Слова через край - Чезаре Дзаваттини

Мария. Сокровище мое, эта история напоминает человека с беззубым ртом… или тарелку с оббитыми краями. Салони наверняка не купит такой сценарий.

Антонио (поворачиваясь к ней). Неважно, Мария. Я должен его написать. Я даже не знаю, годится эта история или нет. Но я напишу. Все остальное так неопределенно. А это вполне определенно, я вижу это, осязаю и чувствую, что должен написать. Придется пойти на жертвы, дорогая. Ну годик, два.

Мария. Эти вечные разговоры! У нас нет таких сбережений, Антонио.

Антонио. Вернемся на старую квартиру.

Мария. Ну нет, за эту я буду держаться зубами… (С неожиданной мягкостью.) Приближается октябрь, у нас родится ребенок…

Антонио (воодушевляясь). Я буду всюду ходить с ним, покажу ему и то, и это. И есть еще много всего другого, скажу я ему. Какая радость будет Показывать ему все новое и новое… Если я поддамся, Мария, мир станет уже. И он, как старичок, будет стукаться об острые углы…

Мария. Иди ко мне, Антонио, через час ты обо всем этом и думать забудешь.

Антонио. Существуют планеты, Млечный Путь, а я не выполню того, что задумал! Я презираю тебя за то, что ты любишь меня, человека, которого презираешь.

Мария. Я тебя не презираю.

Антонио. Тем хуже. Я все слабею, а ты ищешь новые и новые способы доставить мне удовольствие. Твоя походка становится еще более гордой, когда мы проходим и все на нас оборачиваются.

Мария. Поцелуй меня, дорогой.

Антонио. Какие у тебя сладкие губы! Но я не хочу. Мне хотелось бы суметь описать то мгновение, именно мгновение, когда губы сливаются воедино и все преображается.

Мария. Джельтруде мне сказала, что ей не нравится кожа ее мужа. Слишком шершавая. Она думает о его автомобиле… длинном, мощном, и таким образом ей удается получить хоть чуточку удовольствия. Я согласилась бы, чтобы он на меня наехал, говорит она. Поцелуй меня, Антонио!

Антонио (отталкивая ее). С некоторых пор мне видится лицо другой женщины… словно в тумане. Но я ее встречу… Я не знаю даже, толстая она или худая… А ты — здесь, ты смотришь на меня уголком глаза, ждешь, чтобы я протянул руку… Почему же ты не понимаешь, Мария? Ведь если у нашего сына немного покраснеют глаза, тебе придется каждую ночь вставать, чтобы промывать их соленой водой. (Смотрит на жену, которая спит или притворяется.) Спит… Мне хотелось бы побить ее. Однако на моих глазах растет ее грудь. Бедро напоминает морскую волну. Как хочется вот так, не спеша, вытянуть руку! Мария… (Резко убирает руку.) Она сейчас вся сверкает. И все же потом — так солнце, зайдя, делает неприветливым самый роскошный уголок — я различу на ее коже слишком крупные поры, жирные от пота крылья носа… Когда мы с ней впервые встретились, она была с подругой. Порыв ветра вздул юбку, и обнажилась ляжка Марии… вот до сих пор… Подруга же оказалась более проворной и успела придержать юбку рукой… Иначе она, она могла бы стать моей женой… и, быть может, сказала бы мне: «Антонио, я хочу того же, чего хочешь ты». Как много всего связано, Мария, с твоей приоткрывшейся ляжкой… сколько событий, обязательств, знакомств, семейных дел, крестин, похорон… Я буду таскать тебя за собой всю жизнь, как консервную банку, привязанную к кошачьему хвосту… (Почти крича.) Мария, я женился на твоей за… (В раскаянии затыкает себе рот рукой.)

Мария возмущенно привстает и меряет его враждебным взглядом.

О, прости меня, прости… скажи же мне хоть слово… Если ты мне поможешь, все будет так, словно мы с тобой только что поженились… Говори же…

Мария упорно молчит; между тем на сцену входят на цыпочках Салони и Кьяретти.

Салони. Держитесь, синьора, не уступайте. Мы выражаем вам нашу солидарность.

Кьяретти. Я посоветовал бы вам, синьора, повернуться спиной… вот так… (Будто режиссер, помогает Марии выставить спину самым соблазнительным образом.)

Салони. Нажимайте на ребенка, который должен родиться. Назовите его по имени один раз, потом другой. По имени. Как вы его назовете?

Мария. Ах, господа, вы и сами могли убедиться, что Антонио никакой не отец, в лучшем случае любовник. (Исчезает вместе со всей сценой.)

Кьяретти. Антонио, подумай хорошенько. Может, этот случай с глазом — выдумка.

Антонио. Теперь уже это правда. Какой-то человек казался ничем, и вдруг он становится знамением. Вот, например, этот.

Появляется самый обычный человек, примерно типа Антонио, но чуть победнее, и медленно пересекает сцену. Луч прожектора высвечивает его фигуру. Он вот-вот скроется за кулисами, когда Антонио, весь охваченный новым порывом, делает Кьяретти и Салони знак остановить этого человека.

Улыбнись…

Человек останавливается и улыбается. И с этой минуты исполняет просто и точно все желания Антонио.

Плачь. Беги. Говори. Приди в отчаяние. Поздоровайся. Танцуй. Изобрази страх. Изумление. Смейся. Убей. Метни диск. Повернись вокруг себя. Медленнее. Как земной шар. (К Кьяретти и Салони, которые следуя его настойчивым мимическим призывам, хотя и приближаются, но с недоверием.) Сюда, сюда, попробуйте взглянуть на него вот отсюда…

Смещается в сторону, и они оба, подгоняемые им, следуют за человеком, пытаясь увидеть то, на что, очевидно, указывает Антонио, на лице у него написано неподдельное восхищение. Антонио продолжает принимать самые различные позы, чтобы получше разглядеть этого человека, к которому явно испытывает огромный, можно сказать, девственный интерес, и призывает Кьяретти и Салони последовать его примеру; незнакомец же продолжает свои действия.

Кьяретти. Я больше не сделаю ни шагу, если вы мне точно не скажете, по какому принципу построен наш рассказ.

Антонио (в то время как человек, удаляясь, становится тенью). У меня нет больше времени на рассуждения. Они уже идут.

И самом деле приближаются несколько человек. Впереди — мужчина в белом халате с зеркальцем окулиста на лбу.

(Вполголоса, обращаясь к Кьяретти и Салони.) Это Окулист.

За ним следует другой мужчина, тоже средних лет, скромно одетый, вид у него несколько смущенный, робкий, в руках он вертит шляпу.

Это Джакомо… А вот это супруги Массари.

Входят муж и жена Массари. Жена маленькая, приземистая. Массари мы уже знаем, однако теперь он в очках: одно стекло — то, что закрывает больной глаз, — черное.

Салони (вполголоса). Но этого я уже видел…

Кьяретти. Тот же, что и раньше. Антонио. Да, тот же. Он всегда мне представляется таким.

Кьяретти (к Салони). Какое воплощение упрямства!

Вновь прибывшие усаживаются за длинный стол, все, кроме Окулиста, который начинает исследовать глаза Джакомо; Антонио умоляюще улыбается Кьяретти и Салони, как бы прося их не мешать, ибо сцена вот-вот начнется. Он входит в сцену и чуть подправляет позы сидящих, чтобы все были лучше освещены. Источник света — юпитер, такой, какие используют при съемках фильма. Кьяретти и Салони остаются в тени.

Окулист. В течение часа все будет кончено. Это легкая операция. (Двумя пальцами раскрывает Джакомо глаз, освещая его при помощи укрепленного у него на лбу аппарата. Глаз — голубой, с чуть зеленоватым оттенком.)

Венерические болезни?

Джакомо. Не болел.

Окулист. Молодец! (Отходит на несколько шагов, поднимает четыре вытянутых пальца и показывает их Джакомо.)

Джакомо. Четыре.

Окулист. Прекрасно! (Указывая на листок календаря, чтобы Джакомо прочел.)

Джакомо. Одиннадцатое апреля… Святой Бьяджо…

Окулист. Отлично!

Массари. Извините… А в политическом отношении?

Джакомо ошарашен.

Окулист (к Массари). Это не имеет значения, уверяю вас.

Синьора Массари (поднимаясь со стула). Разрешите? (Пересаживается подальше, за спину Окулиста, чтобы лично проверить остроту зрения продавца глаза, и поднимает пальчик, такой коротенький, что он еле-еле высовывается.) Сколько?

Джакомо. Ни одного.

Синьора Массари. Как же так?.. Один.

Окулист. Вы не обижайтесь, синьора, но пальцы у вас чуточку коротковаты, и их нелегко разглядеть.

Синьора Массари (с досадой). Ну хорошо, так сколько же вы хотите?

Джакомо. Сумму назвать не так просто… Можно запросить десять, а можно и тысячу, и миллиард…