Байки Семёныча. Вот тебе – раз! - Игорь Фрост
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну и вот, наложив на бурлящий живот компресс из сорока восьми листов в клеточку, он присел на самый краешек лавочки и мысленно попрощался и с мамой, и с папой, и с недавно нахлынувшей любовью – Натальей. «Прощайте, люди добрые, – заунывно тянул он про себя, – вот теперь помру ни за грош в расцвете сил. Молодым и сильным. А ведь как все хорошо начиналось!» Приуныл, одним словом, парень. Проносившийся мимо Ваня с азартным огнем в глазах изучал вырванные у кого-то листы конспектов в надежде вычитать в них самую сокровенную суть алгебры и хоть толику малую этой самой сути в памяти сохранить. Хотя бы на пару часов! Листы, к сожалению, были из конспекта по физике и сути тайн алгебры Ване не выдавали. Плюнув с досады, Ваня со словами: «Обмен! Обмен!» – всучил эти листы кому-то из одногруппников, вырвав у того из рук его собственный конспект, и, пробурчав: «Ну, у тебя и почерк, блин!», – плюхнулся рядом с Юркой.
Надо честно признать, что Ваня по той причине, что не сильно любил пиво и был парнем приезжим, в городе особых дел еще не имел и на походы Юрки с Ильханом в незабвенный сквер Ленина к пивному Радику времени тратил кратно меньше. А потому, обладая таким изрядным запасом свободного времени, к декану на пары Ваня захаживал несколько чаще остальных баламутов. И не со зла какого или из желания выпендриться, а потому лишь, что времени вагон, а одному в общаге скучно. Отсюда осведомленность Вани в теориях с числами была несколько выше, чем, положим, у того же Юрки. Так что переживания из-за нежданно нахлынувшего экзамена Ваню, конечно же, терзали, но совершенно не так же, как Юрку или того же Ильхана.
Оторвавшись от листов, испещренных на самом деле идеальным почерком педантичной Кнопки, возбужденный, но не погибший Ваня вперился взглядом в Юрку, уже махнувшего на себя рукой и просто наблюдающего мир сквозь мутнеющее восприятие реальности. На совершенно нелогичный вопрос: «Ты чего такой?» – Ваня получил совершенно логичный ответ: «Ох, не сдам я, наверное, Ванька! Наверняка не сдам! Чует мое сердце!» «Сда-а-а-ашь! – уверил его Ваня, отбиваясь от незамысловатых попыток Ильхана урвать у него листы Кнопкиных конспектов. – Обязательно сдашь! У меня же чуйка. А все потому как день сегодня особенный – четверг!»
Будучи уверенным в Ваниной «чуйке» ничуть не больше, чем в скорой победе мирового коммунизма, хотя бы потому, что сегодня была среда, Юрка скис еще больше и уверил Ваню в том, что он, конечно же, верует, но сомневается шибко. Как набожный католик в протестантском храме во время проповеди. А потому, понимая, что эпический провал в сдаче алгебраического экзамена уже не за горами, выразил такое мнение, что если вдруг чудо чудесное случится и он с «трояком» от хвоста отвертится, то он, Юрка, в ознаменование такого небывалого события любой героический подвиг в виде жертвы Халяве и Удаче непременно совершит. А вот хотя бы на самый высокий тополь у корпуса влезет и ему, Ване, свято в него уверовавшему, что ни на есть самый верхний лист с того тополя принесет. Уверенность в том, что на тополь лезть в любом случае не придется, сидела в Юрке даже крепче тоски от будущей встречи с Тураевым, и потому он с легкостью ухватился за Ванину ладошку, протянутую к нему с предложением: «А давай забьемся?» Стоящий рядом Ильхан с удовольствием разбил рукопожатие спорщиков и пообещал строго проследить за исполнением заключенного пари.
И даже теперь, когда Юрка, будучи полностью уверенным в своем незнании основ алгебры, с легкостью за предложенное пари схватился, можно было бы последствий избежать, ну или хотя бы их загладить. Ну подумаешь, двое поспорили, двое потом и разберутся. Ан нет! Ваня, крепко ухватив Юркину ладонь, стал истошно орать, призывая в свидетели сделки чести не только Ильхана и всех одногруппников, но казалось, что он пытается доораться до всех богов Олимпа, находящихся в этот момент в четырех тысячах километрах, дабы призвать их в свидетели этого принципиального спора. И доорался-таки. Теперь в суть пари посвящены стали все. И одногруппники, и олимпионики, и даже Тураев где-то в глубине корпуса вздрогнул от докатившейся до него волны Ваниного ора, пусть и приглушенной толстенными стенами, но все же несущей в себе почти понятный смысл нерушимого договора, заключенного двумя истыми джентльменами. Юрка же, заведенный Ваниным энтузиазмом, но больше ведомый народной истиной о тщетных попытках надышаться перед смертью, заявил, что вот прямо сейчас он пойдет первым и глуповатый Ваня убедится в ошибочности своей чуйки, которая сегодня, конечно же, его подводит. Пусть даже и в такой редкий день, как четверг, доведи ему вдруг Господь сегодня вместо среды случиться. Пошел и нырнул в аудиторию, как в зимнюю прорубь, зажмурившись и задержав дыхание.
Если кто-то полагает, что история эта выдумана, потому как «часто Семёныч загибает», и что по закону жанра, как в любой выдуманной истории, Юрке вот прямо сейчас сфартить должно и он, как это бывает в плохеньком кино, вытащит единственный билет, на вопросы в котором он знает ответы с точностью до миллиметра, так тот кто-то ну очень сильно ошибается. И история – чистая правда, и билета, который бы Юрка знал досконально, на тот момент в природе не существовало. Ну, положа руку на сердце, многое он, конечно же, знал. Ну ведь не двоечник же совсем! И в школе олимпиады по математике брал. С большим успехом и неоднократно. И тут, в универе, старался учиться, а не совсем уж штаны протирать. Но это «многое из известного» было теперь ровным слоем по всем пятидесяти билетам размазано и зажато, как тонкий кусочек колбасы между двух толстых ломтей того, что он либо не знал, либо забыл.
