Смешно или страшно - Кирилл Круганский

Все ступени, ведущие к заветной двери у меня имелись. Я жил уединенно и редко занимался закупками впрок, но словно догадывался, что в один прекрасный день мне придется печь венские булочки. Поэтому даже пекарский разрыхлитель у меня был.

– Разведите дрожжи… – читал я и разводил. Потом добавлял, перемешивал, ждал и снова добавлял. Когда тесту потребовалось немного “полежать в нетерпении”, я понял, что сильно проголодался. Два дня я питался кое-как, а сегодня еще и выпил. Хотелось есть сильно и безотлагательно. Я вспомнил про багеты. Если что, завтра объясню ему ситуацию, решил я и отломил горбушку.

Какая же омерзительная гадость! Секунд десять я силился жевать, но не смог и выплюнул все в мусорное ведро. Потом я схватил пакет с остатками этой отравы в хлебном обличье и швырнул туда же. Что за фарс?! Как люди едят это…

Яичница из четырех яиц спасла ситуацию.

Тем временем наступила ответственная минута: формирование прекрасных булочек из бесформенной массы. Я погрузил чистые руки в тесто, бережно оторвал нужное количество, раскатал скалкой и свернул наподобие улитки королевских кровей. Я не торопился, и через пятнадцать минут десять сырых булочек лежали на смазанном маслом пергаменте. В духовке было жарче, чем в Сочи. Последний взмах кисти: я смазал булочки желтком. Дверца духовки захлопнулась: еще двадцать минут и у меня будет все…

В нетерпении я откупорил бутылку дорогого виски, которую припас на Новый год. Я ждал в гости кое-какую женщину и решил не скупиться. Но сейчас мне было нужнее.

Виски после яичницы был изумительно вкусным. Я выпил треть бутылки. “Ладно, – подумал я, – перелью в графин, никто и не заподозрит”.

Булочки испеклись. Я достал противень, обмотав ладони полотенцем, посыпал слегка пудрой. Какие красивые! Как дождаться, пока они хоть немного остынут? Я попытался читать – не получилось. Включил телевизор – там на меня накричали. Тогда я начал читать в интернете про виски, которое пил. Мне показалось забавным, что оно младше меня ровно на тридцать лет.

Через полчаса я решил, что булочки достаточно остыли, да и, честно говоря, дальше терпеть я не смог бы. Я приблизился к кухне и вошел в нее.

Булочки, мои драгоценные венские булочки, лежали на блюде. Я, точно вор или убийца, бесшумно подошел к столу и схватив одну, жадно откусил почти половину.

–О-о-о, – застонал я через несколько мгновений, – какое говно!

Не знаю, что я делал не так. Не знаю, что они делали на производстве. Но вкус был совсем не тот. Я как будто держал в руках ромовую бабу или курабье. Я никак не предвидел такого падения.

Всю следующую неделю я пек булочки, ныряя в разные рецепты и то следуя им, то самовольно изменяя. Но ни на километр не приблизился к разгадке. Я становился все мрачнее и мрачнее и даже хорошо, что я был в отпуске: на работе бы решили, что меня завербовали конкуренты. Заветной новогодней бутылки виски теперь не хватило бы и на полграфина: я допил ее на второй день.

Я все глубже погружался в царство венских булочек. На одном из кулинарных форумов я выяснил, что в Туле живет австрийская эмигрантка, у которой сохранился подлинный рецепт. Там же я узнал ее телефон и наутро, после бессонной ночи, позвонил ей.

– Ja, ja, булочки, – ответила она. Я договорился, что завтра приеду и отправился в банк, снимать деньги: неизвестно, сколько старуха могла запросить за рецепт. Я не думал о том, как попаду в метро, я знал, что моя вера придаст мне силы, и я разгребу людские завалы. Если потребуется, разобью стекло сбоку от входа, спрыгну на лестницу. Я был так окрылен, что даже не заметил, что лежащих людей на улицах почти не осталось.

Радостный я зашел в магазин и отправился в хлебный отдел: разыскать сотрудника и извиниться за багеты. Он уже поджидал меня.

– Завтра, – закричал он, увидев меня. Я решил, что он знает про мою поездку в Тулу. А он продолжал:

– Завтра утром приедут ваши булочки. Они и сегодня были, но вы сегодня поздно, их разобрали уже. Производство возобновили. Вы знаете, я попробовал с утра одну: вы были правы, они чудесные.

Я уже не видел его простоты или надменности. Я видел умного, интересного человека с хорошим вкусом. Мы минут пять поболтали, я позвал его вечером в тот же бар, извинился за багеты. Он махнул рукой:

– Неважно.

Со мной были деньги на рецепт, но получалось, что они мне теперь без надобности. Поэтому я купил такую же хорошую бутылку виски и отправился пока домой. Сергей Станиславович, мой новый друг, заканчивал в четыре, и у меня было еще время. Я даже позвонил австрийской старушке и отменил встречу.

– Nein, булочки, – расстроилась она.

А назавтра я купил две венские булочки, спешно вернулся домой и как следует позавтракал. Они больше не пропадали, а люди – перестали падать. Я так и не узнал причину этой эпидемии, а приставать с расспросами мне ни к кому не хотелось.

Анисья

─ Не пойду. Ни за что не пойду, ─ повторял Глобычев, твердо зная, что пойдет. Он уже почти не рассчитывал закончить “Водовороты времени”, но хотя бы рассказ, жалкий рассказ он заполучить хотел. А для этого нужна была идея. Нет, не чеховская, конечно, не до хорошего. Так ─ Ремарк. Поковыряться в тщедушном сюжете, разогнать клавиатуру. А потом, о, потом можно и замахнуться… Как раньше… Писать ночью, редактировать днем, забывая про еду и гигиену. Но идеи не случалось, и гигиена торжествовала.

Глобычев давно поужинал и уже лег. Он знал, что все равно придется встать и одеться, чтобы пойти, но лег. Сон мог стать его единственным защитником, но даже не приблизился к нему. Глобычев пытался думать о чем-нибудь толковом, приятном. Он вспомнил, как сильно писал когда-то, как три года назад задумал “Водовороты времени” ─ новаторскую полупоэтическую драму, в которой главы должны были чередоваться: одна в стихах, другая в прозе. Заканчивалось все поэтическим протостихотворением “Эпиложный финал”. Заканчивалось… Закончиться “Водовороты времени” могли бы при условии хоть какого-то начала. А начало, вместе с идеей, обитало в далекой безыдейной эмиграции…

Одеяло жгло, подушка выталкивала голову из постели. Глобычев резко встал и ударил подушку ногой. Потом нервно и торопливо принялся одеваться. Теплые серые брюки, обширный свитер. Он не взял ни телефона, ни зажигалки, ни сигарет. Уже стоя в прихожей, в пальто и шапке, он зло