Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Симон наклонился, нечаянно толкнув тарелку и опрокинув свой бокал.
— Этот человек, — спросил он, водрузив бокал на место, — как он выглядит?
— Мне не хочется… об этом говорить.
— Постарайся вспомнить. Это важно.
Она подняла глаза. Ее изящно выщипанные брови, такие же светлые, как волосы, образовали две дуги на фарфоровом лобике.
— Что ты хочешь сказать?
— Опиши мне его.
Она снова наклонилась к тарелке и упрямо мотнула головой, надувшись, словно хотела сказать «не буду», но через силу процедила:
— На нем была маска. Маска… ужасная.
Симон сжал кулаки. Бога ради, как такое возможно?.. В ее зрачках он различил очень тоненькие серебряные вкрапления. При желании их можно было принять за эсэсовские руны.
— Мраморная маска, — продолжила она. — С такими белыми и черными прожилками и…
— Подожди меня минутку. — Симон уже поднялся. — Я сейчас вернусь.
Он быстро прошел через зал — эта роскошная едальня, где люди набивали утробу в день, когда разразилась война, показалась ему отвратительной.
У входа он спросил, откуда можно позвонить. Ему указали кабину. Он назвал номер и зашел внутрь.
— И что? — только и ответил Бивен, когда Симон описал ему ситуацию.
— Приезжай. Мы в «Бауэрнхофе». Нельзя терять ни секунды.
— Лучше вы приезжайте сюда.
— В гестапо? Исключено. Она больше не скажет ни слова.
Бивен, кажется, размышлял. Симон представил себе физиономию этого верзилы с его полузакрытым веком, столкнувшегося с расследованием, на которое ему не хватает ни ума, ни воображения.
— Еду, — бросил тот наконец.
— Только надень штатское, — добавил Симон. — От тебя и без того шарахаются.
Вернувшись за стол, Симон беззаботно защебетал, лишь бы не пробудить в Грете подозрения.
Оставалось потянуть время, а главное — не дать ей больше говорить. Бивен должен услышать каждое слово ее свидетельства. Сам не представляя, как ему это удалось, он умудрился занять полчаса всяким small talk[87] и прочей пустопорожней болтовней.
Внезапно Грета напряглась:
— Ты вызвал шпиков?
Ее глаза были прикованы ко входу в зал. Симон обернулся и заметил Бивена, который искал их взглядом. Тот надел летний костюм, что никого не могло ввести в заблуждение. У него словно на лбу было написано: «ГЕСТАПО». Причем светящимися буквами.
Симон взял Грету за руку:
— Не беспокойся. Все будет хорошо.
41
Симон поднял руку, и гестаповец наконец их заметил. Его путь был отмечен шлейфом перешептываний и едва уловимыми волнами трепета. Бивен был из тех парней, которые не вызывали ничего, кроме страха. А в Берлине в сентябре 1939 года эта мрачная власть, казалось, десятикратно усилилась.
Грета уже встала:
— Что это значит? Как ты мог так со мной поступить?
Она протянула руку к сумочке, но Симон перехватил ее и продолжил самым естественным тоном:
— Позволь представить тебе моего друга Франца Бивена. Тебе нечего бояться.
Грета не сводила с гиганта глаз. Страх придал ей неожиданной дерзости.
— Вы из СС? — спросила она, будто плюнула ему в лицо.
Симон обвел взглядом ресторан — все глаза были обращены на них. Он отодвинул стул от соседнего стола и предложил Бивену присесть.
— Я из гестапо, — подтвердил Бивен, устраиваясь, — но я пришел как друг.
— Тебе нечего бояться, — повторил Симон.
Грета с измученным видом рухнула на стул. Она вся порозовела, а ее маленькая завитая прядка, казалось, подрагивала на лбу.
— Мне бы хотелось, — самым теплым тоном продолжил Франц, — чтобы мы поговорили здесь и сейчас, в неформальной обстановке.
— О чем?
— О вашем сне. О Мраморном человеке.
Грета попыталась встретиться взглядом с Симоном.
— Я не понимаю.
Симон тоже заговорил, всячески пытаясь ее успокоить:
— Все очень просто. Нас интересует этот сон. Не проси объяснений, но этот Мраморный человек играет определенную роль в расследовании, к которому меня привлекли.
— Какую роль?
— Грета, расслабься. И просто опиши его…
Теперь она нервно крутила вилку, опустив глаза. Каждая проходящая секунда словно вспыхивала, попав в высокое напряжение царившей за столом атмосферы.
— Для начала, — предложил Симон, не давая ей долго раздумывать, — скажи нам, когда именно он начал тебе сниться.
— Позавчера. В тот день, когда мы с тобой виделись.
— И вчера снова?
— Да. Сегодня ночью.
— Его лицо было из мрамора, так?
— Нет. Я тебе уже говорила, на нем была маска. Что-то вроде обрезанной полумаски, оставлявшей открытой нижнюю часть лица… Из гладкого зеленоватого камня…
— А как же он может что-то видеть?
— Там такие прорези для глаз…
— Он говорит тебе что-нибудь?
— Нет. Он похож на простого чиновника. Он… безразличный.
— Ты мне рассказывала о кабинете. Помнишь детали обстановки?
— Рядом с ним топка.
— Ты хочешь сказать, печка?
— Нет, чугунная топка, как в паровозе. Ее дверца открыта, и видно, как извиваются, потрескивая, языки пламени. В моем сне этот огонь не для обогрева, а для сжигания мусора. Может, тот человек собирается бросить туда мое свидетельство или же меня саму, если решит, что я плохая немка…
Короткая пауза. Подошел официант и вопросительно глянул на Симона: ни один не прикоснулся к своей тарелке. Психиатр знаком велел ему все убрать.
— А потом? — настойчиво продолжил Симон, когда официант удалился.
— Это все. Сцена повторяется, я прихожу, Мраморный человек спрашивает у меня сертификат об арийской принадлежности, и во сне больше ничего не происходит. Я не знаю, правильный у меня документ или нет и правильная ли я сама. Я смотрю на топку и представляю, как буду гореть заживо…
Краус бросил взгляд на Бивена. Невозмутимый, даже непроницаемый, тот вроде бы с любопытством разглядывал Грету: наверняка ему не часто приходилось сталкиваться с такими красивыми женщинами, как фрау Филиц.
— Ты имеешь хоть какое-то представление, откуда мог взяться этот Мраморный человек?
— Что ты хочешь сказать?
Симон выдал одно из коротких объяснений, на которые был мастер:
— Не думаю, что этот персонаж целиком плод твоего подсознания. Просто твой страх, твоя тревога отвели ему главную роль в сценарии. Но по моему мнению, его образ отталкивается от воспоминания. Ты недавно видела скульптуру или картину…
— Я не помню.
— Подумай. Где тебе мог попасться такой странный тип? В книге? Музее? Гостинице?
— Я не хожу по гостиницам, — с оскорбленным видом возразила она.
— В галерее?
— Говорю же, я не знаю.
Симон сунул руку во внутренний карман пиджака и достал поршневую ручку «Dia». Одним движением отодвинул бокалы, бутылку с водой, салфетки.
— Начнем сначала. Опиши нам подробно этого человека, а я его нарисую.
42
Его с души воротило от этого расследования. Черт
