Наследие Божественной Орхидеи - Зорайда Кордова

С тех пор Рей стал более осторожным. Он довольствовался жуткими свитерами с длинными рукавами и дырками для пальцев на них. Он чувствовал себя эмобоем, заблудившимся по дороге на съемки клипа на песню группы «Май кемикал романс». Или как домохозяйка с Манхэттена, надевшая спортивную форму. В такой одежде Рей чувствовал себя неуютно, но это было необходимой предосторожностью.

Он сказал себе, что может бросить учебу. У него уже был диплом. Он уже выполнил долг перед бабушкой. Но бывали моменты, когда он стоял у мольберта, надевал наушники, закатывал рукава, когда он был один в студии – и ему не было противно.

Он не переставал заниматься живописью. Не мог остановиться. Ему хотелось снова пережить наслаждение, какое он испытал в тот первый раз, когда заперся в своей комнате и работал над портретом Орхидеи в юности. Он был упрям, замкнут и не слушал профессоров. Его средний балл едва ли был 3,0.

Но в конце семестра на студенческой выставке, проходя мимо его картин, зрители останавливались. Смотрели. Некоторые даже плакали. Внимания оказалось слишком много. Рей хотел передохнуть от людей и совершил ошибку, отойдя в угол. Он не заметил, пока не стало слишком поздно, что за ним последовал и загородил ему выход какой-то парень. Незнакомцу было чуть за двадцать, он был широкоплеч и выше Рея. Его щеки покраснели от выпитого вина.

– Я смотрел на тебя весь вечер, – сказал незнакомец, который был так близко, что Рей почувствовал, что от него пахнет кислым.

– Молодец, – сказал Рей и сделал единственное, что мог. Попытался вывернуться.

Вытянув руку, незнакомец прижал Рея к стене. У Рея пересохло во рту, мышцы стали мягкими, как желе. Он участвовал в стольких драках, выкарабкивался из кучи мальчишек, которые пытались научить его мужеству. Он подумал о своем отце, который учил его наносить удары, принимать удары и уклоняться от них. Но все это было раньше.

Незнакомец провел пальцем по руке Рея и погладил мягкие лепестки розы. Рей вспомнил рассказ Маримар о том, как ядовитый плющ напал на ее парня, когда они занимались любовью. Тогда он посмеялся, но сейчас, когда паника парализовала его мозг, который у него обычно работал, он разозлился. Разозлился из-за того, что его окружали мрамор, стекло и цемент, а не земля, трава и холмы.

Незнакомец крепче зажал его и вдруг закричал. Рей почувствовал теплую струйку крови прежде, чем увидел. Дюжина шипов, каждый длиной в полдюйма, торчала у него из кожи.

– Что ты делаешь, урод? – заорал пьяный незнакомец, уставившись на кровь, которая текла из крошечных проколов на его ладони.

– Что тут происходит? – крикнул кто-то. Профессор такой-то, понял Рей.

Нападавший сунул окровавленную руку в карман.

– Просто поздравляю Рея с отличной выставкой.

– Это правда? – спросил профессор Рея, который прижал свою украшенную цветком руку к груди.

Он кивнул. Опять же, кто бы ему поверил?

Незнакомец поспешил прочь, но профессор остановился. Он был среднего роста и телосложения. Густая шевелюра, ставшая серебристой, и голубые, как незабудки, глаза. Нет, гиацинтово-голубые. Чертовски красивый оттенок. Несмотря на седину, лицо его было молодым. На нем был изумрудный блейзер, булавка для галстука с гранатом и джинсы, отвлекающие от мысли о его состоятельности. Он держался на расстоянии, но пристально смотрел на Рея, чье сердце колотилось о ребра.

– Могу я вызвать для вас такси?

Рей рассмеялся. Он почувствовал себя разорвавшейся бомбой, когда сказал:

– Я предпочитаю, чтобы меня называли Рей. Профессор…

– Эдвард Найт.

Эдвард Найт, искусствовед и преподаватель, взял Рея под крыло и в свою постель.

Рея, с его прекрасной улыбкой и медово-карими глазами. С телом, которое он вылепил как Микеланджело Давида. Эдди ворвался в жизнь Рея в тот вечер, когда открылась выставка, и с тех пор не отходил от него. Рей посещал художественную школу последний семестр, но сердце подсказывало ему, что это не его. Эдди никогда не был преподавателем Рея, но находил время каждый день заходить к нему домой и наблюдать за его успехами.

Иногда он ничего не говорил, а просто сидел на стуле и наблюдал, как Рей работает. Мазок за мазком, пока картина не была закончена.

– Чем ты так удивлен? – спросил Рей однажды вечером.

– Не удивлен. Очарован.

– Моей розой?

– Тем, что ты не колеблешься. С момента, как кисть касается холста, ты не останавливаешься. И почти ничего не ешь. Как будто ты…

– Я вдохновлен, – перебил Рей, потому что ему не нравилось слово «одержим».

Рей работал над тем, что сам называл непонятной ерундой, а Эдди предпочитал называть сюрреализмом, хотя сюрреализм уже ушел в прошлое. Рей не знал имен известных художников и названий направлений в искусстве. Он использовал свои учебники по истории искусств как палитры, если у него заканчивалась бумага для смешивания красок. Когда Эдди устроил Рею настоящую выставку в галерее, он в основном улыбался и пил шампанское, в то время как все друзья Эдди без передышки болтали по-французски. Рей был удивлен, обнаружив, что никто из них не прикоснулся к нему, даже не похлопал небрежно по плечу. Казалось, их предупредили. Эдди был его щитом в мире искусства, который казался ему таким чужим. В конце концов, независимо от того, сколько Рей учился, как долго жил в Нью-Йорке, какова его ученая степень, среди искушенных искусствоведов он все еще чувствовал себя пустым местом.

Постепенно он научился говорить правильные вещи. Носить правильную одежду. Он понял, что люди не всегда хотят с тобой разговаривать; иногда они хотят просто быть недалеко от тебя, на случай если ты станешь важной персоной. Он становился фигурой, о которой люди могли рассказывать на вечеринках в честь Дня труда или за коктейлем. «О, Реймундо Монтойя? Я был на его первой выставке. И да, это настоящее».

Эдди настоял, чтобы все звали его Реймундо. Рей – слишком мило, слишком легкомысленно. Зачем быть Реем? Просто «королем», когда его мать назвала его «королем земли». Зачем быть меньшим, когда он был гораздо бóльшим?

На протяжении этих лет Рей поддерживал связь с Маримар. Он подбивал ее найти подходящего городского парня, но она была счастлива в своем саду; ее сердце все еще пребывало в спячке, хотя зима давно миновала. По крайней мере, другие члены семейства Монтойя преуспели. Калеб-младший приехал в город для сотрудничества с каким-то ярким дизайнером, и Рей истратил кучу денег Эдди на стрип-клуб «Нью-Йорк Доллз» на улице Мюррей просто для того, чтобы развлечь своего дядю. Они навестили Флоресиду в Ки-Уэст и вместе отправились в круиз, в котором предлагают много алкоголя, и там она встретила своего второго мужа. Эдди даже сидел с Реем под дождем на арене «Джонс-бич», чтобы посмотреть, как Хуан Луис и Гастон выступят на разогреве