Выдача преступников - Александр Бойцов

Установление такого рода формы взаимоотношений между государствами предполагает признание каждым из них юрисдикции другого в отношении данного лица. В связи с этим процесс передачи выдаваемого лица не сводится к передаче одним государством другому юридических полномочий для осуществления уголовного преследования, как утверждал, например, Т. Воглер.[435] Иначе окажется, что именно в результате акта выдачи запрашивающее государство получает от запрашиваемого государства соответствующие полномочия на наказание данного лица, тогда как в действительности оно обладает ими столь же суверенно и изначально, коль скоро речь идет о субъекте, нарушившем предписания данного государства.

Другое дело, что, располагая предписательной юрисдикцией в отношении лица, находящегося на территории другого государства, запрашивающее государство не может реализовать там свою исполнительную и судебную юрисдикции. Поэтому последнее, прибегая к помощи запрашиваемого государства, получает не власть наказывания, которой запрашивающее государство уже обладает, а реальную возможность воспользоваться таковой в отношении лица, нарушившего его уголовный закон. А помощь сводится лишь к обеспечению либо участия в судебном заседании непосредственных фигурантов, в отсутствие которых процесс просто не может состояться, либо их «физической материализации» в соответствующих исправительных учреждениях, без чего процесс исполнения наказания лишается самого существа.

Однако осуществление юрисдикции принуждения оказывающим помощь государством не может базироваться только на том, что лицо находится на его территории. Для всякого принуждения нужны правовые основания. В этой связи осознанная государствами способность быть сорегуляторами соприкасающихся отношений подталкивает к определению узловых точек совместимости и взаимодействия их правовых систем. Соответственно в экстрадициогенезе формируются и основания выдачи, важнейшим из которых является условие двойной преступности, или двойной подсудности. Поэтому Международная ассоциация уголовного права справедливо определяет экстрадицию как акт межгосударственной судебной взаимопомощи по уголовным делам, имеющий целью передачу лица, преследуемого в уголовном порядке или осужденного, из пределов подсудности одного государства в пределы подсудности другого государства.[436]

Коррелятивной формой, обеспечивающей целостность дифференцированной мировой системы посредством согласования интересов отдельного государства с интересами других государств и мирового сообщества в целом, является международное право, при посредстве которого социальный (моральный) долг оказывать друг другу помощь в обеспечении неотвратимости уголовной ответственности за содеянные преступные деяния модифицируется в юридическую обязанность выдачи преступников.

В этом смысле не так уж не прав был С. Мокринский, когда писал, что выдача есть «акт самопомощи» и государство «должно выдавать преступников, радея о своем правовом строе», поскольку выдача преступника – «такое же средство защиты туземного правопорядка, как и другой – более наезженный путь – наказание преступника самим государством… Пришелец из-за границы не менее опасен для туземного правопорядка, чем если бы совершил преступления на территории туземного государства».[437] Однако это положение имеет смысл лишь в том контексте, что данное государство, оказывая правовую помощь другому государству посредством выдачи ему преступника, в конечном счете вносит свой вклад в умножение правопорядка в мировом сообществе, т. е. «помогает себе» в той мере, в какой оно едино со всей человеческой цивилизацией и неотделимо от нее.

Таким образом, «посредством подобной формы международного сотрудничества на практике достигается почти универсальная система защиты самых значимых общественных ценностей и обеспечиваются серьезные гарантии того, что лица, виновные в совершении тяжких преступлений, будут наказаны независимо от того, где они находятся, и того, компетентно ли государство, в котором они скрываются, с учетом пределов действия своего уголовного права привлечь их к ответственности».[438]

Институциональный уровень предполагает анализ транзиторных пространственных норм, при посредстве которых осуществляется взаимодействие национальных правосистем, действующим субъектом которых является выдаваемое лицо.

Традиционные постулаты теории правовых коллизий таковы:

а) первичными элементами системы, между которыми возникают коллизии, являются нормы права; б) причины возникновения коллизий кроются в формально-логических дефектах законодательства, возникающих по причине противоречивости нормативных предписаний, нормативного излишества и неоправданного дублирования правовых норм; в) инструментом их разрешения служат также нормы права, только специализированные (коллизионные), на роль которых выдвигаются в числе прочих и предписания Общей части о действии уголовного закона в пространстве; г) основная функция коллизионных норм состоит в указании правоприменителю на то, какой из коллидирующих законов подлежит применению.[439]

Исходной посылкой этих заблуждений служит тезис о том, что первичными элементами системы, между которыми возникают коллизни, являются нормы права, отождествляемые с таким минимальным структурным элементом законодательства, как статья закона, тогда как правовая норма – более сложное образование, содержание которого выражается через систему предписаний, могущих принадлежать не только одному закону (как это имеет место с предписаниями Общей и Особенной частей одного и того же УК), но и разным законам, а также разными системам законодательства.

Внутри– и внешнесистемное взаимодействие между различными правопредписаниями нуждается в транзиторных нормах, в которых переплетаются предписания старого и нового национальных законов, либо предписания законов различной национальной принадлежности, либо предписания национального и международного права и благодаря которым функцию юридического регулятора выполняют обе национальные правосистемы, или национальное и международное право.

Системное видение связи между законами, принадлежащими различным пространствам, позволяет предложить оригинальную трактовку коллизионных норм как транзиторных каналов взаимодействия между одновременно существующими правосистемами различных государств, благодаря чему уголовное право открывается взору во всю свою пространственную ширь. Исходя из этого, нами же в свое время была предпринята попытка доказать, что:

а) первичными элементами системы, между которыми возникают коллизии, являются не нормы, а статьи нормативных актов;

б) коллизии в уголовном праве представляют собой не столько субъективно обусловленные логико-структурные дефекты системы уголовного законодательства, сколько объективно обусловленное явление, вызываемое расхождением между содержанием нормы уголовного права и формами его объективизации в законе, что позволяет переосмыслить учение о коллизиях в целом в контексте достижения согласованности между правом и законом;

в) статьи Общей части, содержащие пространственные предписания, не могут рассматриваться в качестве самостоятельных норм права, а выступают лишь в роли необходимых элементов гипотезы каждой из уголовно-правовых норм;

г) коллизионные же нормы обладают всеми признаками обычной уголовно-правовой нормы, только их содержание образуют положения как национального, так и иностранного закона или внутригосударственного и международного права;

д) именно поэтому они и являются транзиторными, или переходными, т. е. такими нормами, благодаря которым функцию юридического регулятора выполняют обе национально-правовые системы, или национальное и международное право;

е) механизм разрешения коллизий сводится не к проблеме выбора закона, подлежащего применению в конкретной ситуации, а к установлению подлинного содержания правовой нормы и возникшего на его основе правоотношения, синтезируемых посредством сопоставительного анализа различных законов.[440]

В результате открывается выход на качественно иной уровень правопонимания, на котором проблема пределов действия уголовного права в случае возникновения правоотношений с иностранным элементом сводится не к традиционно обосновываемой в доктрине неизбежности жесткого выбора между коллидирующими законами, а к пониманию такого взаимодействия между ними, которое приводит к синтезированию переходных уголовно-правовых норм, где само понятие коллизии отражает противоречия этого взаимодействия. Идет ли речь о разночтениях между отдельными законами одного государства (интровертные коллизии) или о расхождениях между законами отдельных государств (экстравертные коллизии), любая коллизия представляет собой часть общетеоретической проблемы взаимоотношений между правом (содержанием) и законом (формой). Таким образом, от условного, переносного смысла термина «коллизия», бытующего в теории, мы возвращаемся к подлинному его значению, отражающему столкновение противоположных сил, противоречие во внутренне– и межправовых отношениях.