Приятель - Брайан Макгрори

Мы с Пэм поговорили о Цыпе. Обсудили, как хорош и красив наш дом – просторный, новенький, да и девочкам понравился сразу.

– Извините, сэр, – обратился я к официанту, который проходил мимо.

Мы сидели там уже минут тридцать, но никто на нас так и не взглянул. У стойки были посетители, которые – уже после того как мы пришли – заказали себе бифштексы на кости, а их не так быстро готовят. Так вот, эти посетители уже успели наполовину съесть свои порции. Официант бросил что-то вроде «сейчас кого-нибудь позову», и исчез из виду. В его устах «сейчас» явно не значило «сегодня».

Пэм высказала то, что было у меня на уме, и хорошо сделала, потому что иной раз, когда говоришь это сам, фраза звучит как-то очень уж глупо:

– Ты к такому не привык, правда?

Я решил, что она говорит о безобразном обслуживании, о том, что к нам относятся как к людям второго сорта, о том, что я никого здесь не интересую, кроме, может быть, одной только Пэм.

– Думаю, я не успел еще привыкнуть ко всему здешнему, – ответил я. Пэм промолчала, я тоже замолк, лишь немного позднее осознав, что не хочу казаться слишком раздраженным. Тогда я ограничился вопросом: – Цыпа когда-нибудь перестанет непрерывно кукарекать, правда ведь?

Богом клянусь: когда я задал этот вопрос, мне послышались его вопли прямо из обеденного зала – этот звук слишком глубоко врезался в мои слуховые нервы.

– Он сейчас привыкает понемногу, – высказала свое мнение Пэм. – Для него здесь все совсем другое. Мы живем на более оживленной улице, его окружает больший простор, а домик его, в отличие от гаража, далековато от дома – ему это, по-моему, не очень нравится. Мне думается, Цыпа любит спать под одной крышей с остальными.

Она говорила разумные вещи, но за абсолютно пустым столом, на котором не было ни блюд, ни напитков, ни посуды, ни меню – никому в ресторане не было до нас ни малейшего дела.

В эту самую минуту возле стойки появился улыбающийся господин в парадной белой форме повара. Он явно направлялся к нам, по пути то и дело пожимая руки постоянным клиентам. Выглядел он жизнерадостным, так и сыпал остротами, вызывавшими у всех веселый смех, протягивал руки к их тарелкам – и все это легко и непринужденно. Он шел прямо к нам, дошел – и пошел дальше. Я не мог не вспомнить о том, как часто в прошлом шеф-повар какого-нибудь хорошего ресторана в Бостоне выходил из дверей куда лучшей кухни, чем здешняя, – специально ради того, чтобы взглянуть… Ладно, хватит, а то я начну говорить всякие глупости. Не обращайте внимания.

Между прочим, Пэм, казалось, ничего этого не замечала. То ли она слишком устала, то ли настолько глубоко погрузилась в раздумья о ниспосланном ей Богом петухе.

– Цыпе еще привыкать и привыкать, – продолжила она. – Особенно если вспомнить, как сильно он любит порядок во всем. – Помолчала и добавила: – А знаешь, у вас с ним куда больше общего, чем ты думаешь. – С этими словами она соскользнула с табурета и потянула меня за руку. – Пойдем. Я куплю пиццу, и съедим мы ее дома.

– Это еще при условии, что в пиццерии у нас примут заказ.

По пути я обратил внимание на повара, который обнимал за плечи пожилого посетителя. Столик был накрыт на шесть персон, и все дружно улыбались. Повсюду сновали официанты с тележками, нагруженными салатами, бифштексами и цыплятами-гриль. В дверях девушка-администратор любезно спросила нас:

– Как вам понравилось?

– Я всем знакомым расскажу об этом ресторане, – заверил я.

Пэм подавила смешок, а молодая женщина просияла ослепительной улыбкой, и мы разошлись, чтобы больше никогда не встречаться.

19

По-прежнему я, возвращаясь с работы, никогда не знал, что ждет меня в моем – или частично моем – новом доме: сгорающие от нетерпения девочки, которые спешат поделиться каким-то новым открытием, например, процитировать мне удачную остроту их веселой подружки Клер, или же молчаливые и мрачные девочки, которым вовсе не хочется иметь со мной дела. Еще в машине, по пути домой, я обычно звонил Пэм и спрашивал: «Как там дети?», и она отвечала: «Великолепно!» А потом я приезжал, и они даже не удостаивали меня взглядом, будучи не в силах оторваться от передачи на канале «Планета животных» и не пробормотав даже слова «привет». В другой раз Пэм жаловалась, что девочки ведут себя безобразно, а я находил в доме двух восхитительных детишек, которые уютно устраивались у меня на коленях, пока я, сидя на диване, читал им книжку.

Однажды я позвонил, и Пэм сделала мне загадочное предупреждение: «Приготовься!» Я понял это так: дома меня ждут две усталые девочки, которые при моем появлении спрячутся под одеяло. Но вместо этого Абигейл выбежала ко мне в переднюю, когда я не успел еще снять пиджак, и проговорила звенящим голоском и с самой милой улыбкой:

– Нам нужно поговорить.

– Отлично, – сказал я ей. – А о чем?

Она посмотрела на меня, широко раскрыв глаза, улыбаясь во весь рот, и объявила:

– Я хочу котенка.

Я очень горжусь тем, что при этих словах не вздрогнул, не отшатнулся, не побледнел как полотно, не свернулся в клубок и не застонал: «Нет, нет и нет! Я не желаю больше зверей в этом треклятом доме!» Горжусь я этим потому, что уже по самое горло был сыт всевозможными животными, покрытыми шерстью и перьями и доставлявшими только беспокойство, а от полного сумасшествия меня отделяло отсутствие как раз еще одного комплекта когтистых лапок. Ничего такого я не сказал, а произнес весело, с улыбкой:

– А знаешь, кого я хочу? Верблюда. Беда только в том, Аби, что в доме уже немало разных животных, и новых негде будет разместить.

Это было чистой правдой. У нас жили две собаки, Бейкер и Уолтер – первого привел сюда я, второй принадлежал Пэм. После смерти Гарри я поклялся, что не буду больше заводить собаку, во всяком случае, в обозримом будущем. Мне не хотелось снова испытывать горечь расставания. Но прошло три месяца, и я уже не мог выносить одиночества. Утро не было для меня утром без неторопливой долгой прогулки, а по вечерам невыносимо было приходить в пустую квартиру. Мне трудно было смириться с тем, что смеяться я стал раз в двадцать реже, потому что у меня не было собаки. В итоге я позвонил женщине, от которой получил в свое время Гарри, и попросил подобрать мне щенка с такой же родословной. Еще до того как мы познакомились, я жалел бедного пса, которому придется жить в тени Гарри, постоянно проигрывая в сравнении с ним. Но Бейкер прочно вошел в мою жизнь, не приложив к этому особых усилий. Умница? Я ничуть бы не удивился, если бы, вернувшись пораньше с работы, застал его за моим компьютером – он вполне мог развлекаться видеоиграми. Еще он был настойчивым, очень сильным и проворным. Небольшого роста – очевидно, родился последним в помете, – Бейкер тем не менее казался крупным и держался очень солидно, игнорируя почти все вокруг, кроме теннисного мячика. Пока он был маленьким щенком, у него имелась странная склонность к шарфам и перчаткам. Не раз и не два какая-нибудь симпатичная женщина, проходя мимо, наклонялась погладить Бейкера. Пока она ласково с ним заговаривала, ее шарфик нежданно-негаданно оказывался у него в зубах. Песик тянул шарф вместе с его обладательницей, постепенно затягивая этот изящный предмет туалета у нее на шее и заставляя женщину взывать о помощи.

Еще он был, мягко говоря, зубастым щенком, который игриво кусал все, что попадется на глаза: голые руки, закрытые брюками ноги, а однажды даже мой нос. Я не мог отучить его от этой привычки, невзирая на все старания. Тогда я пригласил специалиста-инструктора, и тот научил меня верному средству: нещадно оттрепал Бейкера по загривку, когда он цапнул его за руку. Прошло две минуты, пес смотрел на нас как на ненормальных, но исцеление свершилось.

Инструктор этот, Рэй, бывший морской пехотинец (он и держался так, будто только что выпустился из Кэмп-Лиджен[53]), сказал тогда:

– У этого щенка многовато самомнения. Давайте быстренько разучим несколько команд.

Бейкер быстро научился выполнять команду «Сидеть!», хотя и относился к этому весьма скептически. Подчиняясь ей, он чуть ли не закатывал глаза. Труднее пошла команда «Лежать!»

– Такая поза в большей степени символизирует подчинение, – объяснял мне Рэй и одновременно тянул Бейкера за передние лапы, заставляя его лечь. – А этот пес, кажется, не слишком настроен подчиняться.

Потом мы вышли на улицу, чтобы отработать команду «К ноге!». Рэй надел на шею щенку узенький тренировочный ошейник, и пес бросил на него взгляд, полный искреннего возмущения. Щенок сел на тротуар и отказался идти. Рэй помахивал у него перед носом разными лакомствами. Бейкер полностью их игнорировал. Рэй двинулся вперед, радостно восклицая «К ноге!» и резко дергая Бейкера за ошейник. Тот ложился и не желал сдвинуться с места. Так продолжалось двадцать минут, а на следующей неделе доходило минут до сорока. Вообще-то я предпочитаю дрессировать своих собак сам, но мне было интересно, чем закончится эта затея Рэя. А закончилась она на углу Фэйрфилд-стрит и Мальборо-стрит, когда Рэй протянул мне поводок Бейкера. Предыдущие сорок пять минут тот упорно проводил на тротуаре лежачую забастовку, категорически отказываясь не только идти, но даже встать на ноги.