Машина знаний. Как неразумные идеи создали современную науку - Майкл Стревенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы объяснить, как работает этот закон, и получить представление о его новизне и своеобразии, я предлагаю перенестись в Великобританию 1830-х годов, где он уже работал на полную мощность, пресекая любые попытки привнести философское или религиозное мышление в научную аргументацию. Оттуда мы отправимся еще на столетие с небольшим назад, чтобы зафиксировать возможности и потенциал железного правила в момент его появления, – тем самым став свидетелями критического момента в создании современной науки и, возможно, самого важного изобретения в истории человеческой мысли.
Уильям Уэвелл умер, упав с лошади, в 1866 году. Ему был 71 год, и он оставил в качестве памяти о себе немало достижений. Родившись в семье плотника, он учился в Тринити-колледже Кембриджского университета в качестве «субсидианта», платя за обучение меньше остальных, но взамен обслуживая столы, за которыми обедали другие студенты и стипендиаты колледжа. Он получил премии в областях литературы и математики, сам стал стипендиатом Тринити, был назначен профессором минералогии, а затем и философии, и наконец в 1841 году – спустя 29 лет после того, как впервые поступил в Кембридж в качестве студента-прислужника, – был назван магистром Тринити-колледжа.
Стремительный скачок Уэвелла вверх по социальной лестнице имел свои издержки. Окруженный «лучшими людьми» в обществе, он был чувствительным, гордым и обидчивым. Перейдя из местной школы для детей рабочего класса в более элитную среднюю школу, он вскоре обнаружил, что использует свой немалый рост, чтобы отбиваться от задиристых одноклассников; позже его друг Джон Хершел заметил, что у Уэвелла «характер никогда не будет приятным».
Даже будучи магистром прославленного колледжа, в обществе он чувствовал себя неловко. Его биограф Лесли Стивен писал:
«В первые дни у него было мало шансов приобрести светскую утонченность; и, хотя он стремился быть гостеприимным, его чувство собственного достоинства привело к формальностям, которые делали гостиную чем угодно, только не местом непринужденного общения».
Однако недостаток обаяния он восполнял трудолюбием.
В университете Тринити он разработал программу реформы образования, одновременно написав статьи почти обо всем: о приливах и отливах, астрономии, готической архитектуре, теологии, механике, этике и вероятности существования жизни на других планетах. Он переводил Гете и Платона. Он изобрел саморегистрирующийся анемометр – устройство для определения скорости ветра. Он спустился в шахту в Корнуолле, чтобы исследовать гравитационное поле земли; взбирался на горы в Швейцарии, чтобы созерцать славу Божью в небесных высях. Он также придумал новое слово для мыслителей, которые до его времени были известны как «люди науки» или «натурфилософы»: именно он предложил называть их учеными.
Из всей этой плодотворной работы величайшим достижением Уэвелла стала трехтомная «История индуктивных наук от древнейшего и до настоящего времени», опубликованная в 1837 году, за которой в 1840 году последовала двухтомная «Философия индуктивных наук» – исследование методов, которое, как гласило название, было «основано на их истории» – монументальный труд, сделавший Уэвелла одним из первых и самых выдающихся историков и философов современной науки.
Последней из наук, которые рассматривались в истории Уэвелла, была относительно молодая на тот момент геология. Уэвелл довольно нетрадиционно включил в раздел геологии историю развития жизни, историю, первые главы которой были открыты всего 50 лет назад, когда во время промышленной революции копателями каналов и строителями железных дорог обнаружены были настоящие залежи окаменелых раковин и костей. Самая поразительная глава в этой разрозненной хронике гласит, что задолго до появления крупных млекопитающих на Земле доминировали динозавры и им подобные. Доктор Гидеон Мантелл, охотившийся за ископаемыми, в своей книге The Geological Age of Reptiles (1831) выразился очень красочно:
«Был период, когда Земля была населена [яйцекладущими] четвероногими самых ужасающих размеров, и… рептилии были Владыками Творения еще до существования человеческой расы!
Это была лишь одна из эпох, в течение которых планета, очевидно, была населена совершенно непохожими на современные формами жизни; до появления динозавров моря кишели странными морскими существами – трилобитами, аммонитами и примитивными рыбами без челюстей, а после эпохи рептилий появились карликовые лошади и гигантские ленивцы».
Рисунок 8.1. Англия в эпоху рептилий: творческая интерпретация Джорджем Ниббсом древнего Сассекса (1838 г.). В центре – ранняя и весьма неточная реконструкция игуанодона, динозавра, которого первым описал Гидеон Мантелл
Для Уэвелла урок, преподанный скалами, был очевиден. «Виды растений и животных, которые можно обнаружить во время раскопок, – писал он, – …. отличаются от любых ныне существующих на поверхности Земли… Они подразумевают… что все органическое творение было обновлено и что это обновление происходило несколько раз». Чем, спрашивал себя Уэвелл, были вызваны эти случаи обновления – такие, как смена динозавров млекопитающими? Новые формы жизни, отвечал он, создаются «иными силами, чем те, к которым мы относим природные явления», или, другими словами, христианским Богом.
Когда в 1837 году была опубликована книга Уэвелла, такое объяснение приняли как вполне разумное и приемлемое с точки зрения научного сообщества. Чарльзу Дарвину на тот момент было всего 28 лет, и он недавно вернулся из своего кругосветного путешествия. Его шедевральный труд «Происхождение видов» появился только через 20 лет. Таким образом, у Уэвелла и его современников не было серьезных оснований сомневаться в том, что, как сказано в Библии, «Господь Бог создал из земли всякого зверя полевого и всякую птицу небесную» (Бытие 2:19).
Что было действительно новым в изысканиях Уэвелла, так это неопровержимое доказательство того, что Бог совершал подобный акт творения больше одного раза. Зарождение жизни происходило не только в какой-то единичный непостижимый момент в самом начале времен, но и повторялось снова и снова, причем контуры каждой итерации были зафиксированы в летописи окаменелостей.
Таким образом работа Уэвелла открыла возможность для реализации двух грандиозных проектов. Во-первых, изучение узоров в горных породах, соответствующих эпизодам обновления творения, доступное любому человеку с наметанным глазом и геологическим молотком, могло бы пролить свет на устройство Божественного разума, на его намерения и планы по созданию планетарного вместилища для его высшего изобретения – человеческой расы. И, во-вторых, знание Божьих намерений и планов, доступное любому, у кого есть доступ к Священному Писанию и богословский склад ума, могло бы пролить свет на естественную историю мира, на порядок проведения великого парада жизни.
Что касается первого проекта, то некоторые мыслители, возможно, пришли бы в ужас от нечестивости подобной идеи или, во всяком случае, явной бессмысленности использования научных знаний для того, чтобы проникнуть в божественный интеллект. Но только не Уэвелл. Когда граф Бриджуотер, священник, натуралист и антиквар, оставил завещание, твердо вознамерившись щедро спонсировать публикацию работ, посвященных
