Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Все преступления, которые очернили имя Турции и османского отечества, были ее гибелью. Они были следствием порабощения населения. Рабство невыносимо в любой форме, но рабство устного и письменного слова является худшей из всех форм подобострастия. Главная причина многих преступлений, несправедливостей и того, что империя неуклонно скользит к гибели, в том, что мы были лишены права высказывать свое мнение, права на протест, возможностей для защиты законных прав нашего священного Отечества. Языки тех, кто требовал справедливости, были отрезаны; ручки тех, кто яростно сражался против несправедливости, были сломаны»[446].
Это был тот же священник и автор «провокаций», который 10 января 1909 г. отправил вали Джеваду известный доклад, в котором перечислялись различные провокации и поборы, направленные на армян в предыдущие недели, чтобы можно было принять меры, которые бы их прекратили. Отчет Мушега осудил прежде всего происки мутесарифа Джебелберекета, Асаф-бея, который нагнетал обстановку среди мусульманского населения заявлениями о том, что армяне пользуются такими же правами, неприемлемо, и что армяне вооружаются для нападения на мусульман. Это официальное вмешательство священника показалось вали недопустимым, поэтому он отправил несколько докладов министру внутренних дел (в частности, от 16 января), требующих, чтобы епископа заменили, потому что он «подстрекает армян против правительства и законов и постепенно отравляет умы своих сограждан»[447]. Командир французского флота в восточной части Средиземного моря, контр-адмирал Пивэ подтвердил эти обвинения по-своему. Армяне, по его словам, «хотя и прекрасно понимали, что турки в Адане, как правило, поддерживали старый режим — или, скорее, именно потому, что они знали об этом — неустанно, с момента принятия новой Конституции 11 июля 1908 г., провоцировали и угрожали им. По наущению своего епископа, человека по имени Мушег, они создали повстанческие комитеты и распространили прокламации, объявляющие министров и главных руководителей будущего армянского царства. Более того, они взяли на вооружение новейшее оружие и с удовольствием показывали его туркам»[448].
В выписках доклада, который вали Джевад отправил в Константинополь 16 января 1909 г., также говорится, что Мушег надел костюм киликийского короля и сфотографировался в нем; что он организовал театрализованные представления, в которых на сцене появились «мифические» короли Армении; а также что он призывал христианское население не платить военные и местные налоги.
Выдвинутые Мушегу Серопяну обвинения были серьезны, тем более что основная вина за резню также будет возложена на него. Почему армянский прелат стал предметом этих обвинений? Были ли они оправданны или же исходили из ошибочной интерпретации его действий? Это те вопросы, к которым мы и переходим.
Начнем, отметив, что епископ был человеком с сильным характером, что он был правильным и, возможно, упрямым, и что — как ясно показывает его выступление на митинге 1 февраля 1909 г., у него было заметное отвращение к старому режиму и тем, кто служил ему. Он явно был одним из группы молодых людей, которые написали ценности конституционной революции на своих знаменах и считали себя агентами социальной миссии Он даже являлся членом СДПГ. В этом качестве он, вероятно, столкнулся с реакционными кругами Аданы, которые, согласно свидетелям, все еще имели влияние. Вали Джевад, со своей стороны, был из другого поколения и, как показывает обвинительное заключение военно-полевого суда, был продуктом окружения Абдул-Гамида. Таким образом, казалось, что эти два человека абсолютно отличались. Более того, когда молодой прелат составил свой знаменитый доклад от 10 января 1909 г., в котором отмечались все беспорядки, которые произошли в вилайете, он оскорбил чувства старого правительственного чиновника по двум пунктам. Во-первых, епископ влез в практики, которые были, по мнению Джевада, совершенно законны, если страдали только армяне. Во-вторых, Джевад счел недопустимым то, что христианский священник вмешивался в дела, которые, он считал, состояли только в его компетенции. Когда доклад от 16 января, в котором вали потребовал, чтобы Мушега Серопяна перевели на другой пост, рассматривается на фоне этих антагонизмов, становится легче понять, почему вали, умалчивая о давлении со стороны определенных турецких кругов в Адане, которые он должен был выдерживать, возложил на Серопяна тяжкие обвинения и описал его с большой долей недоброжелательности.
Таким образом, басня, что Мушег надел костюм армянского царя, является надуманной интерпретацией парадного костюма, который носили армянские святители во время празднования религиозных праздников; а что касается фотографии Мушега, которую осудил вали, то она была снята под портиком церкви, когда епископ уезжал после массовых празднований, это было просто фото для увековечения религиозного праздника. Театрализованное представление, которое было серьезной причиной для тревоги в глазах османских властей и местного мусульманского населения, было инсценировкой праздника, известного как «Варднанац», который увековечивает память тех, кто пал в битве при Аварайре, битве, которая велась против персов-зороастрийцев в 451 г. и каждый год отмечается Армянской церковью. Что касается предполагаемых увещеваний Мушега не выплачивать военные и местные налоги, то дошло до того, что он потребовал, чтобы бесчинства, произошедшие во время сбора налогов в санджаке Джебельберекет, были исправлены.
В конце концов, эти настоящие обвинения контр-адмирала Пивэ в адрес епископа тяжело давили как на него самого, так и на его паству. Мы уделили время изучению личности этого старшего французского офицера; четкое представление о нем формируется по прочтении докладов, которые он направил в министерство. Укажем лишь, что заявления центральных властей, сделанные с опозданием, воздали должное этим обвинениям, показав, что они были всего лишь плодами слухов. Высокопоставленный солдат, сделавший карьеру в колониальной Франции, был обременен серьезными предрассудками, условностями и высокомерием, которые мы можем сейчас оценить, и принял комментарии своего турецкого коллеги за чистую монету. Нелепость этих замечаний о «теневом кабинете» «будущего армянского царства» может только вызвать улыбку на лице любого, кто хоть немного знаком с внутренней ситуацией в Османской империи. Один из наиболее проницательных наблюдателей тех дней, майор Даути-Уайли, британский консул в Адане, получивший всеобщее признание за ум и преданность, пишет в рапорте: «Я совсем не верю в существование армянских революционных движений, направленных на создание независимого царства с помощью иностранной интервенции. Если бы армяне преследовали подобную цель, они бы ушли в горные районы, где им было бы проще защитить себя. Они никогда не оставили бы тысячи и тысячи разобщенных, безоружных крестьян… в сельской местности, чтобы собрать урожай. Более того, смешно предположить, что даже армяне, у которых было оружие — в лучшем случае, револьверы и охотничьи ружья, — считали, что они были
