Мертвое царство - Анастасия Александровна Андрианова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы же верите в Золотого Отца и Серебряную Мать. На что тогда Господин Дорог и Владычица Яви?
– Вот именно, – отчеканил князь. – Верим. Тогда как Господин Дорог не нуждается в нашей вере. Он сам по себе – плетёт людские судьбы, путает дороги и тропы. Всё случается только так, как он задумывает. Будешь ему перечить – разозлишь. Будешь надеяться только на его волю и бездействовать – тоже впадёшь в немилость.
– Как же ему тогда угодить?
– Поступать по совести.
Я слишком устала, чтобы вдумываться в запутанные верования Княжеств. Им точно нужен был порядок: один Милосердный, такой же человек, как все, и редкие чудеса воскрешения достойнейших.
– Ты меня услышала? – спросил князь.
Я не стала допытываться, с чего его так волнует моё неповиновение этому Господину Дорог.
– Услышала. Не уверена, что всё поняла, но точно знаю: в ближайшее время – никаких игр с судьбами. Трудно заниматься этим, когда сидишь в темнице, а ты ведь меня не отпустишь.
– Может, и отпущу. Но точно не после первого разговора.
Между нами повисло молчание, тягучее, как смола, и чем дольше оно тянулось, тем жутче мне становилось. Я давно не испытывала такого – давящее чувство неизвестности, когда даже не можешь понять, как себя вести, куда смотреть и что говорить. Мне до смерти хотелось лечь – без разницы, на кровать или на земляной пол, лишь бы одной, подальше от странного рыжего мужчины, оказавшегося вовсе не чудовищем, а простым человеком, от которого я не знала, чего ожидать. Лучше бы у него оказалась пёсья голова…
Но хуже всего было то, что я не могла понять намерения князя насчёт себя. Он не мог быть мне другом, это точно, но был ли врагом? Я не хотела показаться слабой и уставшей, но грубить князю тоже не смела, не в том положении. Тем не менее в памяти всплыло ещё одно прозвище и ещё одна байка об этом человеке, и я дерзнула спросить. Вернее, слова сами сорвались с языка, быстрее, чем оформились мысли.
– Тебя зовут князем-волхвом. Великим волхвом. Стало быть, тебе тоже не чужда ворожба? Что же на это говорит Господин Дорог?
Князь недобро усмехнулся.
– Пленники обычно не задают вопросов. Мало где любят любопытных баб, и то, что ты падальщица, не даёт тебе прав быть назойливой. Меня много как называют, и много слухов про меня ходит. Каждый сам решает, в какие небылицы верить, и я предоставлю тебе право решить для себя, кем меня считать.
Он ясно дал понять, что не собирается больше ничего сообщать о себе.
* * *Дальнейшее моё пребывание в тереме нельзя было назвать неприятным. Ко мне приставили белокурую Солону – она приносила мне еду тогда, когда по каким-то причинам мне не позволяли обедать в зале, стелила постель и иногда даже заплетала мне косы по княжеской моде, но только тогда, когда я была в настроении и дозволяла дотрагиваться до своих волос. Признаться, Солона завораживала меня – своей мягкой звериной грацией, глубоким голосом, спокойным взглядом из-под густых коричневых ресниц.
Сперва я пыталась вызнать больше о князе, но Солона смолкала, будто кто-то дал ей наказ не говорить больше того, чем сам князь пожелает мне рассказать. Зато обо всём другом с радостью болтала, и я решила выжать из своего заточения всё, что возможно.
Солона искренне пыталась меня развлечь: рассказывала о прошлом князе, Страстогоре, его несчастных погибших жене и сыне, о милых мелочах, которые делали Княжества Княжествами: о праздниках, о традиционных блюдах, танцах и песнях, о скоморошьем княжестве, образовавшемся из людей, отмеченных Морью и не годящихся больше ни на что, кроме шутовства… Я слушала, как заворожённая. У Солоны явно был дар рассказчицы: её голос обволакивал и очаровывал, да так, что я даже забывала о том, что нахожусь в тереме пленницей, а не дорогой гостьей, и о том, что сама я – из оставшегося далеко позади Царства, совсем иного края с другими привычками и людьми.
– Бледная ты такая, – мурлыкала Солона, разбирая пальцами мои пряди и сплетая причудливым образом. – По воздуху соскучилась, верно?
Я допила вино, плескавшееся на дне кубка. Узнав, что я предпочитаю вино сбитню, Солона-таки достала мне бутылку ягодного.
– Немного. Но больно у вас холодно. Не хочется умереть на морозе.
Солона рассмеялась.
– Разве ж это холодно? Ещё зима в полную силу не вошла, вот схватит покрепче, пойдём с тобой в прорубь купаться – водяные не побеспокоят, спят сладко.
Я в ужасе отшатнулась.
– В прорубь?
Мне хотелось верить, что она шутит, но Солона только пожала круглыми плечами.
– Конечно. Чем ещё зимой заниматься? Из жаркой мыльни да под лёд. Парни и девки – все вместе. Вот веселье!
Я хмыкнула себе под нос, представив это зрелище. Кажется, недаром жителей Княжеств часто звали в Царстве дикарями – у нас такое «развлечение» точно не прижилось бы.
– Что, ты правда никогда-никогда в прорубь не ныряла? И по снегу босиком не бегала? – Солона отвлеклась от моей причёски и заглянула мне в лицо. Её глаза отражали свет свечей и казались ещё больше, чем обычно.
– Нет, – сухо ответила я и поджала губы. От восторженно-неверящего тона Солоны я почувствовала себя какой-то неполноценной из-за того, что не предавалась дикарским забавам. – У нас в Царстве и снег-то редко выпадает, – добавила я.
Настала очередь Солоны поджимать губы – но не чопорно, а так, словно она крепко над чем-то задумалась. Она бросила мои недоплетённые косы, и волосы рассыпались прядями, как были. С беличьей проворностью она подскочила к оконцу, протёрла его рукавом и заглянула наружу.
– Пойдём прогуляемся, – объявила Солона.
Я округлила глаза. Лёгкий винный хмель как рукой сняло.
– Я ведь пленница князя, забыла?
– Помню, как же. Но ничего, мы быстренько и тихонько. Одевайся, выведу тебя во двор. Негоже без воздуха молодой девке сидеть, зазеленишься хуже лесавки.
– Лесавки… – заворожённо повторила я. – Это что же, жена лесового?
Солона кивнула и набросила мне на плечи меховую накидку.
– И жена, и дочь, и сестра. Лесная девка, если так говорится. – Она хихикнула в кулак. – Но ты не мечтай, нечистецей не увидим – спят они, кроме одного, княжьего друга. Да если б не спали, всё равно я б в лес тебя не повела. Приличные люди к нечистецам не ходят, лучше
