Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фуад-бей, автор ходатайства из десяти пунктов, вступил в дискуссию. «Два из этих временных законов, — вспоминает он, — чрезвычайно важны. Первый из них это закон об оставленном имуществе, а второй разрешение на исполнение смертных приговоров без ираде». Он получил следующий ответ: «Действительно, существовал закон, касающийся активов депортированных лиц; однако цель этого закона состояла в том, чтобы сохранить их собственность и защитить ее от расхищения». Такое благородное старание, кажется, не убедило собеседников Ибрагим-бея. Харун Хильми-эфенди продолжил допрос обвиняемого: «Ибрагим-бей говорит, что депортация была проведена в военных зонах во имя безопасности армии». Ибрагим-бей ответил: «Мы не отдавали им приказы. Военные приказали им провести депортацию по этой причине». Хильми-эфенди продолжал использовать свое преимущество: «Командирам действительно были даны очень широкие прерогативы. В зонах военных действий они были уполномочены наказывать тех, кто находился под их командованием, как они считали нужным. Но многие люди были депортированы или казнены в районах, не входящих в зону военных действий». Это замечание, однако, не произвело никакого эффекта, Ибрагим-бей просто ответил: «Мы не знали об этом». Затем Хильми-эфенди затронул вопрос о позиции правительства, задав следующий вопрос: «После того как вы были проинформированы об этих событиях, провел ли Совет министров обсуждение с целью положить им конец?» Ибрагим-бей ответил: «Об этом не было сказано! И вообще ничего официального характера». Затем ему указали на то, что документы были опубликованы и распространены в парламенте. Ибрагим-бей отвечал: «Они были опубликованы не правительством, а Министерством внутренних дел». Это дало Рагибу Нешашиби возможность возобновить дебаты: «Разве Министерство внутренних дел не являлось частью правительства? Люди рассказывают о гораздо более многочисленных случаях массовых убийств и о существовании многочисленных документов по этому вопросу. Как такое могло произойти?»
Ответ Ибрагим-бея огорошил аудиторию: «Министерство внутренних дел опубликовало документы о зверствах, совершенных армянами в отношении мусульман в восточных вилайетах. Этот вопрос не касается моего министерства, более того, он не обсуждался Советом министров. Документы были выданы как нам, так и депутатам… Я полагаю, что депутаты были информированы об этих вопросах лучше, чем правительство». Расследование преступлений, совершенных против армян, вдруг превратилось в разбирательство, сконцентрированное на «зверствах, совершенных в отношении мусульман», о которых министр юстиции был, однако, информирован не так хорошо, как парламент. Таким образом, Ибрагим-бей оказался в сложной ситуации. Хильми-эфенди продолжил атаку: «Люди рассказывают, что когда немусульмане были депортированы в Ангору, их кварталы были подожжены для облегчения разграбления их имущества. Это правда?» Бывший министр не знал.
Отвечая на вопрос о «Специальной организации», Ибрагим-бей ответил: «Я ничего не знал об этой организации, как и Совет министров. Мы абсолютно не имели понятия о цели и деятельности этой организации. Я абсолютно ничего не знаю об этом, и, более того, знать об этом не входит в мои обязанности». Раздраженный, без сомнения, уклончивыми ответами, даваемыми обвиняемым, Ильяс Сами сделал вывод: «На большую часть вопросов, поставленных перед ним, Ибрагим-бей ответил, что либо он не знал о фактах, либо они произошли после того, как он покинул министерство… Более того, весь кабинет должен ответить за событие, произошедшее осенью в Эрзуруме. Омер Наджи-бей начал применять меры, свойственные «Специальной организации». Весьма любопытно, что Ибрагим-бей, будучи членом Совета министров в то время, когда произошли эти события, узнал о них только после свершившегося факта». Того не желая, депутат из Муша только что нарушил закон, налагающий молчание, и явно упомянул имя Омера Наджи-бея, главы организации (ее г[лавного] ш[таба]) в Эрзуруме. Когда несколько позже его спросили, почему при таких обстоятельствах он не ушел в отставку, Ибрагим-бей наконец выпалил: «Я остался в кабинете, чтобы предотвратить акты такого рода, о которых я был в курсе, в той степени, которая была в моей власти. Будьте уверены, что когда я говорю, что мы ничего не знали о “Специальной организации”, я имею в виду, что ни одно решение не было принято Советом министров»[4732].
27 ноября Пятая комиссия допросила Исмаила Джанполата, бывшего начальника полиции Константинополя и министра внутренних дел (1917–1918). Он был одним из последних министров, который должен был давать показания перед Пятой комиссией, и он должен был пролить свет на события, которые нас интересуют. Ведь именно при Исмаиле Джанполате армянская элита столицы была задержана в ночь с 24 на 25 апреля 1915 г. Тем не менее на вопрос о законе о депортации Исмаил Джанполат довольствовался тем, что, отвечая с редким цинизмом, сказал, что «в ходе заседания Совета министров 4 августа [1917 г.], [он] решил возвратить домой арестованных мужчин и что никто не возражал. Для выполнения этой меры были даже приняты первые шаги: Управление по делам эмигрантов начало осуществлять необходимые приготовления. Уже был издан приказ, разрешающий возвращение депортированных лиц из Самсуна и его окрестностей»[4733]. Возможно ли, что выдающийся член КЕП не знал о том, что армяне из Самсуна и близлежащего региона утонули в Черном море или были уничтожены на дорогах?
Хотя, как мы только что видели, расследование, проведенное османским парламентом и его Пятой комиссией, по крайней мере, инициировало дискуссии о преступлениях, совершенных против армянского населения, кабинет султана и великого визиря Тевфик-бея уже в ближайшее время пришел к выводу, что, учитывая характер текущего парламента, имевший в своих рядах отъявленных преступников, он не в состоянии вершить правосудие. Но тот факт, что Мирная конференция, по всей вероятности, должна была вскоре состояться, означал, что перед союзниками нужно было привести военных преступников к суду. Наконец, к этому следует добавить, что кабинет не был в состоянии обеспечить прохождение любого закона существующим парламентом. Соответственно, султан решил распустить его. При этом он намеревался принять из рук законодательного органа задачу вершить правосудие в отношении младотурок и тем самым лишить депутатов их депутатской неприкосновенности, что привело к незамедлительным арестам не менее двадцати четырех из них[4734]. 21 декабря министр иностранных дел Мустафа Решад предстал перед парламентом с тем, чтобы ответить на вотум недоверия, объявленный Гусейном Кадри. В частности, он отметил, что
