Города гнева - Влад Бах

Я отвлекаюсь на группу хохочущих детей, выбежавших из ближайшего дома. Их звонкий смех разбавляет морозный воздух, будто напоминая, что даже в суровых условиях есть место для радости. Малыши в лоскутной одежде кидаются снежками, весело перекрикиваясь и не замечая ничего вокруг.

Один из мальчишек, с рыжими вихрами, вдруг замирает, внимательно и с неподдельным интересом разглядывая меня. Но прежде чем я успеваю что-то сказать или сделать, из дома раздаётся тревожный голос.

– Киран! – окликает его женщина, выбегая на крыльцо. Она спешит к сыну, ласково обнимает его и плотнее закутывает в старый шерстяной шарф. Женщина выглядит не на шутку взволнованной, когда ее взгляд останавливается на мне. Но заметив Иллану, она сразу смягчается, напряженное лицо разглаживается, а в глазах появляется теплая искорка.

– Доброе утро, Иллана, – радушно приветствует мою спутницу.

– Доброе утро, Маэри. У вас всё в порядке? – с искренним участием интересуется Иллана.

– Да, всё хорошо, – кивает женщина, и её взор снова возвращается ко мне. Теперь в нем одновременно отражаются любопытство и настороженность, словно она пытается понять, кто я и что мне нужно в их городе.

Я стараюсь вести себя дружелюбно, приветливо улыбаюсь, но реакция горожанки все такая же неоднозначная. Ее можно понять. Страх перед неизвестным буквально витает в воздухе.

Маэри что-то шепчет Кирану, и мальчик, смущённо кивнув, отворачивается, всё ещё украдкой поглядывая на меня.

– У нас много детей, – тихо замечает Иллана, словно заглянув в мои мысли. – Они – наша главная надежда.

Я молча киваю, провожая ребят долгим взглядом. Резвой гурьбой они скрываются за поворотом, и их смех постепенно стихает. Внутри возникает странное щемящее чувство, в голову лезут воспоминания о собственном детстве. Оно было идеальным: просторные светлые залы, наполненные чудесами современной техники, изобилие еды, игрушки, которые стоили как половина этого города, и лучшие учителя, но спустя годы я не могу вспомнить ни искреннего смеха, ни детских шалостей. До Микаэля у меня не было настоящих друзей, а ведь это не менее важно, чем качественная одежда, теплая кровать и сытый желудок. Здесь всё иначе. Эти малыши не знают, что такое роскошь или изобилие, но их смех и радость выглядят настоящими. Несмотря на все тяготы, у них есть то, чего никогда не было у меня – свобода. Да, как ни странно, но именно она мне была недоступна.

Это понимание неприятно свербит в груди. Я сжимаю челюсти, пытаясь вытравить из головы запоздалые сожаления и тихую зависть.

– Идем дальше? – будто считав мое состояние, Ила берет меня за руку и мягко сжимает. И я готов поклясться, что в этот момент она смотрит на меня с сочувствием и пониманием, словно видит насквозь все мои мысли.

Минуя жилые кварталы, мы оказываемся перед длинными рядами теплиц, закрытых толстыми стеклами и обрамленных металлическими конструкциями. Внутри видны яркие зелёные пятна – невероятное зрелище на фоне общего серого ландшафта.

– Это наши фермы, – поясняет Иллана. – Мы выращиваем овощи, фрукты, лечебные травы. Здесь работает целая группа агрономов. Им удалось адаптировать некоторые довоенные технологии, чтобы повысить урожайность.

Она подводит меня к одной из теплиц, где я замечаю людей в коричневых униформах, сосредоточенных на работе и не обращающих на нас ни малейшего внимания.

– Внутри поддерживается стабильная температура, – с воодушевлением продолжает Ила. – Благодаря этому мы можем выращивать культуры, не произрастающие в этих широтах. Но, – ее голос становится более серьёзным, – это всё равно не покрывает наших потребностей. Поэтому мы обмениваем часть произведенной продукции на необходимые ресурсы у других анклавов.

А вот это уже интересно.

– Каким образом ведется обмен?

– Прежде всего, железнодорожным транспортом. До эпидемии промышленный комплекс, что находился на месте города, был связан с сетью крупных заводов и предприятий. За прошедшие годы мы провели огромную работу по их восстановлению и прокладке новых веток по другим, нужным нам, направлениям. Это сложный процесс, но он необходим для перемещения грузов между анклавами. Также есть отряды, которые занимаются ремонтом рельсов и работают, а еще контролирующие патрули, чтобы защитить пути от нападений.

– А если железнодорожное сообщение недоступно?

– Тогда используются другие виды транспорта, но этот способ гораздо опаснее, – отвечает Иллана, ее голос становится более напряжённым. – И не только из-за мутантов. На некоторых участках путей могут появиться падальщики – кочевые группы выживших, которые нападают на конвои.

– Выжившие нападают на выживших? – недоверчиво переспрашиваю я.

– Падальщики – не часть нашего мира, – с презрением отвечает Ила. – Они отвергли законы и мораль анклавов. Они не гнушаются ничем, чтобы продержаться ещё день: грабежи, убийства, пытки. Они – наше второе проклятие после мутантов здесь, на материке.

Если честно, я не удивлен. Падальщики – живое воплощение того, во что может превратиться человечество без правил и структуры. Отсутствие контроля всегда порождает хаос и анархию.

– Это опасно, – тихо замечаю я. – И всё же вы продолжаете обмениваться ресурсами.

Она кивает, немного смягчившись, и добавляет:

– Это вынужденная необходимость. Без взаимопомощи нам всем пришлось бы намного сложнее.

– Сколько всего анклавов? – задаю вопрос, который волновал меня с момента, как только Ила заикнулась о существовании городов выживших, и гораздо больше, чем их суеверия. Но в хижине Иллана была не настроена отвечать, а сейчас информация течет как из рога изобилия. Я был бы идиотом, если бы не воспользовался моментом.

– Достоверно мне известно о семи, включая наш, – отвечает она. – Но у нас с ними не всегда простые отношения. Торговля, дипломатия… иногда конфликты. Все зависит от того, с кем приходится иметь дело.

– Расскажи мне о них, – задумчиво прошу я.

– Это не быстро, но попробую донести до тебя самую суть, – она снова берет меня за руку и ведет в сторону от теплиц.

Теперь мы движемся по разбитой неровной дороге в северную часть города. Под ногами хрустит щебень, от ботинок иногда отскакивают камни. Узкие полосы бледного солнца пробиваются сквозь серое небо, но, увы, не греют.

Мимо проезжает грузовик – невысокий, громыхающий, с большими колесами. По внешнему виду он напоминает металлический ящик с открытым кузовом. Двигатель издает резкий, надрывный звук, явно выдающий изношенность машины. В кузове видны ящики и металлические контейнеры, закрытые грязным брезентом. За рулем сидит мужчина в теплой куртке и шапке. Иллана приподнимает руку в знак приветствия, водитель подает сигнал в ответ.

Как только грузовик исчезает в снежной пыли, нам навстречу движется еще одно чудо техники на колесах. Этот автомобиль напоминает смесь отчаянной инженерной смекалки и грубой силы. Корпус собран из разнокалиберных металлических пластин, сваренных наспех, с неаккуратными швами, указывающими на их кустарное производство. На поверхности кузова видны следы ржавчины и вмятины, кое-где проглядывают старые, облупившиеся слои краски, спрятанные под плотным слоем грязи. Грубая конструкция кажется неказистой, но по-своему внушительной.

Широкие массивные колёса, явно взятые от разных транспортных средств, утопают в грязи и снеге, но машина уверенно пробирается по неровной дороге. На капоте закреплена самодельная решётка, которую, скорее всего, используют для защиты от веток или мелких обломков. Сзади расположен импровизированный грузовой отсек из деревянных досок, скреплённых ржавыми металлическими полосами. Двигатель работает с хриплым ревом, выплёвывая клубы чёрного дыма, но несмотря на жалобный звук, машина уверенно справляется с бездорожьем.

– Так что там с анклавами? – усилием воли заставляю себя отвлечься от увлекательнейшего изучения местного транспорта и возвращаюсь к первостепенному вопросу.

Глава 16

– Поезд, который ты видел, направлялся в Вердан, – начинает Иллана, указывая на запад, – он находится в Приморье, недалеко от бухты Золотого Рога. Вердан славится судостроительными мастерскими.

– Первый есть, – бормочу я. – Дальше.

Она ведет меня мимо старого цеха с выбитыми окнами. Теперь он похож на ремонтную базу: повсюду раскиданы инструменты, а несколько человек с сосредоточенными лицами колдуют над разобранной машиной.

– Севрин, – продолжает Ила, глядя на северо-запад, – Построен в заброшенных шахтах недалеко от разрушенного Хабаровска. Анклав специализируется на добыче угля и других полезных ископаемых. Он главный поставщик