Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян

самого начала скрывал тот факт, что он вошел в состав кабинета 5 ноября 1914 г., после всеобщей мобилизации (проведенной в августе 1914 г.), с тем чтобы оправдать свое пренебрежение злоупотреблениями, совершаемыми во время военных поборов. Что касается закона о депортации, бывший министр озвучил классические оправдания, включая сотрудничество армян с русскими и регулярный шпионаж во время военного положения. На всякий случай он добавил: «Почти везде мы обнаружили оружие, бомбы, флаги независимой Армении и подготовку к восстанию… Люди настаивали на необходимости принятия чрезвычайных мер. Главнокомандующий предложил выселить местное население из зон военных действий, где оно представляло опасность для армии, и переселить его в другое место, в индивидуальном или в массовом порядке. Эта, а также все другие чрезвычайные меры того же рода должна были быть применены только в случаях крайней необходимости и пропорционально необходимости. По настойчивому настоянию главнокомандующего, который призывал к благополучию армии и безопасности ее операций, мы чувствовали себя вынужденными предоставить эти полномочия командирам различных армейских корпусов… Нас заверили, что, если эти меры не будут приняты, наша армия может фактически оказаться под перекрестным огнем… Таким образом, закон, о котором идет речь, представлял собой меру военной безопасности… Через некоторое время после того, как этот закон был обнародован, я направился в Карловы Вары по рекомендации моих врачей и оставался там с июля до конца августа. Поэтому я не был в Константинополе в течение большей части периода, в котором обсуждаемые события имели место. После своего возвращения я узнал, что после введения этого закона некоторые очень злые люди совершили все виды злоупотреблений».

Таким образом, Ахмед Несими-бей утверждал, что армия спровоцировала введение «мер». Как и другие, Ахмед Несими-бей спонтанно придумал алиби, по которому он был за границей летом 1915 г., для того чтобы обелить себя. Иными словами, он признал, что было совершено коллективное преступление, однако заявил, что он не имел ничего общего со всеми этими делами. Кроме того, добавил он: «Очевидно, что я ни в коей мере не несу ответственности за применение этих чрезвычайных мер»[4729].

Пресловутый депутат Ильяс Сами, чью роль в ликвидации армян Муша мы уже рассматривали, тотчас перенял эстафету от своего коллеги, задав вопрос, который был, по меньшей мере, странным: «Как при принятии решения о депортации населения для спасения армии от опасности могло правительство не принять во внимание тот факт, что местное население проживало в регионе в течение многих лет? В результате женщины, невинные дети, беззащитные мусульманские [sic] жители были ликвидированы бандами. Прежде чем приступить к депортации, все вопросы должны были быть серьезно рассмотрены. Депортированные лица должны были сначала быть защищены от нападения со стороны вооруженных банд и только потом переселены. Именно эта небрежность привела к ликвидации половины общей численности населения. Ни одного мусульманина [?] не осталось».

Это выступление, которое поставило палача в роль жертвы и, похоже, вышло за рамки приличий, не вызвало никакой реакции. После этого гротескного интермеццо Рагиб Нешашиби возобновил свой допрос, задав следующий вопрос: «На ваш взгляд, были ли меры по депортации применены в отношении всех, включая женщин и детей, или только в отношении мужчин-бойцов?» Ахмед Несими-бей подоспел с совершенно обезоруживающим ответом: «Что касается женщин, было указано, что будет хуже оставить одних в их деревнях, и это утверждение было на самом деле оправданно общим состоянием региона. Более того, было указано, что женщины будут заниматься шпионажем и что некоторые из них уже были арестованы. Однако закон оставил этот пункт на усмотрение тех, кто его применял, после принятия во внимание потребностей военного положения. Я обращаюсь к моим армянским коллегам. Вы знакомы с моими идеями и моим отношением. Если вы не знакомы с ними, вы можете узнать о них. Я изо всех сил противился принятию меры такого рода… Если нарушения были совершены и если депортация также состоялась и за пределами зоны военных действий и без учета необходимости военного времени, виновные должны понести наказание».

Посредством этого слушания был сделан шаг вперед. Хотя депутаты не всегда были очень пытливыми, им иногда удавалось вызвать замешательство министров. Показывая, что он боролся за предотвращение «меры такого рода», Ахмед Несими-бей явно подразумевал дискуссию вокруг этого вопроса в правительстве или партии младотурок. Остальная часть его фразы также осторожно указывает, что эта «мера» была применена «вне зоны военных действий и без учета необходимости военного времени». Его допрос завершился вопросами о «Специальной организации». Он сказал, что он «не знал о создании таких банд»[4730].

Слушание, которое состоялось 10 ноября, кажется, отмечает дискурсивный сдвиг. Нельзя исключить, что этот сдвиг вытекает из подготовительных совещаний в младотурецких кругах. Слушание являлось достаточно важным, поскольку это был допрос Ибрагим-бея, бывшего министра юстиции[4731]. Как и предшествующий свидетель, Ибрагим-бей сначала заявил, что русские напали на Турцию. В отношении закона о депортации он напомнил, что в результате событий в Эрзуруме, Шабинкарахисаре и Битлисе, а также «прокламаций армянских комитетов, у правительства не осталось выбора, кроме как провозгласить закон о депортации. За этим последовало решение Совета министров о сумме, подлежащей взысканию с активов эмигрантов для обеспечения пропитания и комфорта депортированных лиц… Нам сообщили о некоторых злодеяниях, и я был глубоко встревожен, поскольку это было действительно неприемлемо».

Таким образом, появилась новая деталь: не утверждая, что Совет министров обсуждал закон о депортации, но упоминая, с долей цинизма и юмора, решение, предназначенное для обеспечения «комфорта депортированных лиц», Ибрагим-бей в конечном счете дал Пятой комиссии понять, что дебаты о судьбе армян действительно имели место, не рассказав никаких подробностей. Однако он пошел еще дальше, утверждая, что он создал комиссию по расследованию, состоявшую из гражданских чиновников, в том числе судебных чиновников, которых он сам выбрал, «включая Ассим-бея, председательствующего судью уголовного суда, очень благородного и честного человека, и Нихад-бея, заместителя Генерального прокурора… Эти комиссии были прикреплены к Министерству внутренних дел и направляли свои доклады в это ведомство». Вслед за этим Рагиб Нешашиби спросил: «Как армейские командиры могли позволить убивать людей?» Он был, однако, резко призван к порядку председателем Пятой комиссии, который, очевидно, опасался, что вопрос может привести к раскрытию информации, которое он до сих пор был в состоянии предотвратить: «Мы говорим не о массовых убийствах. Мы говорим о законе». В качестве министра юстиции Ибрагим-бея затем спросили, были ли законы представлены в Государственный совет и какие законы были оглашены без предварительного представления ему. Однако Ибрагим-бей также страдал амнезией. Его также спросили, принимал ли Совет министров решение, «имеющее отношение к депортации