Земля надежды - Филиппа Грегори

Кто-то потянул его за полу куртки, Джон с трудом сохранил равновесие, ухватившись покрепче за ремень лакея, стоявшего рядом с ним на запятках. Он посмотрел вниз. Это была женщина, лицо ее было искажено яростью.

— Свобода! — выкрикнула она. — Смерть католикам! Смерть католической королеве!

— Свобода и король! — крикнул в ответ Джон.

Он попытался улыбнуться ей, но почувствовал, что губы прилипли к сухим зубам. Только бы королева прятала лицо!

— Свобода и король!

Карета подскакивала на булыжной мостовой. Толпа становилась все гуще, но впереди уже была видна свободная дорога. Кто-то швырнул в дверцу кареты комком грязи, но толпа была слишком густой для того, чтобы швырять камнями. И хотя пики все еще поднимались в воздух при криках «Свобода!», они еще не были нацелены на стекла в окошках кареты.

По мере того как экипаж все дальше продвигался по дороге, ведущей из города, толпа редела, как и рассчитывал Джон. У большей части этих людей были дома, или рыночные прилавки, или даже торговля в Сити, они ничего не выиграли бы, преследуя карету по Вест-вэй. Кроме того, они уже запыхались, и забава им надоела.

— Давайте откроем дверцы! — воскликнул кто-то. — Откроем дверцы и посмотрим на эту королеву, на католическую королеву. Послушаем, как она молится, что это за молитвы, которым они так хотели нас всех научить!

— Смотрите! — завопил Джон так громко, как только мог. — Ирландец!

Он показал назад, туда, откуда они приехали.

— Идет во дворец! Ирландский священник!

С ревом толпа повернула назад и побежала ко дворцу, спотыкаясь и поскальзываясь на булыжниках, преследуя свои собственные ночные кошмары.

— А теперь гони! — заорал Джон кучеру. — Гони изо всех сил!

Кучер хлестнул лошадей, они рванулись вперед, карета дернулась, подскакивая на булыжной мостовой. Джон висел, прилепившись к задку кареты, как ракушка, покачиваясь на кожаных ремнях и пряча голову после того, как ветер сдул с нее шляпу.

Когда они выбрались в пригороды Лондона, улицы стали спокойны, люди либо забаррикадировались в домах и молились о мире, либо отправились в город.

Джон почувствовал, как судорога отпускает его горло, он ослабил хватку за ремень и спокойно покачивался всю дорогу до Хэмптон-Корта.

В Хэмптон-Корте короля не ждали. К приезду королевской семьи ничего не было готово. Кровати и мебель, ковры и картины — все осталось в Уайтхолле.

Выйдя из кареты, семья остановилась перед наглухо запертыми дверями дворца. Ни один слуга не появился, чтобы открыть им дверь.

Джону казалось, что мир рушится вокруг него. Он замешкался и оглянулся на своего государя. Король прислонился к грязному колесу кареты и выглядел совершенно изможденным.

— Не ожидал я такого приема! — мрачно сказал Карл. — Двери моего собственного дворца закрыты передо мной!

Королева умоляюще посмотрела на Традесканта.

— Что нам делать?

Джон почувствовал раздражающее чувство ответственности.

— Подождите здесь, — сказал он. — Я пойду найду кого-нибудь.

Он оставил королевскую карету стоящей перед внушительными и величественными парадными дверями и обогнул здание. Кухни были в обычном неряшливом состоянии — пока во дворце нет короля, вся обслуга отдыхает.

— Проснитесь, — Джон просунул голову в дверь. — Король, королева и королевская семья ждут у дверей, пока вы их впустите.

Его слова произвели эффект брандера, взорвавшегося посреди скопища мелких шлюпок в гавани Уитби.[8] Сначала воцарилось ошеломленное молчание, а потом поднялся страшный переполох.

— Бога ради, откройте же парадную дверь и впустите их! — приказал Джон и вернулся во внутренний двор.

Король все еще стоял, прислонившись к карете, и разглядывал внушительные крыши дворца с таким вниманием, как будто никогда их раньше не видел. Королева все еще сидела в карете. Ни тот, ни другая не двинулись с места с того момента, как Джон оставил их, хотя дети хныкали в карете, а одна из нянечек молилась.

Джон изобразил на лице улыбку, подошел ближе и поклонился.

— Сожалею о столь скверном приеме, — произнес он.

Пока он произносил эти слова, парадная дверь со скрипом отворилась, и оттуда выглянула испуганная физиономия лакея.

— Но в доме есть пара кухарок и домашних слуг, — обнадеживающе заявил Джон. — Они смогут обеспечить комфорт вашим величествам.

При виде слуги королева несколько оживилась. Она поднялась на ноги и подождала, пока лакей поможет ей выйти из кареты. Дети вышли вслед за ней.

Король повернулся к Джону:

— Благодарю тебя за ту службу, что ты оказал нам сегодня. Твой эскорт был очень полезен.

Джон поклонился.

— Я рад, что ваше величество благополучно прибыли сюда, — сказал он.

Уж по крайней мере это он мог сказать с чистой совестью. Он в самом деле был рад, что смог благополучно вывезти их из Лондона. Он не мог остаться в стороне и наблюдать, как принцев и королеву толпа вытащила бы из кареты, точно так же, как не смог бы спокойно наблюдать за тем, как обижали бы Эстер и его детей.

— Пойди распорядись, чтобы нам приготовили к…комнаты, — велел король.

Джон замешкался.

— Я должен вернуться домой, — сказал он. — Я распоряжусь, чтобы все было сделано так, как вы пожелаете, и потом отправлюсь домой.

Король едва заметно повел рукой, что означало «нет».

Джон колебался.

— Ос…оставайся, пока здесь не установится хоть какой-то порядок, — невозмутимо сказал король. — Скажи им, чтобы приготовили наши личные покои и обед.

Джону ничего не оставалось делать, как только поклониться, осторожно отступая, удалиться и отправиться выполнять его приказания.

Сделать, собственно говоря, можно было немногое. Во всем дворце нашлась только одна кровать, достойная их.

И вот король, королева и оба наследных принца вынуждены были устроиться на ночь в одной постели, на единственной проветренной простыне в целом дворце.

Обед был подан обильный, но назвать его королевской трапезой было трудно. Не было позолоченных тарелок и кубков для сервировки. Все внешние приманки монархии — гобелены, ковры, золотые блюда и драгоценности, даже богато расшитое постельное белье, все, что всегда путешествовало вслед за королем по всей стране, — все осталось в Уайтхолле. В пустовавших дворцах оставались только вещи средней руки, и Хэмптон-Корт не был исключением. Королева ела из оловянной посуды с видом оскорбленного достоинства.

Обед подавали кухонные работники и придворные скромного происхождения и положения, которые присматривали за дворцом в отсутствие короля. Они подавали блюда согласно этикету, преклонив колено, но все церемонии на свете не могли скрыть, что на оловянных блюдах, которые ставились на простой дощатый стол, подавали всего-навсего хлеб и мясо.