Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Днем ранее, 23 ноября, Пятая комиссия заслушала показания Халил-бея [Ментесе], исполнявшего обязанности председателя парламента[4716]. Сначала Халил-бей отрицал существование Закона о временной депортации, затем признал, что он был обнародован до того, как он вошел в состав кабинета. На настойчивые вопросы членов Пятой комиссии он в конечном счете ответил, что когда он был председателем парламента, он «использовал все свое влияние, чтобы улучшить судьбу депортированных…» Он добавил: «Когда я вернулся из Берна, депортации уже были свершившимся фактом, и оставались лишь единичные случаи… Если вы спросите армян об этом, я полагаю, что все они расскажут вам о моих усилиях в этом направлении». Наконец, когда его спросили о «Специальной организации», Халил-бей в свою очередь спросил, «в каких регионах были организованы эти банды?», поскольку он не помнил о создании такой организации. Когда ему сказали, что уголовные преступники были освобождены из тюрьмы и наняты с разрешения министра юстиции, он сказал, что он вошел в состав кабинета министров только в октябре 1915 г. и что «в период, в течение которого я был министром, ничего подобного не происходило»[4717]. Халил-бей, важный член Центрального комитета младотурок, кажется, был одним из тех, кто выступал против плана ликвидации армян. Тем не менее здесь он ограничился уверением в своей невиновности и покрыванием своих коллег.
Саид Халим, первый обвиняемый, который должен был давать показания перед Пятой комиссией, стал великим визирем только в начале 1917 г. Со своей стороны, он не мог прятаться под предлогом, что он поздно приступил к исполнению своих функций, и утверждать, что он ничего не знал. Саид Халим был единственным выдающимся членом военного кабинета в Константинополе, и его показания имели решающее значение. Отвечая на вопрос о его ответственности в государственных делах, он пытался изображать из себя человека, который не имел власти (при этом подразумевалось, что власть была в руках других младотурецких лидеров): «Великий визирь председательствует в Совете министров, но министры обращают на него внимание, только если он им угодит. Они могут быть совершенно глухи к его доводам под предлогом, что обязаны отчитываться только перед парламентом… Никто и никогда не спрашивал моего мнения»[4718]. Когда Саиду Халиму был задан вопрос о «конкретных бесчеловечных временных законах о транспортировке семей, проживавших вблизи границ или в стратегических местах», он повторил свое официальное утверждение: «Этот закон был принят в целях обеспечения безопасности армии в боевых условиях»[4719]. Тем не менее последовавшее обсуждение заставило великого визиря взять слово. Депутат Рагиб Нешашиби даже заявил: «Такой временный закон не был представлен парламенту, хотя я был на заседаниях в течение четырех лет подряд. Но такой важный закон должен был быть представлен парламенту ранее всех остальных. Правительство должно наказывать тех, кто мешает передвижениям армии, но почему оно наказывало людей, которые были бессильны отрезать тыл армии? Что побудило его к таким действиям»?
Рыза-бей (депутат от Бурсы), один из коллег Рагиба Нешашиби, напомнил ему, что «данный закон был представлен в парламент. Это закон о депортации». Не будучи убежденным или симулируя невежество, Рагиб Нешашиби тотчас описал тонкое различие: «Существует закон о депортации, но закон, который позволяет командирам армии вешать и убивать, не был представлен в парламент». Рыза-бей чувствовал себя обязанным отметить: «Закон тут ни при чем. Командиры могли, принимая первый закон в качестве основы для своих действий, применять наказание, которое они считали верным»[4720]. Упрямо следуя своей линии рассуждений, Рагиб Нешашиби ответил: «Военные трибуналы могли осудить и изгнать определенных лиц. Но разве закон говорит о том, что кто-то имеет право выслеживать женщин и детей в своих домах и казнить их?» Этот резкий обмен мнениями, наконец, заставил Саида Халима произнести после принятия определенных мер предосторожности: «Вы, несомненно, хотите поговорить об армянском вопросе».
Встревоженный председатель поправил формулировку: «Вопрос о депортациях». Тем не менее ответная реакция великого визиря была довольно поучительной: «Вице-генералиссимус [Энвер] и командиры заявили, что присутствие армян представляет опасность для армии и предложили транспортировать их в другое место. Но никто не говорил, что они должны быть убиты. Проблема заключается в том, как закон был применен» Это был шаг вперед. Рагиб Нешашиби надавил на преимущество: «Но разве вы не слышали, что принятие закона сопровождалось зверствами?» Великий визирь тотчас принял на себя роль соломенного пугала, демонстрируя явные признаки амнезии: «Как и обо всем остальном, и только здесь я узнал об этих зверствах лишь после того, как все закончилось… Только военный министр может объяснить свои мотивы. Вы должны будете получить информацию от него, потому что я не могу сказать ничего такого, что вы сможете найти убедительным. Я больше ничего об этом не помню». В этой связи председатель указал ему на то, что закон был принят Советом министров и что «кто-то, должно быть, представил причины для его принятия. Обсуждался ли этот вопрос на заседании Совета министров?» Поскольку память великого визиря продолжала ему изменять, он наконец сказал: «Да, это все, что я знаю. Когда я вступил в должность великого визиря, я взялся проводить реформы в шести вилайетах… В момент, когда велись дискуссии с послами о законах, которые должны были применяться губернаторами, разразилась война. Так были сорваны важные реформы, которые имперское правительство намеревалось осуществить. Вполне естественно, что правительство, которое твердо решило обеспечить благополучие и счастье своих армянских подданных, должно было после войны осуществить те реформы, которые оно начало перед войной. Следовательно, подходящая политика должна была спокойно дожидаться конца войны. К сожалению, этого не произошло. Комиссии по расследованию были сформированы после того, как массовые убийства армян имели место. Эти комиссии вернулись в Константинополь после выполнения своей задачи. Несмотря на мою настойчивость, министр внутренних дел не захотел сделать результаты расследований достоянием общественности. Я понял, что, до тех пор, пока Талаат-паша возглавляет Министерство внутренних дел, расследования не будут служить никакой цели».
После долгого откашливания и бормотания и несмотря на некоторые эвфемизмы, Саид Халим наконец признался, намекая, что поиск преступников следует сосредоточить на
