Фарфоровое лето - Элизабет Хауэр

— Не улыбайся, когда снимаешь джокера, — сказал Юлиус.

Елена не слушала его.

— Роммé, — сказала она с торжеством и положила две последние карты в один из его рядов, Юлиус Лётц подвинул карту, которая была не в масть, так, чтобы она смешалась с другими.

— Ну, иди, возьми себе калейдоскоп, — сказал он. Елена положила калейдоскоп рядом с собой на стол.

— Туз, король, дама, валет, десять, — сказала Елена, — это пятьдесят. Мы никогда еще не были так долго вместе, Юлиус. Когда снова появится Элла?

— Никогда, — твердо ответил Юлиус. — Ты можешь оставаться здесь еще пару дней. А потом твой брат заживет так же, как и прежде.

— Я не имею права покидать тебя, пока Элла мне этого не разрешит, — сказала Елена расстроенно.

— А остаться ты не можешь, раз этого не разрешаю тебе я, — сказал Юлиус. — Но давай взглянем на все иначе. Я не мог бы заставить тебя жить здесь, если бы ты сама этого не захотела. Поэтому твое пребывание у меня тоже зависит от твоего желания. Ты можешь положить только одну карту, две ты уже сбросила, Елена.

— Это потому, что я без очков, Юлиус. Вообще-то я тоже уже хочу домой. Тогда я уйду от тебя в конце недели, Юлиус.

— Чудесно, таким образом, мы оба окажемся в выигрыше. Кстати, Кристина случайно не звонила тебе в последнее время?

— Один раз. Узнавала, как ты себя чувствуешь. Сказала, что ее почти не бывает дома.

— У меня она тоже не бывает, — горько заметил Юлиус Лётц. — Что-то тут не то. Пожалуйста, Елена, здесь недостает четверки. Боюсь, так тебе не видать твоего сердца с зеркальцем.

— Почему, как ты думаешь, Кристины почти не бывает дома? Может быть, из-за Конрада? Видимо, он уделяет ей не слишком много времени. Ты согласен, Юлиус, если я положу трефу в ряд бубен? Одну-единственную, тогда я выйду.

— Конрад — это предлог, а не причина. Ладно, положи свою трефу, Елена. Ты меня нервируешь. Дай мне хоть раз выиграть, оставь мне по крайней мере штудентен-футтер[17].

— С удовольствием, Юлиус. Я сейчас отвернусь, когда ты заменишь десятку. Знаешь, я бы не хотела, чтобы с Кристиной случилось то же, что с Кларой. Как ты думаешь, такое возможно?

— Нет, невозможно. Я совершенно в этом убежден. Вспомни, какой была Клара. Разве Кристина такая? Несмотря на некоторое сходство, нет. Каждая эпоха формирует человека по-своему. Ты не могла бы надеть очки и подойти к книжному шкафу, Елена? Там ты найдешь ежедневники в черном переплете. Какой тогда был год? 1935? Вытащи-ка вон тот.

Елена выполнила просьбу брата. Юлиус Лётц раскрыл книжку и стал листать ее в поисках какого-то числа.

— Ты можешь не искать, Юлиус. Я точно знаю, когда это было, с 28 мая по 10 июля 1935 года. Точно?

— Да, — ответил Юлиус. — Вот здесь я записал. Елена у Клары.

Елена взяла в руки одну из карт.

— Тогда, — сказала она, — я была джокером.

«Глубокоуважаемая фрейлейн Лётц! Позвольте мне осведомиться у Вас, не Изыскали бы Вы возможности три раза в неделю обучать мою жену Клару немецкой стенографии в форме частных уроков. Жена имеет намерение помогать мне в моей частной корреспонденции. Поскольку таковая очень обширна, то знание стенографии представляется совершенно необходимым. Клара сама указала мне на Вас, упомянув о существующих между Вами и ею родственных отношениях, что уже само по себе является для меня рекомендацией. Размер вознаграждения Ваших трудов я оставляю на Ваше усмотрение. Тщу себя надеждой на Ваше согласие. С глубоким уважением, подлинник подписал Виктор Вассарей».

Елена Лётц, как раз вернувшаяся с занятий в коммерческом училище, поняла, чего от нее хотят, лишь после того, как прочла письмо трижды. Был теплый день, пожалуй, слишком теплый для конца мая. Елена как всегда шла домой пешком, недельный проездной билет на трамвай был недешев. И снова размышляла о словах директора, во время последнего заседания тот объявил, что еще не ясно, сколько внештатных преподавателей потребуется для работы в следующем учебном году. Увольнение с работы означало бы для Елены катастрофу. Ведь нужно было платить за комнату, большую, светлую комнату, расставаться с которой не хотелось. А тут еще расходы на питание, одежду — все время приходилось отдавать в починку туфли, еще кое-какие траты, без которых не обойтись. Как бы она себя ни ограничивала, ее маленького жалованья хватало только на это. Откладывать что-нибудь не было возможности. Если она не будет получать жалованье, это конец. Родители умерли. Сестре Элле с ее скупым Отто тоже приходится нелегко. Конечно, Юлиус поможет ей, но обращаться к нему за помощью стыдно. Вот почему слова директора мешали Елене Лётц радоваться робко зеленеющим деревьям, делавшим ее путь домой по булыжным мостовым серых улиц чуть приятнее. Неожиданное письмо давало возможность на короткое время избавиться от страха. Но оно же пробудило в ней новый страх.

Кузина Клара… Четыре года назад Элла рассказывала о свадьбе Клары, с тех пор Елена Лётц почти ничего о ней не слышала. Откуда-то стало известно, что Юлиус во время отпуска случайно встретился в Каунсберге с Кларой и ее мужем Виктором. Когда Елена однажды спросила об этом брата, тот, обычно такой разговорчивый, проявил непонятную сдержанность, и Елена оставила эту тему. Иногда через дальних родственников доходили слухи о Вассареях. Клару Вассарей видели на проводившемся вновь оперном балу, чрезвычайном событии в жизни общества. Ее муж Виктор был упомянут в прессе как член австрийской торговой делегации, заключившей важные соглашения в Италии. На открытие выставки английской графики в помещениях Хагенского союза супруги прибыли вместе с федеральным министром образования. Фотографией Клары из известного «Atelier d’Ora», в пальто, отороченном опоссумом, можно было полюбоваться в февральском номере журнала «Мир элегантности». Но все это касалось внешней стороны дела, о личной жизни Клары родственники, вращавшиеся в других кругах, ничего не знали.

«Я не могу пойти туда к ним, — думала Елена, — я же не подхожу к их обществу и не смогу как надо вести себя. И подходящей одежды у меня нет, к тому же я не видела кузину Клару с детства. А что об этом скажут Элла и Отто? Я напишу вежливый ответ. Спасибо, к сожалению, это невозможно, я перегружена уроками. Напишу прямо сейчас, тогда нельзя будет передумать».

Подходящей бумаги для письма не нашлось. Елена стала сочинять письмо в старой школьной тетради. Она много раз переделывала его. Последний вариант переписала на лист канцелярской бумаги. Часа через два еще раз перечитала письмо и нашла его ужасным. Решила, что завтра напишет его заново.

Вечером забежал брат Юлиус с лишним билетом в кино.

— Она что, отказалась? — спросила Елена.

Задав этот вопрос, она покраснела, Юлиус тут же признался, что она права, и объяснил, что у него не было времени, чтобы пригласить кого-нибудь другого. Они посмотрели непритязательный фильм с чудесной музыкой, потом посидели в летнем кафе. Елена все время пыталась выбросить из головы письмо Виктора Вассарея, которое доставило ей столько забот. Незадолго до ухода она все же рассказала о нем Юлиусу. Тот повел себя странно. Некоторое время он молчал, казался задумчивым и почему-то даже растроганным. Наконец сказал:

— Конечно, ты пойдешь к Кларе. Это для тебя единственная возможность изменить привычное, скучное существование. Клара тебе понравится. Но ни слова Элле и Отто.

Елена обещала. Ее письмо с согласием было написано на добротной пергаментной бумаге и выглядело солидно.

Елена потрогала узел волос, заколотый на затылке так, чтобы волосы не касались белого воротника блузки. Она все еще не могла решиться сделать короткую стрижку, потому что тогда пришлось бы постоянно ходить в парикмахерскую. Осмотрела свой наряд. Коричневый костюм, слишком теплый для такого дня, был явно лучшей ее вещью. Чулки из искусственного шелка выглядели немного темноватыми, слишком сильно контрастируя со светлыми туфлями. Матовая черная сумка тоже вряд ли представляла собой идеальное дополнение к наряду, даже когда Елена держала ее не за кожаную ручку, а на светский манер зажимала ее под мышкой. Елена провела языком по сухим губам. Ей не придется ждать долго, ее шаги по деревянному коридору наверняка уже были услышаны. Слегка вздохнув, она расправила плечи и покрепче взялась за бечевочную петлю маленького пакета, в котором находились три тома книги «Немецкая стенография» и тетрадь упражнений. Потом нажала на кнопку звонка.

Тщедушную, маленькую девушку, открывшую ей дверь, Елена Лётц часто вспоминала потом. Тогда в Вене жило бесчисленное множество служанок, имевших чаще всего очень маленькое жалованье, их хозяева не обязательно бывали состоятельны. Зачастую даже не закончившая начальной школы прислуга имелась у мелких ремесленников, коммерсантов, трактирщиков, чиновников средней руки, учителей и художников. Во многих случаях они были не прописаны, лишены права на больничный лист и пенсию, питались плохо и скудно, не имели собственной комнаты — единственным их достоянием была раскладная койка на кухне, лица их выражали тупую безнадежность, в них были уничтожены жизнерадостность юности, всякое проявление собственной индивидуальности. Все служанки, когда-либо открывавшие Елене двери, в осанке, взглядах и движениях ничем не отличались друг от друга.