Дорога на Вэлвилл - Т. Корагессан Бойл

Адольфо просветлел лицом. Поднял на доктора свои темные ацтекские глаза и, уже с трудом сдерживая улыбку, произнес:

– Джордж. Это был Джордж, сэр.

Не говоря более ни единого слова, Келлог вышел из кабинета и направился в детскую. Приемные сыновья и дочери по-прежнему стояли шеренгой, вытянув руки.

– Джордж! – взревел доктор. – Джордж Келлог, немедленно выйди вперед!

Но Джорджа там не было.

– Где он? – загремел Келлог, клокоча от ярости. Ну и Рождество выдалось в этом году!

Но дети не знали, где Джордж. Они не видели, как он исчез. Не видели – и все тут.

Он разрешил им опустить руки, что они и сделали со стоном облегчения. Потом сказал, что Джордж должен явиться к нему не позднее, чем через пять минут.

– Разыщите его! – кричал Келлог. – А потом у нас наконец начнется Рождество. Я не позволю, чтобы один злобный, мерзкий, невоспитанный мальчишка испортил нам праздник! Ищите!

Дети с криками разбежались по дому. Обыскали все комнаты, заглянули под кровати, в шкафы, в подвал, в сундуки, в конюшню, в амбар и даже, с позволения патриарха, обшарили личные покои доктора. Джорджа нигде не было.

Уже стемнело, миновало пять часов, дети истомились по праздничному ужину и веселью. Весь мир ожидал рождения Спасителя, а проклятый Джордж как в воду канул. Келлог неохотно позвонил начальнику полиции, Дэбу и еще нескольким своим ближайшим помощникам. Должно быть, мальчишка бродил где-то в снежном буране. Внутренний голос подзуживал: ну и черт с ним, пусть пропадает. Однако допускать этого было нельзя – вышел бы скандал, который мог подмочить репутацию Келлога. Билл Фаррингтон и все прочие посоветовали не поднимать шум, немедленно, тем не менее, приступив к поискам; выяснилось, что мальчик вышел без теплой куртки, а стало быть, если его не отыскать вовремя, мог замерзнуть насмерть.

Праздничный вечер шел своим чередом – с песнями у камина, пуншем и витаминным кексом для детей. Доктор сел к пианино и исполнил весь свой рождественский репертуар; Элла и Клара спели. Настроение у всех было приподнятое, и самые маленькие отправились спать, слегка ошалев от всей этой чудесной кутерьмы. За окнами падал снег, он шел все пуще, и каждый из находившихся в доме поневоле представлял себе маленького Джорджа, сгорбленного, большеголового, исполненного злобы. Как он там, один, среди разбушевавшейся стихии? Шериф Фаррингтон позвонил в одиннадцать, чтобы сказать: никаких следов мальчика не обнаружено, поиски приостановлены. В полночь, чувствуя себя вконец разбитым и проклиная чертова мальчишку, доктор Келлог устало лег в постель.

Утром, обменявшись подарками с женой, сестрой и ее мужем, Келлог отправился на детскую половину дома, чтобы посмотреть, как сыновья и дочери будут раскрывать чулочки с подарками. Шериф позвонил с утра пораньше и сказал, что Джордж по-прежнему не обнаружен. Не может ли доктор дать какой-нибудь предмет одежды пропавшего мальчика для сыскных собак? Келлог заставлял себя не думать о неприятном. Ничто не испортит ему праздника и радости общения с детьми. В общем, входя в детскую, он чувствовал себя вполне жизнерадостным и даже легкомысленным. Елка сияла огнями, под ней лежали заветные чулочки.

Принарядившиеся для похода в церковь, охваченные радостным предвкушением, дети являли собой поистине прелестное зрелище. Доктор поздоровался с каждым из них по очереди, пожелал счастливого Рождества и разрешил заглянуть в чулки. Чинно, не толкаясь, приемные сыновья и дочери разобрали чулки, тихонько повизгивая от радости. Келлог улыбался, Элла тоже. Ханна Мартин, Клара и ее муж Хиланд также сияли улыбками. Это был драгоценный момент, исполненный самых светлых и теплых чувств. Но, странное дело, заглядывая в чулки, дети, как по команде, переставали радоваться, а их личики вытягивались и приобретали испуганное, недоверчивое выражение, причем как у старших, так и у младших.

В чем дело? Доктор в недоумении шагнул вперед, чувствуя на себе взгляд девятнадцати пар скорбных глаз. Маленькая Ребекка Вин разрыдалась, сжимая в ручонке плитку хидзикии. Она вывернула свой чулок наружу, и стало видно, что он пуст. Орехи, яблоки и апельсины исчезли, в чулках осталась только хидзикия.

Джордж! Это имя опалило мозг доктора. Он застыл неподвижно, лицо его окаменело, и вся с таким трудом накопленная радость схлынула, как спущенная вода в унитазе. Подумать только, сколько времени, сколько нервов потратил он на этого мальчишку! Беспокоился, что тот пропадает в снежном буране, а все это время Джордж прятался где-то здесь, как маленькая мерзкая крыса.

– Найти его, – вот и все, что смог вымолвить Келлог.

На лице миссис Келлог появилось выражение крайнего изумления, которое через несколько лет станет всегдашней гримасой.

– Кого найти?

Доктор хотел сейчас только одного: немедленно, хоть из-под земли отыскать маленького негодяя, даже если для этого придется вскрыть полы и разломать стены. Но он сдержался. Дети имеют право на праздник – иначе получится, что Джордж своего добился.

Келлог послал в Санаторий за орехами, апельсинами, яблоками и кексами. Лично вручил подарки детям и в свою очередь получил коллективный дар от них – вечную ручку с монограммой. Все прошло крайне благопристойно, однако доктор постоянно видел перед собой маленькую, сморщенную физиономию Джорджа, его запавшие дегенеративные глаза, язвительный изгиб рта. Если понадобится, дом разберут по кирпичу, но непременно найдут мерзавца.

Однако этого не понадобилось.

Когда доктор вышел на улицу, чтобы ехать на санях в церковь, к нему подошел конюх Крэмден.

– Сэр, паренек, которого вы ищете, в погребе. В самом дальнем углу, за мешками с брюквой и картошкой. Я его видал там минут десять назад, спускался за сушеными яблочками.

Доктор ничего не ответил. Потом как был – в пальто, в выходном костюме, в перчатках и начищенных черных сапогах – прошел по вытоптанной в снегу тропинке к погребу, откинул дверцу люка и крикнул:

– Джордж! Джордж Келлог! Ты здесь?

Погреб представлял собой тесную, обшитую досками яму, вырытую прямо в земле. Там в изобилии водились пауки, мучные черви и долгоножки. Выпрямившись, доктор стукнулся головой о дверцу, и новенький шелковый цилиндр с тульей в семь с половиной дюймов свалился прямо в грязь.

Ослепленный сиянием снега, Келлог долго не мог ничего разглядеть в темноте. Потом заметил в дальнем углу какое-то шевеление и увидел гнусного, зловонного хорька в человечьем обличье. Нужно было оставить его подыхать в трущобах. Пригнувшись, Келлог снова позвал:

– Джордж!

Наконец глаза привыкли к полумраку, и Келлог разглядел груды картофеля, брюквы и моркови, похожей на скрюченные пальцы покойника. Среди темных куч лежал трясущийся, клацающий зубами и истекающий соплями Джордж, а под ним – апельсиновая кожура, яблочные огрызки, ореховая скорлупа. Вид у мальчишки был несколько одуревший – точь-в-точь как когда-то в холодной и жуткой лачуге рядом с трупом матери. Бесчувственные черные глаза уставились на доктора, будто видели его впервые. Джордж закашлялся.

– Немедленно иди сюда, тебя ждет суровое наказание, – потребовал Келлог, в сердцах кляня и низменность человеческой природы, и самого себя, и это убогое, отвратительное создание.

Мальчишка не тронулся с места. Губы расползлись в желтозубой ухмылке.

– Папа, – сказал он. – Счастливого Рождества.

Глава вторая

Низменные инстинкты

Публика, собравшаяся в большой гостиной послушать вечернюю лекцию, выжидательно помалкивала. Пальмы незыблемо стояли в глиняных кадках, кое-кто из пациентов, сидящих на псиллиумовой диете, дергался, борясь с побуждением отлучиться в туалет, а разбухшие от молока магнаты вздрагивали и оглядывались по сторонам, похожие на индюков, высматривающих зернышки в пыли. Доктор Келлог только что обрушил на аудиторию удар молнии – объявил, что среди присутствующих имеется пара, посмевшая вступить в брачные отношения, несмотря на строжайший запрет. Теперь пусть пеняют на себя – тут доктор сделал паузу, чтобы потрясающая новость возымела должный эффект; на очках оратора сверкнули блики. Триста пар глаз не отрываясь следили за тем, как пухлые белые руки врача наполняют стакан водой из графина.

До сих пор доктор не чувствовал вдохновения, но никто из присутствующих об этом не догадывался, хотя все ждали кульминации. Разумеется, лекция, как обычно, была информативной, острой, глубокой, однако публике не хватало знаменитых фокусов Келлога, захватывающей театральности, к которой все привыкли. И вот долгожданный миг настал.

Выступление началось примерно час назад. Доктор ответил на полдюжины вопросов, поступивших в письменном виде в специальный ящичек, опорожняемый раз в неделю. Он порассуждал о связи между мозговой деятельностью и расстройством пищеварительного тракта; о полезности холодных ванн как профилактического средства против простуд; затем пространно посетовал по поводу печального факта – деградации американской ступни. Вслед за американскими зубами, а также американскими мужчинами и женщинами в целом американская нога переживала эпоху упадка. В доказательство доктор привел филиппинскую ступню, на которой большой палец – замечательно длинный и отделен от остальных, что позволяет филиппинцам использовать ступню для хватания и прочих полезных действий. То же самое можно сказать о японской ступне. Некоторые японцы умеют при помощи ног ткать, писать и даже играть на скрипке. Аудитория, затаив дыхание, слушала, жаждущая знаний и мечтающая постичь тайны здоровья и долголетия. И все же доктор знал, что он сегодня не в ударе. Но тут он заметил в пятом ряду чету Лайтбоди, и его озарило вдохновение. Он понял, какая тема сегодня будет главной, и знакомый огонь наконец запылал в его душе.