Сын Одина - Сим Симович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хель задумалась. Таких действительно было немного. Некоторые герои, опьянённые славой, некоторые мудрецы, постигшие суть бытия, редкие святые, обретшие веру сильнее страха.
— Допустим, такие есть. И что?
— А что, если я скажу тебе о том, кто не просто не боится смерти, но уже прошёл через неё и вернулся? О том, кто умер, но живёт? О том, кто стал больше человека, но сохранил человеческую душу?
Теперь Хель была заинтригована по-настоящему. Она выпрямилась на троне, её мёртвый глаз засветился интересом.
— Продолжай.
Локи начал свой рассказ медленно, смакуя каждое слово. Он говорил о Викторе не как о фактах, а как о загадке. Воин, который был смертным, стал бессмертным, но сохранил душу смертного. Творение Одина, которое обрело собственную волю. Орудие богов, которое полюбило древнюю магию льда.
— Его зовут Виктор, — сказал Локи, произнося имя так, словно пробовал дорогое вино. — Когда-то он был сыном ярла, мечтавшим о славе и любви. Теперь он — нечто большее и одновременно меньшее.
— Один из творений Всеотца? — спросила Хель. — Таких было множество. Что делает этого особенным?
— То, что он сбросил оковы своего создателя. То, что он нашёл любовь в объятиях Белой Ведьмы. То, что он не просто существует, но живёт по собственным правилам.
При упоминании Кристины Хель вздрогнула. Владычица льдов была ей хорошо известна — древняя сила, равная по могуществу многим богам.
— Кристина приняла его?
— Не просто приняла. Они стали партнёрами. Равными. Двое бессмертных, которые нашли друг в друге то, что потеряли в трансформации.
Хель встала с трона и начала ходить по залу. Её движения были грациозными, несмотря на двойственную природу. Каждый шаг живой ноги звучал, как биение сердца, каждый шаг мёртвой — как звон погребального колокола.
— Почему ты рассказываешь мне о нём? — спросила она. — Что ты хочешь, отец?
— Я хочу видеть, что произойдёт, — честно ответил Локи. — Этот Виктор — аномалия в мироздании. Он может стать катализатором великих перемен. Или великих разрушений. Разве не интересно узнать, какой путь он выберет?
— И ты думаешь, что я могу на это повлиять?
— Я думаю, что ты единственная, кто может его понять. Ты тоже находишься между жизнью и смертью. Тоже была изгнана за то, кем являешься. Тоже превратила своё проклятие в силу.
Хель остановилась и посмотрела на отца. В её взгляде было что-то новое — не просто любопытство, но искренний интерес.
— Ты предлагаешь мне... что именно?
— Посмотри на него, — предложил Локи. — Используй свои скрижали. Изучи его душу. Реши сама, стоит ли он твоего внимания.
— А если стоит?
— Тогда, возможно, ты найдёшь то, чего искала, сама того не зная.
— И что же я искала?
Локи подошёл к ней ближе, его голос стал мягче, почти нежным:
— Равного, дочь моя. Того, кто может понять твою природу, не боясь её. Того, кто может встретить смерть лицом к лицу и не дрогнуть.
После ухода Локи Хель удалилась в свои личные покои — единственное место в Хельхейме, где она могла быть просто собой, а не богиней смерти. Комната была обставлена простой мебелью, но детали выдавали её истинные чувства.
На стенах висели портреты — не мёртвых королей или героев, а обычных людей, которые чем-то заинтересовали её за тысячелетия правления. Влюблённая пара, умершая в один день от чумы. Одинокий художник, творивший до последнего вздоха. Мать, отдавшая жизнь за детей. Всех их объединяло одно — способность любить сильнее смерти.
Хель подошла к окну, через которое было видно всё её царство. Миллионы душ, бесконечная процессия мёртвых, вечная стабильность смерти. Это была её власть, её ответственность, её тюрьма.
Она вспомнила своё детство в Йотунхейме, до того как Один узнал о пророчестве. Тогда она была просто дочерью Локи, странным ребёнком с необычной внешностью, но способным на смех и слёзы. Она помнила, как играла с братьями — Фенриром и Йормунгандом, как они мечтали о будущем, не зная, что боги уже решили их судьбы.
Изгнание в Хельхейм стало не наказанием, а освобождением. Здесь она обрела цель, власть, уважение. Но она также потеряла возможность быть просто женщиной, просто существом, способным на спонтанные эмоции.
За тысячелетия к ней приходили многие — боги, пытавшиеся договориться о возвращении мёртвых, герои, искавшие славы даже в смерти, мудрецы, желавшие постичь тайны загробного мира. Но никто не приходил просто для того, чтобы узнать её, понять её природу, принять её такой, какая она есть.
Слова Локи отзывались в её душе. Равный. Кто-то, кто мог понять, что значит существовать между состояниями, нести ответственность за то, что находится за пределами понимания смертных.
Хель думала о Викторе, этом загадочном воине, которого описал отец. Если Локи не лгал — а в этом вопросе он редко лгал полностью — то этот человек действительно был уникален. Бессмертный с душой смертного, орудие богов с собственной волей, воин, который не боялся смерти, потому что уже прошёл через неё.
Принятие решения заняло у неё время. Она была слишком мудра, чтобы поддаваться на провокации отца, даже если они казались искренними. Но любопытство жгло её изнутри, а монотонность существования давно стала бременем.
Наконец Хель встала и направилась к самой важной части своих покоев — комнате со скрижалями. Если она собиралась изучать этого Виктора, то должна была сделать это правильно, используя все доступные ей средства.
Комната со скрижалями была святилищем, куда не допускался никто, кроме самой Хель. Здесь хранились инструменты её власти: зеркала, показывающие истинную природу душ, хрустальные шары, в которых отражались глубочайшие желания мёртвых, и самое главное — Скрижали Судьбы.
Эти древние каменные пластины были старше самой Хель, старше большинства богов. Они были созданы в первые дни мироздания, когда устанавливались основные законы существования. Скрижали показывали не просто прошлое или будущее — они показывали суть, истинную природу любого существа, его место в паутине судьбы.
Зал скрижалей находился в самом сердце дворца, в месте, где пересекались все дороги между жизнью и смертью. Круглая комната без окон освещалась только мистическим светом, исходящим от самих скрижалей. Стены были выложены чёрным мрамором, в котором отражались не изображения, а сущности — истинная форма всего, что находилось в комнате.
В центре зала стоял алтарь из белого
