Земля надежды - Филиппа Грегори

Апрель 1642 года

Когда они вернулись в Йорк, Джона ожидало письмо от Эстер. Вместо обычных нескольких дней оно шло почти месяц. Глядя на заляпанный грязью конверт, Джон осознал, что, вместе с преданностью короне и мирной жизнью, рухнуло и все остальное — своевременная доставка писем, законопослушание, безопасность на дорогах.

Он отправился на свою походную кровать на сеновале и сел там, где дыра между черепицами пропускала достаточно света для чтения.

Дорогой муж!

Мне очень жаль, что ты уехал вместе со всем двором, и я понимаю, что у тебя не было возможности приехать и попрощаться, прежде чем исчезнуть. Как мы и договорились, я спрятала самые лучшие экспонаты, а остальные отослала на хранение на склад Хертов, где есть вооруженная охрана.

В городе очень неспокойно. Каждый день идут военные учения, все маршируют и готовятся к войне. В Ламбете все мальчишки-подмастерья перестали буйствовать на улицах, собрались в организованные отряды и учатся стрелять.

Вокруг Ламбета вырыли глубокие окопы для защиты против французов или испанцев, и все наши садовники должны по очереди ходить и тоже копать, независимо от того, хотят они или нет.

Еды мало, потому что рынки закрыты, селяне не хотят покидать свои дома, а странствующие разносчики боятся столкнуться на дорогах с вооруженными отрядами. Я подкармливаю бродяг, делюсь, чем могу. Но дела сейчас у всех плохи. Все заготовки подошли к концу, сушеных фруктов тоже не осталось. А окорока для засолки не достать ни за какие деньги.

Времена нынче странные и нелегкие, и я бы хотела, чтобы ты был с нами. Я стараюсь не падать духом и забочусь о твоих детях, как если бы они были моими. Твои экспонаты и сады тоже в сохранности.

Надеюсь, что, как только твоя служба закончится, ты тут же вернешься домой.

Господь с тобой.

Джон покрутил письмо Эстер в руках.

У него было странное, глупое чувство, что, если бы она не была уже его женой, он бы восхищался и любовался ею больше, чем любой другой женщиной, которую когда-либо знал. Она заботилась о самых дорогих для него вещах так, как будто они принадлежали ей самой. Для него было огромным утешением знать, что она сейчас в его доме, в доме его отца, и что его дети, и его редкости, и его сад под ее защитой.

Он почувствовал неожиданную нежность к женщине, которая писала о том, какие трудные нынче времена, и в то же время уверяла его, что не падает духом. Он знал, что никогда не будет любить ее так же, как любил Джейн. Он думал, что никогда вообще не сможет полюбить другую женщину. Но не мог не восхищаться той, которая так вела дом и боролась с эпохой, в которую им выпало жить.

Джон встал, стряхнул с камзола сено и отправился обедать в большой зал замка Йорка.

Когда Джон проскользнул в зал, король и его благородные друзья уже сидели на своих местах за верхним столом. Они обедали на золотой посуде, но подавали всего только дюжину блюд. Графству было сложно утолить аппетиты двора. Провинциальные повара не умели изобретать блюда, которых ожидал от них Карл. А фермы и рынки уже были истощены потребностями все разрастающегося, праздного, жадного двора.

— Какие новости? — спросил Джон, усаживаясь рядом с капитаном стражи и беря еду с общего блюда в центре стола.

Тот кисло посмотрел на него.

— Никаких, — сказал он. — Его величество пишет письма всем тем, кто должен был бы быть здесь. Но те, кто предан ему, уже и так здесь. А изменники и предатели просто стараются выиграть время, чтобы подготовиться к событиям. Мы должны сейчас же идти на Лондон! Зачем давать им время, чтобы подготовиться? Мы должны огнем и мечом истребить эту злокачественную опухоль на теле страны.

Джон кивнул, ничего не говоря, и склонился над хлебом и мясом. Это была очень вкусная оленина в густом темном соусе. Но хлеб был грубый и подгоревший, с песком, хрустевшим на зубах. Богатые запасы йоркширской пшеницы медленно таяли.

— Пока он выжидает, я мог бы домой съездить, — задумчиво промолвил Джон.

— В Ламбет? — поинтересовался капитан.

Джон кивнул.

— На тебя посмотрят как на предателя, — сказал капитан. — Лондон настроен против короля, и тебя посчитают оборотнем. Никогда ты уже не посадишь для него ни одного тюльпана.

Джон скривился.

— Да я все равно здесь почти ничего не делаю.

Капитан сплюнул хрящик прямо на тростник, расстеленный на полу, и сразу же одна из собак подползла на брюхе и слизнула его.

— Все мы здесь почти ничего не делаем, — сказал он. — Сидим и ждем. Это и есть война. Все, что осталось, — решить окончательно, где и когда.

Июль 1642 года

Где и когда — ответа на эти вопросы страна ждала вместе с капитаном всю весну и все лето.

Каждый дворянин, который мог собрать отряд, вооружал своих людей, обучал их военному искусству и потом не спал ночами, борясь с собственной совестью в поисках решения, на чью сторону становиться. Братья из одной и той же славной и знатной семьи могли принять разные стороны, деля между собой арендаторов и слуг. Мужчины из одной деревни могли стать отъявленными роялистами, а мужчины из соседней деревни — принять сторону парламента.

На выбор во многом влияли и местные традиции: жители деревень поблизости от поместий знатных царедворцев, пользовавшиеся определенными преимуществами от королевских визитов, точили свои пики и втыкали перо в шляпу, выступая за короля. А жители деревень вдоль дорог на Лондон, куда новости доходили гораздо быстрее, больше знали об уловках короля и о той лжи, которой он отвечал на требования парламента.

Те, кто ценил свободу совести, и те, кто был процветающими, свободомыслящими людьми, говорили, что они оставят свою работу и дома, возьмутся за оружие и будут бороться против папства, суеверий и короля, которого ввергли в грех его плохие советники. Те, чьи верноподданнические чувства уходили корнями во времена Елизаветы, а потом укрепились при короле Иакове, были далеко от лондонских новостей и стояли за короля.

В начале июля, когда двор в Йорке начал жаловаться на дурной запах из сточных канав и боязнь чумы в перенаселенном городе усилилась, король объявил, что настало время вновь отправиться к стенам Гулля.

На сей раз план был разработан более тщательно. Роялист Джордж Дигби находился внутри укрепленного города, и они вместе с губернатором Хотэмом придумали следующее — город откроет ворота перед военным отрядом короля, осаждающим стены, при условии, что отряд будет достаточно мощным для оправдания сдачи.