Госпожа Клио. Заходящее солнце - Сергей Дубянский

И что? Земля заселится другими существами, возможно, более мудрыми и справедливыми, чем сейчас. А он, Найплам, останется и посмотрит, что у них получится – останется, ибо Ланзону необходимо через кого-то выражать свою волю. Когда тело жреца дряхлеет, душа его не достается ни пекари, ни кондору, а вновь обретет облик человека, который поселится в той же пещере и будет каждый день омывать каменную статую кровью черной ламы. А, вот, Ранча… в чем заключается ее предназначение? Что будет с ней после того, как они усмирят (или не усмирят) Крылатого Змея?..

Ответить на этот вопрос самостоятельно Найплам не мог, а спросить у Ланзона можно, лишь исполнив ритуал. …Значит, срочно нужен сосуд и черная лама!.. Он посмотрел на девушку, которая обещала все это достать, но Ранча спала, сытая и расслабленная после битвы с кабаном. Найплам решил, что в данный момент ее сон важнее общения с Ланзоном – несколько дней бог может голодать, не выказывая своего недовольства, а, вот, потом… потом мы доберемся до Кахамарки…

Найплам вздохнул и перевел взгляд на берег. Солнце уже поднялось к самой верхней точке и скоро б должно начать спускаться вниз, но пока его источающие зной лучи загнали в тень всех обитателей сельвы. Исчезли птицы; черепахи и кайманы ушли под воду; даже сама река, казалось, перестала накатывать мелкие волны на песчаные отмели. Лишь лиловые облачка каких-то цветов висели над плавучим ковром из круглых плоских листьев. Только по тому, как эти облачка, уплывая назад, скрывались из виду, можно было догадаться, что плот все-таки движется – вдалеке появлялось новое лиловое облачко, приближалось и снова исчезало…

Найплам зачерпнул ладонью воду и сделал несколько глотков; потом намочив рубаху, прикрыл ею голову. Стало гораздо легче и он, вытянувшись рядом с Ранчей, закрыл глаза.

Когда солнце прошло три четверти ежедневного пути, природа пробудилась, и вместе с ней проснулась Ранча. Найплам наблюдал, как девушка спрыгнула в воду и побарахтавшись возле плота, вылезла обратно. Отплывать дальше она не решилась – выпученные глаза кайманов, еле заметные над водой, зорко следили за каждым посторонним предметом.

На крошечных островках, поросших темно-зеленым камышом, вновь появились птицы. На водопой пришло семейство тапиров. Им повезло, потому что люди были сыты, а два небольших каймана, наблюдавших за ними, не могли справиться с такими крупными животными.

– Сколько еще нам плыть? – спросила Ранча, – я не узнаю этих мест, – но в ее голосе больше не чувствовалось тревоги – либо она смирилась с неизбежным, либо тоже поверила в прозорливую мудрость Ланзона.

– Я не знаю, – ответил Найплам, – но нам должен быть знак. Главное, не пропустить его.

– А если мы попадем туда, где заканчивается страна Великого Инки и живут дикие племена людоедов? Мне рассказывал о них отец.

Найплам ничего не знал о людоедах, поэтому лишь молча пожал плечами. После дневного зноя голова все еще была тяжелой и разговаривать не хотелось.

Наконец солнце коснулось далеких горных вершин и поранившись о них, выпустило сгусток крови. Кровь растекалась по небу, и даже пролетавшие мимо белоснежные цапли на какое-то время делались алыми. Дневные птицы исчезали, раздосадованные, что их яркое оперение потеряло привлекательность, зато появились летучие мыши, как и все вокруг реки, промышлявшие рыбой. Потом появился, пока еще бледный и поэтому не такой зловещий, хвост Крылатого Змея…

– Смотри! – воскликнула Ранча, указывая вперед.

Найплам, наблюдавший за летучими мышами, повернул голову и увидел мост, точь-в-точь такой же, как в окрестностях Чавина, только здесь он был шире и длиннее. От него отходила узкая дорога, как и все остальные, сделанная из пирка.[25]

– Может, это и есть «знак» – спросила Ранча.

– Да, – решил Найплам, понимая, что скоро совсем стемнеет, и они не смогут различить никаких других знаков.

– А если нет? Как мы можем проверить это?

– Мы сойдем на берег и пойдем по дороге. Она обязательно приведет нас в Кахамарку.

Ранча с сомнением посмотрела на жреца, но выбора у нее не оставалось. С тех пор, как они оказались посреди сельвы, понятный ей мир прекратил существование, а в мире, созданном Ланзоном, она ориентировалась очень плохо.

– Дальше мы пойдем пешком, – повторил Найплам, видя, что девушка в нерешительности ждет конкретных указаний.

– Хорошо, как скажешь, – Ранча взялась за весло с таким азартом, словно спешила на долгожданный праздник, а не на встречу с неизвестностью, которая, возможно, пострашнее Крылатого Змея.

Плот пришлось бросить, потому что вытащить его на песчаную отмель два человека просто не могли. За ночь его наверняка унесет течением, и больше они не увидят его никогда, но эту мысль никто вслух не произнес. Может быть, потому что внимание приковала дорога, а, может, каждый из них усомнился в существовании Чавина и самой возможности вернуться туда.

Если над рекой еще оставалось достаточно света, то заросли, вплотную подступавшие к воде, превратились в звериную шкуру, чуть отливающую серебром – животное, вроде, затаилось, и только легкий ветерок выдавал его дыхание. А дальше простиралась бесконечная, бесформенная масса темно малахитового цвета, готовая навечно поглотить целые города и народы, не говоря уже о двух маленьких людях. Просека, экономно сделанная лишь на несколько метров шире самой дороги, освещаемая холодным светом ночи, казалась напрямую ведущей к богам.

– Мы будем идти, пока хватит сил, – сообщил Найплам.

– Ночью в сельве опасно – ягуары и пумы выходят на охоту.

– Они не страшнее Крылатого Змея, – Найплам усмехнулся и этим снял все сомнения.

Ранча двинулась первой, держа наготове копье; Найплам шел чуть сзади, видя ее силуэт, и от этого становилось спокойно – даже спокойнее, чем от мыслей о Ланзоне.

Наверное, когда из пещеры, где нет никого, кроме бога, выходишь в мир, населенный множеством самых разных существ, понятия смещаются. Это происходит не потому, что бог становится менее могущественным – он делается более далеким, и чтоб исполнять его желания, необходимо преодолеть массу мелких проблем, до решения которых никогда ни снизойдет его божественная сущность…

Река осталась позади, но пока еще очень отчетливо доносился ее воркующий голос. Она не принесла им бед, и, значит, если вернуться назад… но Найплам знал, что они не вернутся. По крайней мере, сейчас.

Довольно быстро миновав прибрежные заросли, они углубились в сельву, и мгновенно тьма выросла, достигнув неба. Даже Крылатый Змей заглядывал сюда с опаской, через узкую щель просеки, зато сама сельва, казавшаяся с реки темно-зеленой, монолитной глыбой, вдруг ожила. Хотя зрение не могло различить ничего, чувство, которое каждый человек унаследовал от родоначальников своих айлью, подсказывало, что она следит за каждым шагом сотнями черных глаз. Она дышит, и если замереть, то можно услышать, как она шепчет глупым людям о вечности и мгновении, которые для нее соединились воедино. Сначала Найплам не слышал этот интимный голос. Для него сельва наполнялась голосами сотен существ, реально звучащими в кронах деревьев, зарослях молодого сурибио и густой вязи лиан. Они сливались в единый хор, и эта песня притупляла восприятие; только когда ужасный пятнистый «солист» – ягуар перекрывал его грозным рыком, замирало все, и даже Ранча опасливо приседала, поднимая копье.