Дорога на Вэлвилл - Т. Корагессан Бойл

– Слушаю вас, мистер Кринк, – сказал доктор, готовясь дать отпор.

Молодой Кринк стоял, опустив плечи, на порочном чувственном лице играла коварная улыбка. Голос был неприятным, приглушенным, гнусавым.

– Прошу прощения, доктор, но мне кажется, что вы призываете к прекращению человеческого рода. Если половых контактов следует избегать, даже когда они освящены узами брака, то на что же нам остается надеяться? На непорочное зачатие, что ли?

В зале захихикали. Молодой нахал, конечно же, задумал устроить провокацию, подлую шутку вроде тех, которыми забавлялся Джордж. И все же никто в аудитории в открытую не засмеялся. Доктор рассердился. Этот наркоман, этот избалованный раб низменных страстей, этот отщепенец, опозоривший одну из богатейших и почтеннейших семей Нью-Йорка, смеет вставлять ему, Келлогу, шпильки? Ха! Сейчас наглец будет сокрушен, раздавлен одной-единственной фразой. Хотя нет, это было бы неправильно, нефизиологично. Нужно преподать урок всем присутствующим, не исключая и мистера Кринка. Проявив чудеса выдержки, доктор внимательно посмотрел на молодого человека, сохранявшего полнейшую невозмутимость, а затем обернулся к аудитории.

– Непорочное зачатие, говорите вы? Что ж, как ученый я признаю, что такое вряд ли возможно… – Он сделал паузу, чтобы дать возможность публике одобрительно похмыкать. – Но как врач и моралист я считал бы это идеальным решением.

Дэб, как обычно, ждал в коридоре и – опять-таки как обычно – пыхтел, сопел и находился в крайнем возбуждении. Доктор не желал даже знать, по какому поводу. Келлог купался в лучах славы, а Дэб (подсказывало сердце) сейчас возьмет и все испортит. Шеф замахал руками и простонал про себя: «Только не сейчас, не сегодня». Однако Дэб уже шагал рядом, и – делать нечего – доктор проворчал:

– Ну, Пулт, выкладывай, что еще стряслось?

Но стряслось, оказывается, много чего, и в каждом случае необходимо было личное участие доктора. Во-первых, Джордж. Сейчас он валялся посреди улицы прямо напротив главных ворот Санатория и выкрикивал оскорбления в адрес проходящих мимо приверженцев физиологического образа жизни.

– Он кричит, что они «травяные глотки» и «жрут солому», доктор, а швейцар доложил, что в одного пациента был кинут некий предмет.

Келлог и Дэб вышли в холл, на стенах сверкали лампочками рождественские гирлянды, вокруг царила праздничная суета. Доктор смотрел прямо перед собой, сдерживаясь из последних сил. Каждое слово Дэба было иголкой, втыкаемой в обнаженный нерв. Необходимо отдохнуть, совершенно необходимо. Такого ни один нормальный человек не выдержит.

– Какой предмет? – Келлог стремительно шагал вперед, на ходу вежливо кивая коллегам.

– Понимаете, Шеф, – поперхнулся Дэб, – это была коробка из-под хлопьев, которые выпускает ваш брат… Она была наполнена… в некотором роде… переработанными хлопьями, сэр… использованными… вы понимаете, что имею в виду, сэр…

Джон Харви Келлог замер как вкопанный. Сидевшая в кресле-каталке пациентка жеманно ему улыбнулась. Миссис?… Миссис?… А-а, к черту! Доктор отвернулся.

– Использованными? – повторил он.

Дэб внимательно изучал свои руки.

– Он, должно быть, подобрал коробку где-нибудь на помойке, сэр, и потом…

– Господи! – с силой выдохнул Келлог и закричал: – Будь он проклят, этот мальчишка, будь он проклят тысячу раз!

Двадцать голов повернулись в его сторону и мгновенно отвернулись. Доктор чеканным шагом прошествовал через холл – в этот момент он был похож на солдата с ружьем наперевес. Миновав коридор, Келлог резко остановился перед дверью в свой кабинет и решительно развернулся к секретарю.

– Его надо изолировать, – сказал Шеф. – Позвони Фаррингтону, пусть посадит его в тюрьму. Только без лишнего шума, понятно?

Повернулся на каблуках и влетел в кабинет.

Дэб последовал за ним.

Но это было еще не все. В теплице вышла из строя печь, в результате чего помидоры, манго, хризантемы и прочие растения замерзали; мистер Смоткин из штата Вашингтон сломал зуб, укусив патентованное печенье Келлога, и теперь угрожал Санаторию судебным иском; самка шимпанзе Лилиан заперла Мэрфи в клетке, разорвала доктору Дистазо брючину снизу до самого паха и в довершение всего вырвалась на свободу и сейчас бесится, круша все в экспериментальной кухне… Ну и вдобавок возникли осложнения с рождественским гусем.

Еще ни разу за всю свою жизнь, несмотря на все многочисленные кризисы, которые приходилось преодолевать, включая загадочный пожар, дотла сжегший Санаторий пять лет назад, доктор не чувствовал себя до такой степени на пределе. Это было чересчур. Сверх человеческих сил. Он уселся за письменный стол, прикрыл лицо защитным козырьком.

– С гусем? – спросил он и почувствовал, как его голос дрогнул. – Что такое?

– Простите, сэр?

– Что случилось с рождественским гусем?

– Он какой-то недовольный, доктор. И не ест. Мэрфи думает, что гусь простудился. Не хватало еще, чтобы повторилась история, как с индейкой на День Благодарения. Во всяком случае, я счел своим долгом вас предупредить…

Отлично, просто отлично! Мало того что с той индейкой вышел конфуз! Столовая была почти полной, пациенты старательно пережевывали пищу, и вдруг одна из медсестер обнаружила дохлую птицу. Как прикажете объяснять подобный казус неофитам физиологического образа жизни? Если Санаторий не способен сохранить жизнь даже индюшке, что уж говорить о бабушке или тете Эммелине? Чтобы отвлечь внимание пациентов от неприятного происшествия, доктор заранее купил рождественского гуся и посадил его в ту же самую клетку, а сверху поместил транспарант с надписью: «Этого гуся съедят? Только не в Санатории Бэттл-Крик!» И вот пожалуйста! Теперь, того и гляди, кто-нибудь из пациентов окочурится.

– Ладно, ладно! – рявкнул Келлог, чувствуя, как его желудок сжимается самым постыдным, совершенно нефизиологическим образом. Руки его дрожали. Наступал момент истины.

И доктор был к нему готов. Он отогнал прочь мрачные мысли и умудрился-таки собраться с силами, чтобы дать отпор обстоятельствам. Ему всегда это удавалось, потому что он был неутомим, верен себе, мыслил позитивно и правильно жил. Он был единственным из миллионов землян, кто был способен довести начатое дело до конца и одержать победу. Он был реформатором, титаном, неприступной крепостью. Вновь овладев собой, Келлог принялся расхаживать по кабинету, словно пантера, его мощный, ясный, решительный голос сыпал приказами:

– Завернуть гуся в одеяло, промыть ему желудок йогуртом. Должно быть, у птицы автоинтоксикация. Найдите слесаря, пусть выпустит Мэрфи из клетки. Разбудите Баркера, отправьте его к динамо-машине, немедленно! Пусть укутают все растения, пока они не замерзли. Джорджа, как я уже сказал, в тюрьму. Мистеру Смоткину – ну и имечко, чех он, что ли, или поляк? – мистеру Смоткину предложите компенсацию в виде годового запаса «Кокосов здоровья» и «Белых хлопьев» в обмен на отзыв иска. А Лилиан я займусь сам. Все ясно?

Дэб яростно скрипел карандашом по блокноту.

– Да-да, конечно, – пробормотал он, тряся жирным подбородком.

Нужно будет назначить ему курс лечения радиационным излучением, чтобы избавить от лишнего веса; такой сотрудник – плохая реклама для Санатория. Тут доктор поднял глаза и увидел, что в открытых дверях торчит изможденный, тощий силуэт Уилла Лайтбоди. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, его костлявые руки висели по бокам, бледное, измученное лицо чернело в дверном проеме, как червоточина на яблоке.

– Доктор Келлог? – неуверенно пробормотал он. – Не уделите ли мне минутку? – Посмотрел на Дэба и присовокупил: – Мне нужно кое-что с вами обсудить, только с глазу на глаз. Это касается вашей лекции… Но если вам сейчас неудобно…

Ну вот еще! С таким трудом мобилизовал свои внутренние силы, занял круговую оборону против ударов судьбы, обратил всех врагов в бегство, а тут очередное разочарование. Этот пациент – настоящий живой труп, несчастный огрызок – самым бесстыдным образом нарушил предписания лечащего врача, а теперь вот приполз на брюхе. Доктор Келлог почувствовал, что ожесточается. Он выставил Дэба из кабинета, а потом велел Уиллу закрыть за собой дверь и садиться. Сам остался стоять.

– Да, мистер Лайтбоди. Что у вас за проблема?

Вид у пациента был несчастный. Он поерзал на стуле, откашлялся, потом достал платок и старательно высморкался.

Доктор немигающе смотрел на него.

– Прошу прощения, сэр, но в моем распоряжении ровно шестьдесят секунд на то, чтобы дать вам консультацию. У меня возникло несколько небольших, но неотложных дел. Вы говорите, что моя лекция на вас подействовала. Должно быть, вы догадались, какую супружескую пару я имел в виду?

Лайтбоди непонимающе уставился на него.

– Не притворяйтесь! – взорвался Келлог. – Не изображайте невинную овечку. Мне совершенно точно известно, что в ночь на шестнадцатое ноября вы, охваченный приступом похоти, накинулись на свою больную жену, подвергнув риску ее жизнь. С тем же успехом вы могли бы приставить нож к ее горлу. Да и вы сами – посмотрите на себя. В вас совсем не осталось жизненных соков, пищеварительный тракт разрушен, над вами витает тень смерти.