Наследие Божественной Орхидеи - Зорайда Кордова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Встретив Орхидею, он отчаянно этого хотел.
Его восхищало в ней все. Форма ног, ее кожа цвета жженой сиены, ее невинная улыбка, от которой у него перехватывало дыхание. Он был так очарован Орхидеей Монтойей, что тайно переправил ее на корабле в Париж и сумел раздобыть ей документы. Все ее имущество состояло из небольшого рюкзака, в котором лежало свидетельство о рождении, сложенное вчетверо. У нее не было ни паспорта, ни семьи. Она не умела вести себя за столом, ругалась как извозчик, но это не имело значения.
Во время ее первого выступления в роли Эквадорской Сирены он несколько раз пропускал свои реплики. Конечно, это заметила только его команда. Боливар III не имел привычки спать с новыми актрисами. Идея обзавестись семьей казалась ему подходящей скорее для других мужчин. Как-никах его мать бросила его, сбежав с украинским акробатом. Его отец остался сиротой. А его деда бросила жена. Он знал, что в его сердце есть слабость – его династия, – и изо всех сил старался не проливать свое семя там, где не хотел, чтобы оно проросло. Особенно после того, как итальянка Метательница Ножей чуть не убила его, когда их свидание сорвалось. Поэтому он приложил все усилия, чтобы не оставаться на номер Орхидеи.
Но потерпел неудачу. Он смотрел жадно и долго. Будь он попроще, он обвинил бы ее в колдовстве. Когда она сверкнула в свете прожектора, у него перехватило дыхание. И он тут же услышал унизительное хихиканье горбуна Орасио, проходившего мимо него за кулисами. Боливар не понимал, почему хихикают рабочие сцены, пока не опустил глаза. Он попытался скрыть свою эрекцию, нажав на пуговицы сшитых на заказ брюк. Потом обошел шатер кругом. Плеснул себе в лицо холодной воды в конюшне. Провел влажной рукой по шее и вернулся, чтобы увидеть конец выступления Орхидеи.
Он не знал, стал ли номер с ее участием более ярким, но, когда розовая раковина открылась и Орхидея начала танцевать, извиваясь всем телом, словно балансировала на волне, для него все было кончено.
Он похвалил швею Мирабеллу за зубчатый русалочий хвост и прозрачную ткань, которую та подобрала в тон безупречной коже Орхидеи.
Он появился в гримерной, которую она делила с Девушкой-Волчицей и Агустиной, старательно избегая взгляда старой прорицательницы. Вечно эта ведьма, bruja, забивает ему голову чепухой о том, что с судьбой играть негоже. Что ему судьба, когда он столкнулся с величайшей силой, известной человеку?
– Сеньорита Монтойя, – начал он. – Позвольте мне пригласить вас в оперу завтра вечером?
Она отказалась.
Тогда он захотел ее еще сильнее.
Орхидея знала, что с мужчинами надо держать ухо востро. Боливар был к ней добр. Помог сбежать из дома Буэнасуэрте. Но он был слишком красив, чтобы принадлежать кому-то одному. Принадлежать целиком. Забавно, что обычно людей предостерегают против красивых женщин. Однако Орхидея полагала, что красивые мужчины еще опаснее. Мужчины родятся сильными. Разве им этого мало? Она видела, как ее соседки и девочки из школы становились жертвами таких мужчин. Все они кончили одинаково – беременными, без гроша в кармане. Как и ее мать. Орхидея старалась изо всех сил, чтобы не поддаться обаянию Боливара Лондоньо.
И тем не менее, когда он оказывался рядом, она оживала, словно цветок под лучами солнца. Боливар Лондоньо III мог заполучить кого угодно в цирке, но он хотел ее, хотя другие не хотели. Разве это ничего не значило? Когда он смотрел на нее, она чувствовала, как рушится каждый кирпичик стены, которую она воздвигла вокруг своего сердца.
И наконец она сказала «да».
Боливар терпеливо ждал. При желании она могла бы получить от него что угодно. Он превратился бы в гребаного джинна только для того, чтобы сделать ее счастливой. Когда она появилась на рассвете, после того как он просил небеса даровать ему настоящую любовь, она стала ответом на каждую молитву, которую он когда-либо возносил. К черту судьбу и к черту Агустину, сказавшую, что у него слабое сердце. Когда он был с Орхидеей, оно становилось сильным как никогда. Билось гулко и часто.
В цирке все ее любили. Она помогала Девушке-Волчице расчесывать спутанные волосы. Она заваривала чай для Силача от боли в мышцах. Пошла поплавать с Мальчиком-Тюленем, когда все отказались. Без смеха слушала пророчества Агустины. В отличие от других, ей никогда не хотелось узнать свое будущее. То ли она не верила в предсказания, то ли ей было все равно. Однажды ночью Боливар случайно услышал, как Орхидея сказала, что и без экстрасенсов знает, что родилась прóклятой. Его Орхидея. Вся его жизнь. Проклята? Не может этого быть!
Однажды ночью, во время гастролей по Французской Ривьере, она ехала с Боливаром в купе. Остальные артисты тряслись в грузовом отделении. Он говорил, что она не должна испытывать вину. Ее босые ноги утопали в мягких коврах, и он наполнил ее бокал шампанским. Ему нестерпимо хотелось поцеловать ее. Не считая сцены, ничего на свете он не хотел так сильно, как ее, но решил не торопиться. Он позволил ей спрашивать обо всем, что возбуждало ее любопытство и острый ум. Она как будто видела его насквозь. Она знала, что история о Педро Боливаре Лондоньо Астуриасе была состряпана в угоду публике. Имя Астуриас он взял с карты Испании, а имя Педро добавил, потому что людям оно казалось старинным, почтенным. Он сплетал из слов миражи, и, казалось, только Орхидея могла различить за ними правду. Ей хотелось откинуть завесу и обнажить его душу. Она засыпала его вопросами. Она не знала имени своего отца, и семейные связи разжигали ее любопытство. Что случилось с его матерью? Ему когда-нибудь хотелось узнать, где она?
Что ему нравилось, по-настоящему нравилось в той жизни, которую он построил? И он впервые почувствовал, что, отвечая на ее вопросы, не может лгать.
Орхидея окинула взглядом золотую отделку купе, хрустальные бокалы. Положила красивые ноги на диван. В начале вечера она сидела на другом его конце и постепенно приближалась к Боливару, словно прилив.
– Как тебе удалось всего достичь? – спросила она.
– Это заслуга моего отца. – И он рассказал историю своих отца и деда. Отец превратил их несчастья в то, к чему нельзя было остаться равнодушным. Чему публика хотела стать свидетелем. Он сделал это к
