревмире их не хватало. Она давным-давно смирилась со своей участью – тосковать по тем, кто ее покинул. А таких много. Даже Вера Васильевна ушла. Но прекраснее Глеба никого не было. Его смерть глубоко потрясла ее, и с годами боль не