Якобы книга, или млечныемукидва - Антон Павлович Лосевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катясь в не в меру маневренной маршрутке и просыпаясь повторно, попутно поразмышлял я и о том, как в последние месяцы мне удалось явить подлинные чудеса наивности и веры в лучшее. То тут, то там передо мной приветливо открывался простор, возникал выбор «или-или» – или частный бизнес, или работа на работе, или Моника, или Афина, однако подвох крылся в том, что никакого выбора на самом деле и не было: что бы я там для себя ни выбрал, результат выдался бы примерно схожий. Теперь, очевидно, предстояло прокладывать некий третий путь, альтернативный пройденному, наконец-то прямой: без оглядки на подножки прошлого, невзирая на фантомы настоящего или грезы будущего, ибо очередная попытка следовать всеми тропами разом, увы, закономерно превратилась во что-то среднее между ходьбой на месте и бегом по кругу.
Тем странным вечером, только войдя в родной двор, я тотчас отчетливо поймал себя на мысли, что мне по-прежнему совершенно не хочется туда, с позволения сказать, домой, в замкнутость квартиры, ее захлопнутость и зашторенность от гигантского мира возможностей и вероятностей. Потому я был весьма и весьма обрадован, приметив в беседке старинную компанию из ребят, что постарше меня в среднем годиков на пять. Сколько их помню, всегда они зависали там, в беседке. Когда я был мал, они сидели в той же, еще выкрашенной беседке и пили заграничный лимонад, когда стал юн – там же они распивали отечественного разлива пиво, словно бы приспосабливаясь к стихии Родины и проходя обряд посвящения в рыцари новых районов. Но в любую эпоху и в любую погоду ребята находились на своем месте и при своем деле, разливая в беседке различные напитки и заливая их в себя. И многие годы я ходил мимо этой беседки, здороваясь с ними, когда кивком, когда приветственным поднятием руки – с безуспешными людьми, застрявшими в беседке навсегда.
Однако в тот вечер мне самому, застигнутому врасплох однозначным нежеланием идти домой, остро захотелось вдруг пообщаться со старинными знакомцами, поскольку вот уже сколько лет у нас не складывалось никакого вообще диалога, хотя знались мы с детства, конечно, прекрасно помнили друг друга, но в какой-то момент дружить и поддерживать отношения отчего-то перестали. Да и любопытство, что же пьют нынче, тоже наличествовало.
Нынче налегали на дрянной портвейн сомнительного происхождения, плеснули и мне. Портвейн меня быстро согрел, хоть зима тем вечером предстала не столько холодной, сколько заносчиво-снежной.
– Ну, как поживаешь, Никит? – поинтересовался Горын.
Мне, по правде, непросто давался ответ на столь прямолинейный, расхожий вопрос; вместо этого я вкратце изложил события самых последних, наипоследнейших месяцев, рассудив, что это вполне честный ответ на вопрос, как и чем поживаю. Дворовые ребята, а здесь, помимо Горына, были также Лева, Шмель, Антенна и Киря, внимательно выслушав, протянули мне еще один стакан портвейна, считая, по всей видимости, это наилучшим противовесом всем жизненным напрягам и передрягам. Только Горын тихонько изрек что-то про «суету сует».
Я в свою очередь порасспросил про их дела. Дела у всех, с общепринятой точки зрения, обстояли достаточно хило и неважнецки. Иные пристроились сторожами, по совместительству грузчиками, кто-то промышлял всякими халтурами, некоторые же из знакомых мне дворовых ребят, к моему позору за незнание об этом, и вовсе уже умерли отсюда, от алкоголя ли, наркотиков или общей бытовой чертовщины, так ли уж важны детали перед лицом вечности?
Так вот мы славно заседали в беседке, беседуя о делах давно минувших дней: о том, как раньше игрались в футбол – двор на двор, играли на гитарах, играли в карты, в общем, играли свои детство и юность, дожидаясь настоящей жизни – взрослости будущего, лишь со временем понимая, что нас жестоко обманули: что никакой взрослости, кроме соответствующего позерства и сопутствующего старения, на самом деле и не существует. Признаться, в ту минуту мне сделалось практически физически стыдно за то, что долгие годы я откровенно чурался этих ребят, отчего-то считая, что они живут неправильно, а вот я – правильно. Якобы я на голову перерос их, безнадежно застрявших здесь, в беседке, во дворе. Конечно, мне и не следовало, пожалуй, оставаться в беседке, из которой я ушел еще лет десять тому назад, но и оснований полагать, что я живу как надо, а они – нет, у меня, боюсь, не было никаких. Да-да, мое «правильно» каким-то образом завело меня в глухонемой и темный тупик, на который спустя годы метаний я набрел совсем один. Тогда как эти парни всегда были и будут вместе, не предадут и не пропадут поодиночке, пускай нисколько не преуспели в построении карьер, накоплении сбережений или завоевании доброго имени и признания за пределами двора или района.
Заметно похолодало, закружил ветер, в беседку полетел снег. В связи с этим ребята предложили перебраться в зимнюю штаб-квартиру. Штаб-квартирой оказался уютно обставленный чердак, где свет зажигался вкручиванием лампочки в пробку, а друг против друга стояли два потрепанных, однако вполне еще пригодных для сидения дивана, главное: здесь было заметно теплее и безветреннее, чем в беседке.
Я пропустил еще стаканчик некой жидкости, которую мы условились называть между собой «портвейном», сосредоточенно прислушиваясь к зазвучавшей мелодии. Мелодию эту Горын аккуратно перебирал на гитаре, и мелодия захватывала меня целиком. Вспомнилось, как всю осень какая-то музыка играла, будто бы зрела во мне, однако я никак не мог ее уловить, нащупать мотив, тем более – понять, что это и откуда. В ту же минуту Горын принялся тихонько напевать: так, чтобы не побеспокоить жильцов с пятого этажа, что-то про «Strange days have found us, strange days have tracked us down», я был уже весьма близок к тому, чтобы угадать мелодию.
Когда он взял паузу, я спросил:
– Горын, а что это за песня?
– Ты че? Это ж ансамбль «Двери», тема «Strange days» с одноименного альбома «Strange days», 1967 год.
Надо сказать, что еще в далеком детстве меня изрядно поражала эта способность Горына энциклопедически знать все альбомы всех самобытных групп, порядок расположения в них песен, обстоятельства, сопровождавшие процесс звукозаписи, и даже даты релизов и различных переизданий.
– Точно. Очень мне… близка эта тема. Спасибо.
Я умолчал о том, что «тема» мне не столько «близка», сколько попросту звучит, нарастает во мне с каждым днем все сильней, удивительно точно передавая то самое настроение, в котором я так прочно застрял. Словом, именно эта песнь словно бы стала саундтреком тех приснопамятных странных дней. Подумалось еще,
