Загубленная жизнь Евы Браун - Анжела Ламберт

Теперь, когда фюрер обосновался в Берлине, его официальные обязанности все множились, а планы на будущее нацистской партии стремительно созревали, Ева вынуждена была стать несуществующей женщиной, чье имя никогда не произносилось. Гитлер не желал допустить ни единого упоминания о ней. В современном мире все выставляется напоказ, ничего невозможно скрыть, любые интимные и финансовые дела становятся достоянием общественности. Такого рода отношения обязательно всплыли бы на поверхность. Но в целомудренные тридцатые немецкие женщины без труда верили, что их фюрер соблюдает обет воздержания и всего себя отдает отечеству. «Я женат на Германии», — любил он повторять. «Он ждет меня», — думали они. Это позволяло им тешить себя эротическими (или трогательно семейными) фантазиями. Десятки тысяч писали ему, подчас с самыми непристойными подробностями. Еще тысячи часами простаивали возле его дома в Оберзальцберге. Женщины из толпы, бывало, кричали: «Мой фюрер, я хочу от вас ребенка!» — и впадали в истерику, пробиваясь вперед, чтобы обнять и поцеловать его, так что телохранителям приходилось оттаскивать их прочь. Учитывая такое преклонение и его уверенность, что после смерти Гели он ни одной женщине не позволит вскружить себе голову, «пленение» Гитлера Евой — хотя и далеко не полное — выглядит заметным достижением, говорящим о ее гордости, силе воли и искусном обращении с Гитлером, который и сам был умелым манипулятором.

Манфред фон Шрёдер мог воспринимать это как начало новой эры, но многих немцев внезапный приход Гитлера к власти поверг в изумление. Основной его причиной было бедственное экономическое положение, вызванное Великой депрессией, последовавшей за крушением американской фондовой биржи в 1929 году. К концу 1932 года нацистская партия насчитывала почти полтора миллиона членов, однако шесть миллионов немцев тем временем сидели без работы. Недовольство нарастало исподволь. Наступил критический момент — страна должна была повернуть или направо, или налево. На выборах 1932 года нацистская партия потеряла тридцать четыре места в рейхстаге и два миллиона голосов избирателей. Коммунисты же набирали силу: число голосовавших за них выросло до шести миллионов. Новый год открылся шквалом панических заседаний в попытках найти выход из взрывоопасной ситуации. Гитлеру предложили пост вице-канцлера. Он отказался. Предложили снова, на этот раз вместе с коалиционным правительством. Он снова отказался. Последовал обмен гневными письмами. Гитлер призывал правительство уйти в отставку. Ему отказали. 30 января 1933 года премьер-министр сложил полномочия, и стареющий президент Гинденбург назначил Гитлера канцлером. После торжественного объявления длинная процессия с факелами в экстазе прошла через Берлин. Огромная ликующая толпа приветствовала Гитлера, стоящего у окна рейхсканцелярии.

День назначения нового канцлера положил начало неумолимому маршу в направлении расового террора. В феврале 1933 года свобода слова, собраний, печати и другие основные гражданские права были отменены. На всеобщих выборах в марте нацисты получили 52 процента голосов, что означало 340 мест в рейхстаге из 547. Всего через несколько дней после обретения власти Гитлер объявил однодневный бойкот всем еврейским магазинам — надо полагать, прощупывал почву немецкого антисемитизма, ожидая либо протестов, либо всеобщего согласия. Бойкот состоялся 1 апреля 1933 года и был поддержан, как писал Геббельс в своем дневнике, «с образцовой дисциплиной. <…> Неоценимая моральная победа для Германии: мы показали всему миру, что можем отдать приказ целой нации и он будет выполнен беспрекословно». Правду говорил Геббельс. Никто не мог не знать о бойкоте — по всей Германии перестали торговать целые улицы, — и все же большинство людей ничего не предпринимало. Гитлер продвигался быстро и беспощадно, навязывая свою волю немецкому народу и подавляя малейшее поползновение к мятежу. Официальной оппозиции не существовало, поскольку рейхстаг теперь собирался редко, и все дебаты прекратились. Фюрер был единственным, кому предоставлялось слово. В июле 1933 года, когда нацисты стали единственной легальной партией, оппозиция была объявлена вне закона. Соблюдение законов сменилось беспредельным полицейским террором, нацистская элита презирала сострадание и любовь к ближнему как проявления слабости.

Эсэсовцы поощряли и распаляли фанатичный расизм, выламывая крепкие двери, защищавшие прежде людей в их домах. Дети шпионили за родителями, родители — за соседями, покупатели — за продавцами. Никто больше не мог чувствовать себя в безопасности. В марте 1933 года, через семь недель после того, как Гитлер стал канцлером, в Дахау, неподалеку от Мюнхена, открылся первый концентрационный лагерь.

В марте 2005 года я поехала в Дахау. День выдался немилосердно холодный, но тем не менее около двадцати англоязычных туристов собрались на пятичасовую экскурсию в сопровождении гида. Когда мы вышли из автобуса, разговоры затихли и воцарилась торжественная тишина, словно перед входом в святилище. Снег превратил одноэтажные лагерные строения, вычищенные для посетителей, в тихую импрессионистскую деревушку. Необъятной казалась территория лагеря, организованного вокруг центрального газона размером с два футбольных поля. Здесь зимой и летом заключенные в тонких пижамах и войлочных тапочках чуть свет выстраивались на перекличку. В течение часа им надлежало сохранять предписанное положение: ноги вместе, руки вдоль туловища, смотреть вперед, не переглядываться. День еще не успевал начаться, как они уже промерзали до костей. Мы, пришедшие вспомнить, оплакать, поразмыслить, были закутаны в пальто, шарфы, шерстяные шапки, зимние сапоги, и все равно мерзли.

Как первый лагерь, Дахау являлся прототипом всех последующих в отношении как планировки, так и беспощадных правил дисциплины. Кое-кому из первых охранников поначалу, наверное, трудно было обращаться с заключенными как с «недочеловеками», но вскоре они наловчились. Местному населению (лагерь расположен в нескольких километрах от Мюнхена на окраине деревни Дахау, бывшей артистической общины) объяснили, что лагерь предназначен для «политических диссидентов» — нарушителей порядка, политических оппонентов и врагов нового рейха. После этого мало кто проявлял беспокойство. А Ева? Знай она, что такое концлагерь, выдержала бы ее любовь к Гитлеру? Правда просто не поддавалась осмыслению. Жители Дахау закрывали глаза и затыкали уши в течение десяти лет, но не могли и дальше отрицать существование кошмара, когда зловоние тысяч незахороненных разлагающихся тел начало щекотать им ноздри. И все же, очевидно, никто не протестовал.