Фарфоровое лето - Элизабет Хауэр

Тщедушную, маленькую девушку, открывшую ей дверь, Елена Лётц часто вспоминала потом. Тогда в Вене жило бесчисленное множество служанок, имевших чаще всего очень маленькое жалованье, их хозяева не обязательно бывали состоятельны. Зачастую даже не закончившая начальной школы прислуга имелась у мелких ремесленников, коммерсантов, трактирщиков, чиновников средней руки, учителей и художников. Во многих случаях они были не прописаны, лишены права на больничный лист и пенсию, питались плохо и скудно, не имели собственной комнаты — единственным их достоянием была раскладная койка на кухне, лица их выражали тупую безнадежность, в них были уничтожены жизнерадостность юности, всякое проявление собственной индивидуальности. Все служанки, когда-либо открывавшие Елене двери, в осанке, взглядах и движениях ничем не отличались друг от друга.

Эта была не такой. Она взглянула на Елену испытующе, была приветлива, но не подобострастна.

— Фрейлейн Лётц? — спросила она и объявила, что госпожа Вассарей ждет ее. Госпожа Вассарей, а не милостивая госпожа, это было необычно, так же как и то, что она не постучав, как будто это само собой разумелось, открыла дверь в комнату. Там Елена увидела Клару, очень стройную и очень бледную. Клара стояла так, как будто только что перестала нервно ходить по комнате взад и вперед. Она тут же подошла к Елене и взяла ее руки в свои.

— Я бы везде узнала тебя, — сказала она радостно.

Девушка продолжала стоять у двери, она вышла лишь, когда Клара объяснила: «Это моя Агнес».

Они сидели друг против друга, их разделял маленький круглый столик. Елена осторожно положила на него пакет и сумку. Она заранее заготовила пару фраз, чтобы завязать разговор, и совершенно напрасно, потому что говорила сама Клара, быстро, без перерыва:

— Надеюсь, ты пришла сюда с удовольствием, хватит ли у тебя терпения на твою кузину, много терпения, оно тебе понадобится, не слишком ли далеко тебе добираться, будет ли у тебя достаточно времени на занятия, как тебе нравится этот дом и сад, вспоминаешь ли ты еще о нашей последней встрече, ужасно давно, тогда мы были еще маленькими девочками?

Елена говорила «да» и «нет», «прекрасно» и «само собой разумеется», она держала носки туфель параллельно и натягивала тяжелую юбку на колени, а ее взгляд был прикован к глубокому, треугольному вырезу крепдешинового абрикосового цвета платья Клары, в котором виднелась широкая кайма бежевых кружев. Клара справилась об Элле и ее муже, о маленьком Феликсе, и Елена удивилась, что она знает имя ребенка, которого еще ни разу не видела. О Юлиусе Лётце она ничего не спросила.

Агнес принесла чай и печенье. От Елены не укрылось, что глаза девушки смотрели на нее испытующе и постоянно с испуганным выражением обращались к Кларе, как будто та была в опасности. Каждый раз, когда Елена бралась за пакет, чтобы распаковать книги, Клара удерживала ее словами:

— Не надо, давай поговорим еще.

Торопливо и особенно не задумываясь, она говорила о разных пустяках, то и дело возвращалась к родственникам, которые — как она горько сетовала — совершенно не интересовались ею. Она тихо сказала Елене:

— Тебя я, конечно, не имею в виду, я знаю, ты работаешь, это здорово, — Елена удивленно взглянула на нее, — разве нет?

Она не ждала ответов Елены, но иногда внезапно замолкала на одну-две секунды, руки ее в это время лихорадочно теребили шелк платья.

Как раз в тот момент, когда Агнес ставила чайные чашки на поднос, снаружи послышались шаги. Чашки в руке Агнес начали тихонько позвякивать, Клара рванула пакет со стола, стала поспешно развязывать бечевку. Вошел мужчина. Это мог быть лишь муж Клары. Тот самый Виктор Вассарей. В силу воспитания и склада характера Елена Лётц всегда старалась не глядеть на людей в упор. Но в тот раз она смотрела во все глаза. Там, где был он, не оставалось места для других. Создавалось впечатление, что он, едва взглянув, насквозь видел людей, с которыми имел дело. Клара оставила попытки развязать пакет. Агнес тихо поздоровалась и, не поднимая глаз, выскользнула из комнаты. Не снимая плаща, накинутого на плечи, Виктор Вассарей поцеловал жену в щеку, потом повернулся, поклонился, как бы намереваясь поцеловать ей руку. Он объяснил, что случайно оказался рядом и зашел совсем ненадолго. Он знает, что у Клары сегодня первый урок стенографии, и хотел посмотреть, как обстоят дела у дам.

— Мы как раз собирались начать, — сказала Клара поспешно, а Елена, пытаясь скрыть удивление и восхищение, заметила, что короткая беседа не повлияет на время, отведенное для занятий. Виктор Вассарей рассеянно улыбнулся и заверил, что вполне разделяет радость встречи после такой долгой разлуки.

— Я позволю себе лишь упомянуть, фрейлейн Лётц, — сказал он, — что моя жена еще слаба после непродолжительной болезни, она быстро утомляется, поэтому я прошу вас не слишком затягивать ваши визиты.

— Нет, Виктор, я не больна, совершенно не больна, — сказала Клара и вскочила. — Я хочу чем-нибудь заниматься, я хочу общаться с Еленой, никаких ограничений больше не нужно.

— В большинстве случаев бывает невозможно оценить собственное состояние, дорогая Клара, — сказал Виктор Вассарей. — Фрейлейн Лётц поймет мое беспокойство о тебе. Все же мы пережили небольшую операцию. Ну а теперь я оставлю вас одних. Мне еще нужно о многом позаботиться перед отъездом.

— Ты действительно едешь, Виктор?

Клара снова села. Елена Лётц все еще стояла. Она успела развязать пакет и аккуратно разложить книги на столе. У нее было ощущение, что она должна начать урок сейчас же, пока Виктор Вассарей здесь. Но муж Клары быстро попрощался и ушел. Вопрос жены он оставил без ответа.

Они занимались в библиотеке, где стоял маленький письменный стол Клары. Клара схватывала все на лету и проявляла необычайное рвение. Но через полчаса она внезапно объявила, что на первый раз достаточно, но к следующему занятию она обещает хорошенько постараться и сделать все упражнения.

— Постой, — сказала она Елене, быстро складывавшей свои вещи, — побудь у меня, не принимай всерьез того, что говорил Виктор. Я не болела. У меня был выкидыш. На моем теле это не сказалось. Только душа болит.

Елене было трудно понять кузину Клару. Ей было двадцать четыре года, то есть столько же, сколько Кларе, но она уже смирилась с мыслью об одиночестве. Оставила надежду на то, что это положение когда-нибудь изменится. Желание иметь детей было неразрывно связано в ее сознании с понятием брака и казалось потому неосуществимым. Ученики-подростки доставляли Елене мало радости, так как ей с трудом удавалось справляться с ними. Она с удовольствием виделась с сыном Эллы и с удовольствием занималась бы им, но Элла считала, что она слишком мягка с восьмилетним мальчуганом. Елена не знала, что значит потерять дитя еще до рождения, потому что она никогда не осмеливалась даже надеяться иметь ребенка.

Лишь совсем недавно муж ее сестры Отто рассказывал, что по статистике половина всех современных браков остаются бездетными. По экономическим причинам. Скоро невозможно будет позволить себе иметь детей. С точки зрения перспектив на будущее рожать их просто безответственно. Его сын Феликс в любом случае останется его единственным ребенком.

— Жаль, — сказала Елена Кларе, — у вас ребенку было бы хорошо.

— Может быть, когда-нибудь позже, — сказала Клара. — Пока придется подождать. Мне всегда приходится ждать. У тебя тоже так бывает, Елена, тебе тоже приходится ждать?

— Нет, — ответила Елена Лётц и вся сжалась, — не приходится.

Клара показала Елене свою новую пишущую машинку. Печатать она тоже хотела научиться, но самостоятельно. Артур Гольдман, друг дома, принес ей великолепный учебник, она не думает, что будет трудно, ведь она же играет на пианино, большой разницы между игрой на пианино и печатанием на машинке быть не может.

— Когда я освою и то и другое, — заявила Клара, — стенографию и машинопись, то буду помогать Виктору. В конце концов он согласился с тем, чтобы я вела его частную переписку. Артур поддержал мою идею. Ведь бывают и такие письма, которые не хочется диктовать секретарше. К тому же Виктор выполняет все больше поручений для своей партии. Не думай, пожалуйста, Елена, что твои уроки для меня только своего рода трудовая терапия. Мне надоело однообразие моей жизни.

А еще Клара показала Елене кольцо, которое подарил ей Виктор после того, как она потеряла ребенка. Это было необычное старинное украшение. На зеленой, окруженной бриллиантами пластинке из эмали было изящно выгравировано «Je vis en espérance»[18]. Так как кольцо было Кларе слишком велико, пластинка с надписью все время оказывалась повернутой вниз.

Когда Елена уходила, она была настолько сбита с толку, что не знала, что и думать о кузине Кларе. По дороге она встретила школьного учителя на пенсии по фамилии Пассеро и удивилась, заметив, что он бросил на нее недоверчивый и даже какой-то злобный взгляд. Лишь спустя много времени Елена узнала, что Клара была и его ученицей. После почти целого года занятий французским языком, за изучение которого Клара взялась с большим энтузиазмом, она внезапно отказалась от услуг Пассеро. Тот затаил обиду навсегда.