Машина знаний. Как неразумные идеи создали современную науку - Майкл Стревенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Железное правило требовало от статьи Эддингтона такой же объективности, как и от всех научных публикаций. Все субъективное в научном споре, гласит правило, должно быть отброшено. Непосредственно на линии огня находятся рейтинги правдоподобия, то есть оценки учеными правдоподобности различных значимых предположений. Если рейтинг правдоподобия не отражает широкого научного консенсуса или очевидного вывода из неопровержимых предпосылок, его следует удалить. Таким образом, Эддингтон не мог просто заявить о своей уверенности в том, что бразильский астрографический телескоп исказил масштаб (скорее всего, он действительно в это верил). Ему следовало бы в таком случае привести причины, на основании которых он пришел к выводу, что произошло именно искажение масштаба, а для этого необходимо было, чтобы эта уверенность базировалась на чем-то большем, чем личное мнение. Однако по факту у Эддингтона не было независимых доказательств того, что это была не просто потеря фокуса, «простое размытие». Поэтому он был вынужден отказаться от спора.
И так всегда: когда пишется научная работа, из нее вычеркиваются причины и обоснования многих решающих предположений экспериментатора, которые являются частично или полностью субъективными. Остаются только отчеты о наблюдениях, формулировки теорий и других предположений, а также выводы, которые связывают их друг с другом. Следовательно, аргументы, появляющиеся на официальных научных площадках, такие как опубликованный Эддингтоном довод в пользу игнорирования данных с бразильского астрографического телескопа, обычно неполны, небрежны или странно смазаны. Как ни странно, именно это и влечет за собой в конечном счете требование объективности железного правила.
Я называю этот процесс, при котором субъективность исключается из научной аргументации, «стерилизацией» в честь великого стерилизатора Пастера, который понял, что видимость объективности не менее важна, чем сама объективность. Мои сжатые формулировки железного правила зачастую не акцентируют внимание на важности стерилизации. Однако это один из ключевых моментов.
Заклятые враги научного метода, радикальные субъективисты, не оспаривают существования и даже главенства объективности в науке. Но они считают ее чистой воды пропагандистской спекуляцией. Железное правило может предусматривать, что научная аргументация должна быть стерилизована, очищена от всякой субъективности, однако на практике наука обладает всеми недостатками любого человеческого суждения: предвзятостью, зависимостью от контекста, и всеми изъянами устройства человеческого разума как такового с его желаниями и страхами, противоречиями и привязанностями, потребностью угодить и желанием верить.
Когда нейробиологи Кахаль и Гольджи тщательно исследовали одну и ту же нервную ткань, каждый наблюдал именно то, что предсказывала его собственная теория строения мозга, и критиковал оппонента за грубые искажения объективности. Такая критика сводится примерно к следующему тезису: «Вы не видите того, что я хочу». Философ Карл Поппер утверждал, что свидетельства можно интерпретировать, используя неоспоримое правило логики; на самом деле то, что должно быть «сфальсифицировано», оказывается, зависит от рейтингов правдоподобия и субъективных оценок правдоподобия различных тезисов.
Стало быть, железное правило должно быть прикрытием, не более чем уловкой, лишь притворяющейся чем-то объективным.
По словам субъективистского философа науки Пола Фейерабенда.
«Вряд ли есть какая-либо разница между членами “примитивного” племени, которые защищают свои законы, потому что это законы богов… и рационалистами, которые апеллируют к “объективным” стандартам, за исключением того, что первые знают, что делают, а вторые – нет».
Какова же, по мнению таких субъективистов, как Фейерабенд, функция железного правила? Комфорт и спокойствие ученых. Комфорт и спокойствие меценатов, финансирующих науку. Комфорт и спокойствие всей западной цивилизации, позволившей себе поверить, что она сумела преодолеть смесь эмоций, пристрастности и предубеждений, чтобы достичь возвышенного вида знания, очищенного от человеческой субъективности.
В 1936 году в СССР под руководством Сталина была опубликована новая конституция, гарантирующая свободу слова, свободу печати, свободу собраний и свободу демонстраций. К 1937 году сталинский режим ежедневно казнил около тысячи человек. Иногда самые прекрасные слова – не более чем слова. Точно так же, по мнению наиболее радикальных субъективистов, дела обстоят и с железным правилом. Оно ничуть не более «реально», чем советская конституция.
Субъективисты видят моральную несостоятельность железного правила, пропасть между идеологией науки и ее практикой в двух явно противоречащих друг другу предложениях:
«Идеология: научный аргумент имеет дело только с объективными следствиями эмпирических исследований.
Реальность: научные рассуждения по существу опираются на субъективную интерпретацию эмпирических исследований».
Однако здесь нет особого противоречия. Когда речь идет о железном правиле, следует помнить, аргументация и рассуждение – две совершенно разные вещи.
Рассуждение – это действие, которое ученые производят у себя в голове, чтобы перейти от результатов исследований к мнениям, убеждениям и планам действий. Именно так они решают, является ли какая-то теория безусловно ложной, абсолютно верной или нуждается в дальнейшем изучении. Именно так они решают, является ли та или иная исследовательская программа стоящей внимания, глупой или излишне рискованной. Именно так они определяют для себя, является ли терапия или экспериментальная процедура осмысленной, бесперспективной или просто непредсказуемой. Жизненно важную роль здесь играют рейтинги правдоподобия, обеспечивающие существование вспомогательных предположений, на которых основаны все научные рассуждения. Именно потому, что ранжирование правдоподобия по существу субъективно, научное рассуждение тоже субъективно.
Однако научный аргумент в том смысле, в каком он важен для железного правила, – это то, что появляется в официальных источниках, а именно в научных журналах и презентациях на конференциях. Только в таких ситуациях, на страницах отчетов и демонстрируемых публике слайдах, требуется объективность.
Есть, конечно, и много других ситуаций, где спорят ученые: на собраниях в лабораториях, в разговорах за кружкой пива после тяжелого рабочего дня, в публичных, но неофициальных выступлениях, таких как телеинтервью, на страницах книг и на корпоративах. Железное правило не требует объективности ни в одном из этих случаев. Когда я говорю, что правило касается исключительно научной аргументации, то использую этот термин в первую очередь в значении официальной научной аргументации.
Официальная научная аргументация исключает не только неформальное публичное общение ученых, но и их частные мысли. Это снимает противоречие между субъективностью науки и железным правилом. Рассуждение и аргументация мирно сосуществуют в науке: рассуждение – в умах ученых, опираясь на их субъективные суждения, чувства и склонности; аргументация – в определенных наукой официальных ситуациях, которые вследствие стерилизации совершенно лишены субъективности.
Призыв к объективности сам по себе не уникален для современной науки; математическое исследование, например, требует его в неменьшей степени. Что отличает науку от всех остальных занятий, так это, во-первых, то, что она требует объективности только в официальных публикациях, а не
