Приятель - Брайан Макгрори

– Я хочу, чтобы сегодня они легли спать пораньше, – сказала Пэм. – Завтра утром до уроков им надо быть у зубного врача.

Иной раз я задумывался о том, чем были наполнены все ее дни: бесконечной беготней, постоянными тревогами, необходимостью все время быть начеку, – и от этих мыслей коленки у меня дрожали, а сердце начинало отчаянно колотиться. Ну, это не по моей части. Я лишь сказал:

– Если я могу чем-нибудь помочь, ты только скажи.

Прошло минут двадцать. Мы сидели за столом и болтали, внезапно Пэм громко воскликнула:

– Объявляется двухминутная готовность!

В ответ из соседней комнаты послышалось: «У-у-у-у!», – и я не мог не улыбнуться. Затем петух издал громкое протестующее «ку-ка-ре-ку!»

– И выведите Цыпу! – распорядилась Пэм. – Ему надо взобраться на полочку до темноты.

Я пошел в гостиную – играть роль, которая мне, возможно, и не принадлежала: что-то вроде посредника, который должен смягчать неизбежные трения между детьми и родителями.

– Цыпе пора убираться на улицу, – сказал я, выразительно указывая рукой на дверь и в шутку притворяясь сердитым. – А вы обе ступайте наверх. Живо!

Они, разумеется, и ухом не повели. Точнее, Абигейл зевнула, а Каролина переключила телевизор на канал, где как раз начинался детский фильм.

– Ау, мама, – позвала она, словно меня и не было в комнате. – Тут идет «Дорога домой»[49]. Можно, мы посмотрим?

– Нельзя. Спать пора.

– У-у-у-у!

Обе девочки неохотно поднялись с дивана, протирая слипающиеся глаза, захватили свои одеяла и отправились на второй этаж. За ними потрусили и собаки, образовав небольшую процессию.

– Аби, я сейчас поднимусь и почитаю тебе.

– Ничего страшного, – рассеянно пробормотала она. Дите поднималось по лестнице, но одеяло чуть не выпадало из рук и тащилось по ступенькам.

– Ты не поняла, – окликнул я ее. – Я сейчас приду к тебе. Мы собирались познакомиться с Железным Дровосеком.

– Ой, я так устала, – ответила она.

Я замер у лестницы, а мозг сверлила мысль: «И ради этого я отказался от матча “Селтикс”»? Взглянул на часы: через несколько минут состоится розыгрыш спорного мяча. Сейчас мы с Ричардом устраивались бы на своих местах, открывали бы по первой банке пива, настраивались на игру, упиваясь зрелищем, которое представляет собой финальный поединок лучших команд НБА.

А вместо этого я стоял в полутемном холле и слушал, как маленькая девочка топает по коридору второго этажа. Потом за нею негромко захлопнулась дверь в спальню. Я сделал несколько глубоких вдохов. Мне хотелось воззвать к небесам и переиграть принятое днем решение. Пожалуйста, пусть мне дадут еще один крошечный шанс. Пусть я окажусь на своем месте в «Гарден» и буду жить той жизнью, для которой предназначен. Ну пожалуйста!

– Что-то случилось? – Это была Пэм. Она шла к лестнице с кипой выстиранного белья в руках, ей нужно было уложить девочек спать.

– Все в полном порядке, – отозвался я.

– Вид у тебя неважный, – заметила она, протискиваясь мимо.

– Да вот, Абигейл не хочет, чтобы я читал ей на ночь, – пожаловался я.

– Да, – подтвердила Пэм. – Она сильно устала. Мы все утомились: день был тяжелый, а завтра надо рано вставать.

Мне хотелось рассказать Пэм, от чего я отказался, где я сейчас должен был быть, какое удовольствие мог бы получить, а что в итоге? Меня бросили здесь, словно я никому и не нужен. Спокойно, Брайан, спокойно. Я мудро промолчал, глядя, как Пэм со стопкой чистого белья поднимается по лестнице, чтобы уложить дочерей.

И все же я последовал за ней, тихонько постучал к Абигейл и вошел.

Свет был погашен. Аби уже лежала под одеялом, рядом на подушке покоилась ее излюбленная игрушка, Ху-Ху. Уж не знаю, кто это был в действительности. Похоже оно было на собаку и в то же время на куклу-марионетку. Ну, может, собака-марионетка.

– Ты точно не хочешь, чтобы я тебе почитал? – спросил я негромко. Мне было совершенно ясно, что я поступаю глупо, и впоследствии я признавал наедине с собой: в тот момент я настаивал главным образом ради того, что потерял, а не ради того, что хотел получить взамен.

– Точно, – ответила она.

Я сделал то, что всегда делаю на ночь: поцеловал свои два пальца и прижал к ее затылку. Никто не сможет обвинить меня в том, что я обнаружил свои чувства. Она даже не шевельнулась. Я пожелал ей спокойной ночи, услышал в ответ что-то невразумительное и вышел. Если женщины для меня, даже в моем более чем зрелом возрасте, оставались загадкой, то уж девочки были загадкой поистине неразрешимой.

Спустившись вниз, я снова посмотрел на часы. Игра уже минут десять как началась. А я устал. К тому же ничего не ел. Впереди меня ожидала долгая дорога домой. Я прикинул, что можно и здесь посмотреть часть матча, а уж потом, во время перерыва, сесть за руль.

Я вошел в темную гостиную, собираясь включить телевизор, и тут услышал резкий короткий вопль, заставивший меня невольно взмахнуть рукой с зажатым в ней пультом. Опустив глаза, я увидел нечто белое, двигавшееся по направлению ко мне.

– Кыш, Цыпа, – произнес я.

Он подошел к краю дивана, где я сидел, и стал издавать горловой клекот с таким видом, словно был чемпионом по кунг-фу, собиравшимся разорвать меня на части. Я включил свет: петух хлопал крыльями, голова у него подергивалась, а глаза настороженно глядели прямо на меня.

– Все чудесно, Цыпа, успокойся, – проговорил я.

Ничего подобного. Пэм спит. Девочки спят. Собаки спят. А я никоим образом не собирался относить Цыпу на полку в гараже. Стоит же мне взять в руки веник – тут я не сомневался, – он начнет орать как резаный и перебудит не только домашних, но и всю округу. Я попытался пересесть на другой край дивана, желая все-таки посмотреть игру, но Цыпа прошагал вслед за мной и воплями заправского каратиста предупредил, чтобы я убирался.

Он считал, что это его диван, его дом, его девочки, его женщина. Я же просто надоедливый посторонний, а если судить по тому, как вели себя сегодня остальные, он, возможно, был прав. Пожалуй, он просто высказал мне прямо то, что стеснялись сказать другие.

– Чтоб тебя черти взяли, Цыпа, – пожелал я ему и выключил свет. Взял с кухонного стола свои ключи и, уже закрывая за собой входную дверь, услышал, как Цыпа воркует от радости.

17

В последний день моей прежней жизни рассвет наступил рано. Мы с Бейкером пошли на утреннюю прогулку вдоль берега реки Чарльз. Потом сделали круг по городскому парку и зашагали по Ньюбери-стрит. У пса язык свешивался чуть не до самого асфальта. Мне казалось, что я буду сегодня мрачным, буду жадно вбирать в себя окружающее, будто уже никогда этого не увижу. Но я успел убедить себя в простой истине: это не конец, а скорее, начало, это шаг, который следовало сделать уже давным-давно. Не хочу, чтобы это прозвучало приторно или мелодраматически, но если ты не меняешься, то неизбежно увядаешь. Можно употребить избитое выражение: что ни делается, все к лучшему.

Около восьми часов пришли машины с рабочими, их бригадир беглым взглядом обвел мою квартиру, вышел в переднюю и позвонил по мобильному.

– Вы же мне сказали, что здесь уйма вещей, – с нескрываемым раздражением говорил он кому-то. – Ничего подобного. Почти ничего нет. Мы за час справимся, причем машина останется на восемьдесят процентов пустой. Так что дайте мне знать, если захотите подкинуть еще заказ.

«Почти ничего нет». Вот чудесно! Всего-навсего моя жизнь. Целая жизнь.

А насчет времени он не ошибся. Я и оглянуться не успел, как они вынесли из квартиры все: диван, который я когда-то, гуляя воскресным днем с Гарри, купил на распродаже в связи с закрытием магазина, кожаное кресло, которое подарили мне сотрудники, когда я получил свою колонку в «Глоуб», письменный стол, за которым я писал романы, красивый шкаф, сохранившийся у меня после развода, тарелки и прочий скарб, которым я почти и не пользовался. Мне осталось лишь подписать бумаги, а потом грузчики сказали, что на следующий день приедут ко мне в пригород.

– Вы там будете чувствовать себя немножко по-другому, да? – сказал могучий грузчик, будто я и предположить не мог, что жить можно иначе.

– Да ничего особенного, – ответил я. – Просто изменится все, к чему я привык в своей жизни, все до последней мелочи.

С залитой солнцем улицы я вернулся в квартиру, совсем пустую, если не считать сумки с туалетными принадлежностями и растерянного пса.

– Ну что, Бейкер, вот и все, – обратился я к нему. Пес смотрел на меня широко открытыми глазами, пытаясь осмыслить происходящие в нашей жизни коренные перемены, – ведь эти крепкие парни унесли все наши пожитки. Пес переходил из комнаты в комнату, а стук когтей по паркету отдавался гулким эхом в пустых помещениях. Я сел на пол, прислонившись спиной к стене, а Бейкер подошел и растянулся рядом, издав долгий тяжелый вздох. Он был уверен – коль скоро я тут, близко, то ничего страшного нет.