Госпожа Клио. Заходящее солнце - Сергей Дубянский

Наверное, когда из пещеры, где нет никого, кроме бога, выходишь в мир, населенный множеством самых разных существ, понятия смещаются. Это происходит не потому, что бог становится менее могущественным – он делается более далеким, и чтоб исполнять его желания, необходимо преодолеть массу мелких проблем, до решения которых никогда ни снизойдет его божественная сущность…

Река осталась позади, но пока еще очень отчетливо доносился ее воркующий голос. Она не принесла им бед, и, значит, если вернуться назад… но Найплам знал, что они не вернутся. По крайней мере, сейчас.

Довольно быстро миновав прибрежные заросли, они углубились в сельву, и мгновенно тьма выросла, достигнув неба. Даже Крылатый Змей заглядывал сюда с опаской, через узкую щель просеки, зато сама сельва, казавшаяся с реки темно-зеленой, монолитной глыбой, вдруг ожила. Хотя зрение не могло различить ничего, чувство, которое каждый человек унаследовал от родоначальников своих айлью, подсказывало, что она следит за каждым шагом сотнями черных глаз. Она дышит, и если замереть, то можно услышать, как она шепчет глупым людям о вечности и мгновении, которые для нее соединились воедино. Сначала Найплам не слышал этот интимный голос. Для него сельва наполнялась голосами сотен существ, реально звучащими в кронах деревьев, зарослях молодого сурибио и густой вязи лиан. Они сливались в единый хор, и эта песня притупляла восприятие; только когда ужасный пятнистый «солист» – ягуар перекрывал его грозным рыком, замирало все, и даже Ранча опасливо приседала, поднимая копье.

Время текло медленно, но при этом совершенно незаметно, ведь когда отсутствуют зримые ориентиры, невольно окунаешься в бесконечность. Ты делаешь шаг, и она смыкается за твоей спиной – как темнота; как вода в черном омуте. Именно, темнота и бесконечность постепенно становятся единственными реальностями, объединяясь в емкое слово – мрак. Остальные существа из плоти и крови, обитающие в них, являются лишь отображением этого самого мрака.

Именно тогда Найплам ощутил дыхание Па-ке-ну – лесной колдуньи, которая завлекает охотников и обнимает их так, как не может обнять ни одна женщина, рожденная женщиной. Сначала она поедает их глаза, потом тело, наконец, добираясь до сердца. Если б не Ланзон, охранявший своего жреца, он бы тоже устремился на поиски лесной колдуньи, как случается со всеми простыми смертными… или дело не в Ланзоне, а в фигуре, то возникающей из мрака, то исчезающей вновь всего в нескольких шагах впереди?.. Ответа на этот вопрос не было, и Найплам решил не искать его, боясь, что тот может оказаться неожиданным, разрушающим все, происходившее с ним раньше.

Справа возникла прогалина, на которой путем ежедневной борьбы, бамбук сумел отвоевать у сельвы крошечный пятачок земли. Подняв голову, Найплам увидел, что небо светлеет. Правда, это еще нельзя было назвать утром – просто Крылатый Змей распустил свой хвост прямо над ними. Эх, если б найти сосуд и черную ламу!.. Найплам замедлил шаги.

– Ты устал? – Ранча остановилась, – или хочешь есть?

Найплам посмотрел на нее скептически. Ну, сколько можно повторять этой глупой женщине одно и тоже?.. Однако ноги его гудели от непривычно долгой ходьбы, и он все-таки решил сдаться. Тем более, Ранча уже развернула листья, извлекая куски холодного мяса.

– Ешь. Этого Ланзон тебе не может дать. Это могу только я.

Найплам уселся прямо посреди дороги, потому что заросли бамбука казались непроходимыми, а чуть правее и чуть левее, словно гигантская паутина, готовая ловить, и человека, и зверя, раскинулась на деревьях прочная сеть лиан. В призрачном сиянии спутанные плети создавали причудливые фигуры, но воображение уже устало придумывать им достойные сравнения, поэтому Найплам перестал обращать на них внимание. Его привлекал лишь кусочек неба с его понятными и однозначными обитателями, а, вот, Ранча сумела усмотреть узкую тропинку, идущую по границе бамбуковых зарослей.

– Пойду, посмотрю, что там, – она мгновенно растворилась среди неясных образов ночи. Послышалось противное чавканье, но это был привычный звук сельвы, по которой лишь коварный ягуар, да изворотливые змеи могли перемещаться бесшумно.

В этом лесу от смерти до разложения проходит всего мгновение. Деревья, задушенные лианами и задыхающиеся без солнечного света, умирают и падают, а вечная сырость разъедает их, превращая в зловонную массу, которую трава и опавшие листья маскируют коричневый плесенью, но стоит ступить на ее поверхность, истинная сущность проступает наружу.

Шаги Ранчи растворились в звуках сельвы, и тут Найплам почувствовал… нет, страхом это нельзя было назвать, скорее, чувство незащищенности. Вроде, вместе с ней ушел Ланзон, и теперь неизвестно, с кем жрецу предстоит встретиться с первым – Крылатым Змеем, ягуаром или мраком, грозящим принести его в жертву Па-ке-ну. Но состояние это длилось недолго, потому что Ранча появилась также внезапно, как и исчезла.

– Там хижина, – объявила она, – такие строят для умерших и оставляют все необходимое в следующей жизни.

– Может быть, там есть пустой сосуд? – спросил Найплам.

– Конечно! Там должно быть много сосудов, я просто забыла, – голос девушки сделался виноватым, – я сейчас принесу.

– Пойдем вместе, я выберу нужный, – Найплам поднялся, сделал шаг и провалился в густую кашу; с трудом вытащил ногу, волоча куски грязи. Нет, лучше продираться через бамбук, всегда выбиравший наиболее высокие и сухие участки.

Найплам ступил в сторону от маршрута, проложенного Ранчей, и вскрикнул, успев только почувствовать боль, а Ранча уже опустилась на колени, ощупывая его ступню.

– Это не змея, – сообщила она с облегчением, – это побег бамбука, но рана глубокая. Я найду что-нибудь, останавливающее кровь. Подожди здесь.

Найплам опустился на сухой, но негостеприимный островок земли и вытянул ногу. Боль практически прошла, но он чувствовал, как теплая влага, пульсируя, выбрасывается из его тела. Ее оставалось еще много, и если Ранча поторопится, то все будет хорошо. Несмотря на то, что сознание призывало к бдительности, Найплам закрыл глаза. Если б Ланзон принимал молитвы, имело б смысл обратиться к нему за помощью, но Великий Бог всегда приходил сам.

Темнота, возникшая перед глазами, вдруг окрасилась ярким сиянием, а шум сельвы зазвучал сладостной песней – больше всего Найплам боялся, что это была песня Па-ке-ну.

Сияние, то становилось ярче, то тускнело, и Найплам понял, что из него возникает лицо. Очень странное лицо, которого просто не могло существовать в реальном мире, и в то же время, оно не являлось и лицом Ланзона. Значит, все-таки Па-ке-ну пришла за ним…