Польское Наследство - Владимир Романовский

— Александр рекомендует именно его, — сказал старику Бенедикт. — По нескольким причинам, одна из которых — он киевлянин.

— Что ж с того?

— И он надежный человек.

— Надежный? — старик прищурился. — Ага. Как зовут надежного человека?

— Нестор.

Старик рассмеялся. Нестор насупился.

— Из какого рода ты, Нестор?

Бенедикт посмотрел на Нестора.

— Из хорошего, — недовольно буркнул Нестор.

— Он мне нравится, — сказал старик. — Но вот с грамотностью…

— Надежность важнее грамотности, амико фидато, — предположил Бенедикт. — Главное, что все, что он запишет, попадет в нужные руки.

— Я хронист! — гордо сказал, не выдержав, Нестор. — Я письмом владею с десяти лет!

— Ага, — старик перевел на него взгляд колючих серых глаз. — Это с каких же это пор на Руси хронисты водятся?

— С тех пор, как в вашей сраной Венеции перестали водиться, — парировал Нестор.

— Как зовут твоего отца?

— А тебе-то что?

— Отца его зовут Хелье, — сказал Бенедикт.

— Хелье? — старик убрал ноги с лохани. — Уж не тот ли Хелье, что из рода Ягаре?

— Да, — удивился Бенедикт, и Нестор тоже удивился.

— Вот, значит, какой у Хелье сын, — сказал старик. — Крепкий парень. А ведь действительно похож, только у Хелье щеки не такие круглые. И, пожалуй, глаза умнее. Что ж, раз Хелье, значит, все хорошо. Спасибо, амико фидато. Ну, пойдем… — он улыбнулся и добавил по-славянски, — в гридницу.

В гриднице было светло и чисто. Интерьером каза не отличалась от других пригородных домов Республики — те же резные перекрытия, те же незамысловатые карнизы, окна высокие — для прохлады летом, ставни мощные — для тепла зимой.

— Садись, — сказал старик Нестору. — Вот стол, вот перо, вот бумага. Амико фидато, вон там на полке Библия по-латыни, по-гречески, и по-славянски, чтобы тебе скучно не было, пока сын мой отсутствует.

— Библию я уже читал, — возразил Бенедикт. — Я лучше посижу рядом с вами, послушаю.

— Мы по-славянски будем писать.

— Это ничего.

— Ты понимаешь по-славянски?

— Нет. Но, говорят, у славянских наречий много общего со шведскими.

— А по-шведски понимаешь?

— Тоже нет. Но все равно интересно.

— Что ж, слушай, раз интересно, — сказал старик без раздражения в голосе. — Нестор, ты пить или есть хочешь?

— Нет, благодарю. А что мы такое писать тут будем?

— Узнаешь сейчас. Начнем!

И они начали. Бенедикт вслушивался в славянскую речь, пытаясь уловить интонации. Старик диктовал твердым, уверенным голосом. Нестор писал быстро, но временами останавливался и переспрашивал, и один раз заспорил со стариком.

— Ну что же это такое! «Они же ответили, веруем Богу, и учит нас Магомет так: совершать обрезание, не есть свинины, не пить вина, зато по смерти, говорит, можно творить блуд с женами». Что за глупости!

— Так они говорили.

— Болгары?

— Да.

— Не могли они так говорить! И вот дальше, «Здесь же, говорит, следует предаваться всякому блуду. Если кто беден на этом свете, то и на том, и другую всякую ложь говорили». Ну что это такое!

— Ты пиши.

— Да глупо же!

— Пусть глупо, — сказал старик. — А ты все равно пиши.

— Да ведь на самом деле они по-другому говорят. У них написано…

— То, что у них написано, никто не читает, даже сами магометане.

— Да ведь Владимир их слушает, и, получается, верит тому, что они ему говорят.

— Он и верил.

— Владимир?

— Да.

— Быть этого не может.

— Почему?

— Владимир был умный! — сообщил Нестор. — Умнее его в то время людей не было! А у тебя получается, что он дурак дураком.

— А может он и не верит. Об этом мы не пишем, верит он или нет — а пишем только то, что ему говорят.

Нестор еще что-то возразил. Старик посмотрел на Бенедикта. Папа Римский улыбался — ему нравилась перепалка, и он пытался уловить смысл.

Снова принялись писать.

— Ну это уж никуда не годится! — сказал Нестор. — «Плюнул на землю». Это Владимир-то! Да он был человек просвещенный, что ж он плюется-то, как смерд какой-то!

— Ты Владимира видел лично? — спросил старик.

— Не видел.

— Ну так откуда тебе знать, просвещенный он был, или противусвещенный.

— Это всем известно, какой он был.

— Так уж всем?

— Да, всем.

— И помнят о нем?

— Конечно.

Старик почему-то довольно улыбнулся и погладил опрятную бороду.

Ближе к вечеру супруги (отец и мать подростков и девушки) вернулись, как оказалось, из поездки в Венецию за гостинцами. Жена — высокая красивая италийка среднего возраста — раскланялась с гостями и ушла переодеться. Муж — худой, небольшого роста брюнет, поздоровался вежливо, представился гостям — «Романус меня зовут, Романус» и тоже ушел переодеваться.

Старик, которого звали Базилио, и Нестор закончили работу. Вскоре семья и гости сели ужинать.

Девушка, дочь Романуса, время от времени смотрела смущенным взглядом на Бенедикта. В своем купеческом костюме глава прелатов мира действительно был неотразим, а в столовых манерах его чувствовалось превосходное воспитание. Длинные пальцы ловко орудовали ножом, разделывая говядину. Поднимая кубок, Бенедикт демонстрировал изящное запястье. Очень правильные черты лица его подчеркивались длинными прямыми темными волосами. Красивый баритон гостя заставлял девушку трепетать и чувствовать томление и тоску.

Несколькими часами ранее, следуя прогулочным шагом вдоль небрежно укрепленного промежуточного канала в Сан-Марко, Маринка выговаривала матери таким образом:

— Ты, мутер, что-то совсем притихла последнее время. Это даже неприлично как-то. Смотри сколько веселых лиц кругом, все радуются, солнышко светит. Чем ты так озабочена?

— Как ты думаешь, Маринка, человек — хозяин своей судьбы, или же все в мире предопределено?

— Это зависит от того, сколько у человека денег, — серьезно ответила Маринка. — И еще наверное от климата. В Швеции, например, трудно быть хозяином судьбы — снег идет, все по домам сидят. Здесь легче.

Пьяцца Романа, в то время — центр развлечений Венеции — открылась женщинам во всей своей медиевальной красе, с товарами и лавками по периметру, с уличными певцами, одетыми броско и пестро. Разносчики предлагали всякое, от пирогов из особого венецианского теста до краденых драгоценностей. По соседству с музыкантами фокусник показывал чудеса. В республиканской Венеции за исполнением церковных законов, приравнивавших фокусы к оккультизму, следили менее строго, чем в других местах.

— Вот яйцо, — говорил фокусник, показывая куриное яйцо зрителям. — Сейчас оно исчезнет. Вот, смотрите внимательно. Раз… — он обернулся вокруг себя, держа яйцо на виду. — Два… Три!

Быстрым жестом он сунул яйцо себе под мышку.

— Обман, обман! — закричали ему. — Ты сунул яйцо под мышку, мы так тоже умеем!

— Под мышку? — удивился фокусник.

— Да!

— Под которую?

— Под ту! Вон ту, — зрители стали показывать пальцами на левую мышку.

Фокусник сделал вид, что не понял, и заглянул себе под правую мышку, а затем недоуменно показал ее зрителям.

— Нет, под другую! Другую! — закричали ему.

— Другую?

Он сделал полуоборот и, стоя спиной к публике, снова заглянул себе под правую мышку, которая теперь по отношению к аудитории оказалась слева.

— Нет, нет! — в толпе стали смеяться. — Под другую!

— Ах под другую! — сообразил фокусник, снова поворачиваясь к публике. — Ага. Под эту?

И он продемонстрировал аудитории левую мышку. Там тоже не оказалось яйца.

— На самом деле это конечно же обман, — признался фокусник. — Яйцо действительно не исчезло, я его спрятал. А знаете куда?

— Куда? — спросили его.

— А вот этому парню за ухо!

И фокусник вытащил яйцо из-за уха смущенного мальчика лет десяти. Толпа засмеялась.

— Маринка, видишь вон ту таверну? Со столиками на открытом воздухе? — спросила Эржбета.

— Да.

— Посиди там, я вернусь через полчаса.

— Мутер, это нечестно. Ты обещала, что мы везде будем таскаться вдвоем.

— Будем. Через полчаса.

— Ма, ну пожалуйста!

— Будь хорошей девочкой, Маринка.

Маринка недовольно пожала пухлыми плечами, поправила рыжую копну волос, и пошла, бедрами покачивая, к таверне. Эржбета, подождав и уверившись, что дочь сидит за столиком и болтает с половым, быстро переместилась к углу и скользнула в проулок — совершенно пустой, хотя и примыкавший к многолюдной пьяцце.

— Здравствуй.

— И ты здравствуй.

Ликургус в походном облачении, со свердом, мрачный как всегда, сказал только:

— Вон там она обитается.

И показал на непримечательную дверь.

Вдвоем они зашли в полутемное помещение. Неприятный и неопрятный старик посмотрел на них подслеповатыми глазами и ничего не сказал. Ликургус окинул комнату взглядом и уверенно шагнул к узкой двери, за которой оказалась скрипучая, пахнущая мышами лестница. Они поднялись во второй уровень и, пройдя проем, оказались в комнате, похожей на келью, с каменным полом и одним окном. Несмотря на теплый день, в печи горел огонь. Стены в темных потеках.