Отражения - Виктория Яновна Левина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хочешь, научу играть в покер? – необъятная «баба Лена» жарит на общей кухне котлеты. «Бабой» Лену называли из-за непомерных объёмов. А вообще-то она – умнейшая девчонка, учится на «пятёрки», режется в покер целыми днями, зарабатывая таким образом на жизнь. К ней ездят играть со всей Москвы и Московской области известные игроки.
– Не-а, спасибо, конечно, но я устроилась на подработку. На жизнь хватает.
Мы все где-то работали. Зарабатывали студенты хорошо: кто в охране, кто в театре на массовках, кто на «смешных» работах, о которых я сейчас расскажу. Деньги, которые слались родителями, я регулярно отправляла назад. Хотелось самостоятельности. Кошелёк не закрывался – так он был толст… Всем этим премудростям нас учили старшекурсники. На опыты в Институт вирусологии ходили толпой. Даёшь себя укусить какой-то козявке, сдаёшь анализы «до» и «после», спишь в специальной комнатке, где у тебя берут ещё несколько раз кровь, а наутро – половина месячной стипендии – в кармане! О возможных последствиях никто, естественно, не задумывался.
В Институт нейрологии ходили, в лабораторию сна. Вживляют тебе электроды в височную часть, и ты засыпаешь. Ночью пишутся твои ритмы сна, твои мозговые реакции, а утром – горячий завтрак «в кровать» и – двадцать рублей в кармане! Чем плохо?
Один раз ходила даже к патологоанатомам, варить неопознанные трупы в кислоте… Бр-р-р-р… Одного раза хватило. Там за ночь платили 80 р. (а наша стипендия исчислялась тогда 40 рублями). Были такие студенты, наши и медики, которые зарабатывали там во все годы учёбы, и неплохо.
– Поедем на Красную площадь? – мой однокурсник и друг Саша Михайлов с удовольствием бросает конспекты в портфель и едет со мной в Александровский сад шуршать листьями, бродить по Красной площади, по музеям, говорить «за жизнь»…
Ездила в Москву на «встречу с юностью» в прошлом году. Собирались в «грузинском погребке» на Арбате… Сорок лет не виделись, – воспоминания, объятия, слёзы… Саша, солидный московский бизнесмен, чуть не ревёт:
– А помнишь, как ты меня водила гулять на Красную площадь?
Помню, дорогой ты мой друг юности, конечно, помню!
Помню, как однажды сорвалась туда одна, – погулять, в каком-то немыслимом «мини», тут же познакомилась с курсантами-болгарами из Военно-танковой академии, великовозрастными дядьками, отправилась с ними в ресторан «Пекин», «обмывать» окончание их учёбы, выплясывала там с ними, «хороводила» всех, хохотала, а потом – взобралась на балкон над банкетным залом и распевала там украинские романсы под крики «Браво!» моих новых болгарских друзей и их полковника – болгарина Неделко Цокова… Конечно, помню, друг мой!
На встрече в «грузинском» погребке напротив меня – мой друг, Шурка Суслов. «Маленький», или «Крохотный». Так его звали за полноватую фигуру. Голубые чистые детские глаза, доброта несусветная ты моя! Смотрит, не отрываясь… Шурка, Шура, друг мой дорогой! Помнишь, как много мы с тобой прошли плечо к плечу, сколько всего пережили вместе?
Я лежу без сознания на полу металлургического завода в Подмосковье на первой производственной практике. Гипертонический криз – от перегрузки, от непривычного ритма работы в литейном цеху в ночную смену. Ты поправляешь мне подушку в машине «Скорой помощи», гладишь руку:
– Крепись, гниль! – это ты так меня ласково называешь… Звонишь родителям, говоришь, чтобы не волновались, что будешь навещать, держать их в курсе…
– Гниль, выходи! – под окном больницы почти вся группа. Все проходят практики на московских заводах: Алик, ещё один мой замечательный друг юности, Валюшка, Альбинка, Юрка, Зураб.
Зураб Окруашвили – всеобщий любимец, душа коллектива. Он – из нацменьшинств. Из Тбилиси. В те годы была разнарядка принимать в престижные вузы небольшое количество студентов из союзных республик, невзирая на низкий уровень подготовки. Ах, как же трудно ему приходилось в Бауманке! Талантливый гуманитарий, человек с огромным добрым сердцем, как же нелегко дался ему диплом технического вуза с повышенными требованиями! Знаю, что впоследствии он окончил институт кинематографии и громко заявил о себе как режиссёр.
– Что ты делаешь на кухне, женщина? – Зураб стоит в проёме кухни общежития в мой день рождения, в ослепительно-белой рубашке на смуглом теле, в отглаженных брюках с острыми, как лезвие, стрелками.
– Ты что, не знаешь, что мясо и вино – дело мужчины? – и Зураб жарит мясо для всей группы, которая приглашена на мой день рождения в общагу, и подаёт его, и открывает бутылки с шампанским, и убирает затем со стола, в своей праздничной одежде… Ах, не забываются такие вещи, мой дорогой друг!
Иногда мы с Шуркой срывались в Ленинград на «Красной стреле». Отъезды эти казались странными и спонтанными всем, но не нам.
– Деньги есть? Нет? Неважно! Бери гитару! – мы мчимся на Ленинградский вокзал, пробираемся без билетов в поезд-экспресс на последний поезд, подтягиваемся на руках, подсаживая друг друга в карбюраторный отсек вагона поезда, под крышей вагона, втискиваем туда гитару и захлопываем за собой крышку…
Ехать неудобно, тесно, жарко, но смешно! В шесть утра сходим в Питере, добираемся до первой площади, усаживаемся на асфальт, кладём перед собой кепку и – распеваем наш студенческий репертуар: Визбор, Высоцкий, Никитин, Матвеева, песни КСП – Клуба Студенческой Песни… В кепку на асфальте катятся металлические рубли…
– Рванули в Эрмитаж? На билеты хватит? – хватает и на Эрмитаж, и на бычки в томате, и на клюквенный морс. Потом, доехав на метро до центра, усаживаемся уже поудобнее на центральной площади и продолжаем орать во всё горло и рвать струны! Нас обступают люди, морячки из местных морских училищ:
– Откуда вы, ребята?
– Из Москвы, из Бауманки! – нас провожают всей толпой на обратный поезд. Покупаем питерский «Казбек». Иначе в общаге не поверят, что были в Питере. На билеты назад денег тоже хватает.
В положенную наземь шляпу
катились звонкие монеты…
Ах, знала б мама, знал бы папа
шальной судьбы моей моменты!
Как пелось славно на Фонтанке!
Не хуже пелось на Неглинной, —
хватало на бычков две банки
и булку хлеба с белым тмином.
Потом – билет в любимых залов
переплетенья в Эрмитаже…
Потом – преддверие вокзала,
«Казбека» пачка («made in Russia»), —
