Загубленная жизнь Евы Браун - Анжела Ламберт

В узком кругу друзей Гитлера рождались бесконечные гипотезы. Многие старались создать впечатление, что им одним известна истинная подоплека интимных отношений Гитлера и Евы. Генрих Гофман писал в мемуарах о Гитлере:

Ева переехала в его дом, он проводил с ней все свободное время, но, насколько мне известно, этим и ограничивался. Разумеется, прежде чем наступил конец, Ева в какой-то момент стала его любовницей, но когда именно, ни я не могу сказать, ни кто-либо другой. В его обращении с ней невозможно было уловить ни малейшего изменения, которое позволило бы предположить, что их отношения стали более близкими.

Руководствуясь здравым смыслом, можно предположить, что в течение первых десяти лет их связь основывалась на сексе. Когда молодая женщина начинает регулярно принимать пожилого мужчину и получать от него подарки, это, как правило, означает, что она стала его любовницей. Если у него нет иной «постоянной спутницы», а у нее, несмотря на расцвет очарования, нет другого признанного ухажера или кавалера, это, как правило, означает, что она его любовница. Если впоследствии ей отводится спальня рядом с его собственной, и она начинает щеголять в элегантных дорогих нарядах, и его друзья ее принимают (хотя не обязательно одобряют), и прислуга считает ее хозяйкой дома, то это, как правило, означает, что она действительно его любовница. Можно сколько угодно строить гипотезы и приводить мнения, что Гитлер, дескать, был импотентом, мазохистом или гомосексуалистом, а Ева умерла девственницей, но если обратное выглядит гораздо более вероятным, то, вероятно, обратное верно.

Ева начала понимать, что добиться желанной роли супруги Гитлера не так-то просто, учитывая его эмоциональную нестабильность и одержимость секретностью. О развитии их отношений известно было только прислуге и нескольким близким друзьям. Анна Винтер вспоминала, что Гитлер был очень нежен с Евой, когда они оставались наедине, и очень беспокоился о ее здоровье: «Он вечно читал ей нотации по поводу курения, твердил о вредном воздействии никотина, но Ева все равно много курила». (За спиной Гитлера, конечно, зато так часто, как только могла, да и сестричка Гретль следовала ее примеру.) А вот Альберт Шпеер отмечал: «Он прятал ее от всех, кроме самых близких друзей <…> отказывал ей в каком бы то ни было социальном статусе и постоянно унижал ее. Смотреть было больно». О браке, как Гитлер часто заявлял ей и другим в ее присутствии, не могло быть и речи. За нерассуждающей любовью он всегда мог обратиться к своим овчаркам Принцу и Блонди.

Дядя Алоис оставил меткий анализ характера Гитлера, помогающий объяснить его нежелание признать Еву открыто:

Политические дела подолгу задерживали Гитлера в Берлине, а Ева тем временем оставалась в мюнхенской студии Гофмана. Корни Фритца и Фанни уходили глубоко в старые традиции семейной жизни, почти не оставлявшие места радостям юности. Гитлер на удивление часто приезжал в Мюнхен <…> на тайные свидания с Евой, но, будучи фюрером, не мог пойти на больший риск, чем эти встречи урывками. Гитлер во всех отношениях представлял собой образец безупречного обывателя [Spiessbürger]. <…> Если бы фюрер решил связать свою жизнь с женщиной и посвятить часть времени личному счастью, народ, конечно, не возражал бы. Но сам бы он счел это предательством и в свете своего общественного положения и национальной славы не допускал даже мысли о браке. Разумеется, для Евы эти соображения немногого стоили. Прозрев наконец, она не захотела стать другом и конфидентом Гитлера-канцлера — она жаждала быть возлюбленной Гитлера-мужчины. Но с Гитлером такое невозможно. Он был на тридцать три года старше Евы, и это создавало преграду — не для душевной привязанности, а для настоящей семейной жизни. Кроме того, Гитлер верил, что призван судьбой — провидением, как он говорил, — вести за собой род человеческий.

До самого конца 1932 года (к тому времени роман длился уже целый год) родители Евы оставались в неведении. По выходным она иногда ездила с Гитлером на загородные экскурсии в окрестности Мюнхена, а порой и в Хаус Вахенфельд. Все это следовало скрывать от ее отца. Тем временем она продолжала работать в ателье Гофмана, получая скудное жалованье скромной ассистентки, и чаще всего проводила вечера дома с семьей.

Но в свое время родители неминуемо должны были заподозрить неладное. Ее беззаботно-веселая мать Фанни, осознав, что то, что казалось преходящим увлечением, на самом деле очень серьезно, пренебрежительно обронила: «Она бросит его, как только встретит мужчину помоложе». Она старалась умерить гнев мужа, но Фритц презирал Гитлера, его расистские лозунги и фанатичных поклонников. Откровенное совращение дочери смертельно оскорбило его. В глазах Фритца Брауна, всей душой преданного традициям лютеранской этики, нацизм потрясал самые основы моральных ценностей. Для него не имело никакого значения, что на его дочь пал выбор самого могущественного человека Германии. Отец заставлял Еву испытывать мучительное чувство вины, изо всех сил противясь ее связи. Не исключено, что в значительной степени его гнев был вызван уязвленным самолюбием и оскорбленными отцовскими чувствами. Дочери оставались его собственностью, пока не выйдут замуж и не станут собственностью мужей. А до тех пор на нем лежала обязанность оберегать их целомудрие. И вот он лишен возможности вручить Еву будущему мужу нетронутой. Лучшим выходом для Гитлера — раз уж он соблазнил ее — было бы исправить положение, взяв ее в жены. Но Гитлер ясно дал понять, что у нее нет никакой надежды выйти за него замуж. Одна секретарша записала ненароком вырвавшееся у Гитлера замечание, которое о многом говорит: «Я как-то раз спросила его, почему он до сих пор холост. Его ответ смутил меня: «Я не смог бы стать хорошим отцом и считаю безответственным создавать семью, если невозможно уделять достаточно времени собственной жене. В любом случае я не хочу детей. Я замечал, что отпрыскам гениев часто приходится нелегко в жизни». Не мог же он назвать Еве истинную причину, темный секрет своей дурной наследственности. Что ж, не сдавался Фритц Браун, раз так и браку не бывать, то она должна расстаться с ним.

Гертрауд Вейскер нечего рассказать об этом периоде, поскольку ей тогда было лет девять-десять. Так что наиболее достоверные сведения о том, как семья смотрела на роман Евы (основанные, несомненно, на немалом количестве бурных дискуссий), мы получаем опять же из уст Алоиса Винбауэра:

Мечты Гитлера сосредоточены были не на молодой девушке в Мюнхене, а на поставленной себе задаче и собственной славе. Конечно, он не хотел приносить Еву в жертву этой мечте, он нуждался в ней как в доказательстве своей человеческой природы, но <…> ни в коем случае не допускал смешения двух жизненных сфер: частной и политической. Ева не имела никакого отношения к его политической жизни; связь с ней должна была оставаться его личным оазисом. Такая позиция не могла не привести к разногласиям. Не то чтобы Ева имела какие-то политические амбиции — политика ничуть не интересовала ее, великие события эпохи были для нее не более чем гулом на заднем плане и затрагивали ее лишь постольку, поскольку задевали мир ее эмоций. Она чувствовала, что связана с этим мужчиной судьбой, пусть даже он случайно оказался фюрером и рейхсканцлером. Но он управлял страной из Берлина, а она скучала и тосковала в Мюнхене. Его телефонных звонков, то почти ежедневных, то всего раз в неделю, ей было отнюдь не достаточно. Девушка, питавшая столько возвышенных иллюзий о любви Гитлера, находилась на грани тяжелого срыва. Она все еще работала секретаршей в студии Гофмана и жила с родителями, вынужденная скрывать правду о своей связи с Гитлером и в одиночку бороться со своими сомнениями и желаниями. Ева начала встречаться с Гитлером, пребывая во власти романтических грез, но теперь погружалась в глубокий кризис.