Дорога на Вэлвилл - Т. Корагессан Бойл

Сетра Грейвс недели две назад доложила, что мистер Лайтбоди покушался с похотливыми целями на свою несчастную, страдающую от больных нервов супругу. Это было как раз в то время, когда сдохла индейка в День Благодарения. Потом доктор уехал в Сиу-Сити, Миннеаполис и Сент-Луис, где выступал перед Западной ассоциацией молотого зерна, делегатами Всеамериканского сырного конгресса и Американским соевым обществом, поэтому не имел возможности побеседовать с супругами лично и выяснить, насколько суровым был проступок. Улики свидетельствовали против них. Разумеется, нельзя с достоверностью знать, что именно происходило за закрытыми дверьми палаты миссис Лайтбоди, но сам факт весьма подозрителен – особенно если знать человеческую природу так досконально, как ее знал доктор. Пусть даже муж просто сидел рядом с женой – все равно это было серьезнейшим нарушением распорядка. Доктор, взбудораженный стычкой с Джорджем и его сообщниками, решил, что виновные будут наказаны по заслугам.

– Я упоминаю об этом злодеянии не всуе, дамы и господа, – сказал Келлог, отставив пустой стакан и сурово обозрев зал. – Просто необходимо привести конкретный пример и призвать всех вас избегать того, что опаснейшим образом угрожает вашей жизни и здоровью.

Он понемногу разогревался. В мозгу сами собой выстраивались нужные факты, термины, ужасающая статистика, имена прославленных врачей и заболеваний. Руки доктора непроизвольно задергались, ноги не могли устоять на месте – и вот он уже выкатился из-за кафедры, поближе к славным, но заблудшим людям, собравшимся внимать голосу мудрости.

– Даже самые молодые, здоровые и крепкие из нас, друзья мои, испытывают на себе пагубные последствия плотских излишеств. Но во сто крат ужасней результат полового акта для организма партнеров, ослабленных болезнью. А пара, о которой я вам рассказываю, была в ужасающем состоянии вследствие автоинтоксикации и неврастенической прострации. В супружеских отношениях, дамы и господа, существуют законы гигиены не менее строгие, чем те, что предписывают нам принимать ванну или менять нижнее белье.

Шевеление в аудитории. Кое-кто из мужчин (кажется, Хомер Претц?) отвел глаза, не выдержав стального взгляда Келлога.

– Позвольте задать вам такой вопрос. Как вы думаете, отчего кабинеты гинекологов в нашем так называемом цивилизованном обществе переполнены изможденными, нездоровыми женщинами? Только из-за того, что мужья злоупотребляют своими супружескими правами. Принято считать, что брачный обряд оправдывает необузданность плотских страстей. О, какое это заблуждение!

Коротышка доктор расхаживал среди сидящих, вырастая прямо на их глазах до колоссальных размеров. Он стремительно разворачивался, потрясал пальцем, вперял грозный взгляд в лица устыженных мужей, обличал низменные инстинкты и приапические порывы, и женщины понемногу оживали, словно цветы, распускающиеся в оранжерее. Мисс Манц покрылась зеленоватым румянцем, ее глаза расширились и заняли собой чуть не все лицо; миссис Тиндермарш мечтательно заулыбалась, хотя ее воспоминания об обсуждаемом предмете, по идее, должны были бы уже довольно обветшать. Даже Элеонора Лайтбоди, которой следовало устыдиться, внимала словам доктора с явным оживлением. Совершенно невозмутимо, величественно выпрямившись, она очень внимательно слушала Келлога.

– Здесь у нас, в Университете Здоровья, нет места сатирам и прелюбодеям, развратникам и сибаритам. Точно так же, как у нас нет места любителям виски, табака и сковородки. Позвольте мне сослаться на Джереми Тэйлора, этого авторитетнейшего человека, с которым я целиком и полностью согласен. «Общепринятое заблуждение состоит в том, – утверждает Тэйлор, – что мужчина и женщина, соединенные узами законного брака, имеют право необузданно предаваться похоти. Это не так! Природа, строго следующая своим законам, не признает излишеств и жесточайшим образом наказывает за них не только развратников, но и законных супругов».

Келлог сделал паузу и обозрел аудиторию. Все присутствующие замерли. Доктор откашлялся.

– Хочу добавить и от себя, дамы и господа, приверженцы здорового образа жизни. Чрезмерное увлечение исполнением супружеских обязанностей наносит огромный, непоправимый ущерб как мужчине, так и женщине. А по сути дела является узаконенной проституцией. Повторяю, дамы и господа: «узаконенной проституцией».

Кто-то из молоденьких пациенток ахнул. Кажется, Фребль? Аннализе, четырнадцать лет, Чепэл-хилл, Северная Каролина; болезнь Брайта, диабет, автоинтоксикация, ожирение. Звук, исторгнутый устами девицы, заставил доктора задуматься. Может быть, то, что он говорит, звучит слишком шокирующе для юных ушей? Ничего, в скором времени бедная девочка узнает ужасную правду жизни, к которой ее приобщит похотливый супруг. Так пусть же лучше она заблаговременно вооружится надежными физиологическими доспехами. Он снова вскарабкался на свою трибуну.

– А позвольте вас спрос-с-сить, – зловеще засвистел он, – что происходит с людьми, которые не могут справиться со своими низменными инстинктами? В чем именно заключается опасность, о которой я все время говорю? Какая судьба ожидает супругов, предающихся разврату так же часто, как они садятся к обеденному столу?

Ответа не было. Аудитория окаменела, но Келлог знал, что все слушают его, затаив дыхание.

– Скажите, что будет, если в паровой котел, предназначенный для воды, налить бензин? Большинство людей – я имею в виду пристойных женщин и мужчин – до брака вели благонравный образ жизни. И тут вдруг они погружаются в атмосферу нервного возбуждения, которое буквально подрывает всю их нервную систему, заодно разрушая пищеварительный тракт и все выводящие каналы. Особенно это опасно для мужчин, добровольно лишающих себя жизнеобразующей жидкости!

Мисс Манц заерзала на стуле и метнула на доктора шокированный взгляд, после чего сразу же отвернулась. Миссис Тиндермарш была похожа на статую – разве что тень улыбки несколько портила это впечатление. Кое-кто из мужчин, в том числе Уилл Лайтбоди и Дж. Генри Осборн-младший, велосипедный король, явно чувствовали себя не в своей тарелке.

– Что же касается женщины, – здесь голос Келлога наполнился жалостью, – то, обладая более хрупким телосложением, она в еще меньшей степени способна выносить эти ужасные потрясения, результатом которых становится самый широкий спектр заболеваний от мягкой истерии и нервного истощения до рака, маразма и скоропостижной кончины.

Тут доктор горестно покачал головой, вытер вспотевший лоб и нанес последний, самый сокрушительный удар:

– Друзья мои, дорогие мои пациенты, спутники на пути здоровой, свободной от болезней жизни! Скажите мне, разве среди вас нет женщин, которые готовы воскликнуть: «После первой брачной ночи я никогда не чувствовала себя по-настоящему здоровой!»? Задумайтесь об этом, леди и джентльмены. Задумайтесь и сделайте соответствующие выводы.

Он молитвенно сложил руки, опустил голову.

– Благодарю вас.

И тут грянули аплодисменты – сначала негромкие, результат шока, а потом все более и более набирающие силу, благодарные и прочувствованные, дань признательности тому, кто, единственный из всех, нашел в себе мужество произнести слова мучительной, но необходимой правды. Келлог смиренно поклонился. Прошла целая минута, прежде чем аплодисменты понемногу стали стихать. Когда доктор уже собирал свои листки, в первом ряду взметнулась чья-то рука и мужской голос спросил:

– Вопрос! Доктор Келлог, можно задать вопрос?

Из-за этой просьбы рукоплескания сначала захлебнулись, а потом и вовсе стихли. Доктор воззрился на молодого человека довольно фатоватого вида: черные нафабренные усики, остроконечная богемная бороденка. Вопрошающий лениво опустил руку и не спеша поднялся. Кто же это такой? Джон Харви Келлог знал своих пациентов, всех до одного. Ну-ка, ну-ка. Крэмптон? Крузерс? Кроули? Нет-нет. Кринк – вот это кто. Джон Хэмптон Кринк-младший; Гайд-парк, Нью-Йорк; морфинизм, венерическое заболевание, автоинтоксикация. Да-да, развратник каких поискать, потребитель пьес Бернарда Шоу и этого мерзкого Драйзера.

– Слушаю вас, мистер Кринк, – сказал доктор, готовясь дать отпор.

Молодой Кринк стоял, опустив плечи, на порочном чувственном лице играла коварная улыбка. Голос был неприятным, приглушенным, гнусавым.

– Прошу прощения, доктор, но мне кажется, что вы призываете к прекращению человеческого рода. Если половых контактов следует избегать, даже когда они освящены узами брака, то на что же нам остается надеяться? На непорочное зачатие, что ли?

В зале захихикали. Молодой нахал, конечно же, задумал устроить провокацию, подлую шутку вроде тех, которыми забавлялся Джордж. И все же никто в аудитории в открытую не засмеялся. Доктор рассердился. Этот наркоман, этот избалованный раб низменных страстей, этот отщепенец, опозоривший одну из богатейших и почтеннейших семей Нью-Йорка, смеет вставлять ему, Келлогу, шпильки? Ха! Сейчас наглец будет сокрушен, раздавлен одной-единственной фразой. Хотя нет, это было бы неправильно, нефизиологично. Нужно преподать урок всем присутствующим, не исключая и мистера Кринка. Проявив чудеса выдержки, доктор внимательно посмотрел на молодого человека, сохранявшего полнейшую невозмутимость, а затем обернулся к аудитории.