Сахалин - Дорошевич Влас Михайлович

 В палачи Медведев пошел из страха перед каторгой.

 - Слыхал, что в каторге людей под земь сажают. Боялся я шибко. Потому и в палачи вызвался, - думал, в Рассее при тюрьме оставят.

 В тюрьме, где содержался Медведев, предстояла казнь двух кавказцев-разбойников. Палача не было, Медведев и "вызвался".

 Об этой казни Медведев рассказывает с тем же тупым, спокойным лицом, равнодушно, до сих пор только жалеет, что "не все по положению получил".

 - Рубаха красная мне следовала. Да сшить не успели, - так рубаха и пропала. Халат только новый дали.

 - Что ж ты перед казнью водку хоть пил?

 - Нет, зачем. Захмелеть боялся. Был тверезый.

 - И ничего? - Не страшно было?

 - Ничаво. Только как закрутился первый, страшно стало. В душу подступило.

 И Медведев указал куда-то на селезенку.

 - Ну, а если бы здесь вешать пришлось?

 - Что ж. Прикажут, - повешу.

 Надежды Медведева не сбылись: палачом его при тюрьме не оставили, а послали на Сахалин.

 - Ну, хорошо. Там ты в палачи пошел, боялся, что под земь на каторге посадят. А здесь-то зачем же в палачах остался? Здесь ведь ты увидел, что это все сказки и под земь не сажают.

 - А здесь уж мне нельзя. Мне уже в арестантскую команду идти невозможно: палачом был, - пришьют. Мне из палачей уходить невозможно.

 И он держится в палачах из страха.

 Медведев живет в страшной нищете: никакого имущества. Ничего, кроме кобылы да плети, - казенных вещей, сданных ему на хранение.

 Из страха он не берет даже взяток.

 Когда пригоняется новая партия, между арестантами всегда идет сбор "на палача", - для тех, кто пришел на Сахалин с наказаньем плетьми или розгами, по приговору суда. Ни один арестант никогда не откажет в копейке, последнюю отдает при сборе "на палача". Это - обычный доход палачей.

 Но Медведев и от этого отказывается:

 - Нельзя. Возьмешь деньги да тихо драть будешь, - из палачей выгонят. А возьмешь деньги да шибко пороть начнешь, - каторга убьет.

 И то, что он не берет, в один голос подтверждает вся тюрьма.

 - Хоть ты ему что, - запорет!

 Дерет он, действительно, отчаянно.

 - Так, пес, смотрителю в глаза и смотрит. Ему только мигни, - дух вышибет. Нешто он что чувствует!

 А "чувствует" Медведев, когда перед ним лежит арестант, вероятно, многое. Этот трус становится на одну минуту могучим. Все вымещает он тогда: и вечное унижение, и вечный животный страх, и нищету свою, и свою боязнь брать. Все припоминается Медведеву, когда перед ним лежит человек, которого он боится. За всю свою собачью жизнь рассчитывается.

 И чем больше озлобляется, тем больше боится, и чем больше боится, тем больше озлобляется.

 Из страха Медведев даже не пользуется тем некоторым комфортом, который полагается палачу.

 Палачу полагается отдельная каморка. Медведев в ней не живет:

 - Ночью выломают двери и пришьют.

 Он валяется у хлебопеков. От хлебопеков зависит количество припека: смотрители хлебопеков ценят; хлебопеков не дерут, - хлебопекам не за что злобствовать на палача, - и у них Медведев чувствует себя в безопасности. Хлебопеки его, конечно, презирают и "держат за собаку". Когда кто-нибудь из хлебопеков напьется, он глумится над Медведевым, заставляет его, например, спать под лавкой.

 - А то выгоню!

 И тот лезет под лавку, как собака.

 - Ночью-то он на минутку выйти боится!

 Медведев со страхом и ужасом думает о том, о чем всякий каторжник только и мечтает: когда он кончит каторгу.

 - О чем я вас попросить хотел, ваше высокоблагородие! - робко и нерешительно обратился он однажды ко мне, и в голосе его слышалось столько мольбы. - Попросите смотрителя, когда мне срок кончится, чтоб меня в палачах оставили. Как мне на поселение выйти? Убьют меня, беспременно убьют!

 И он даже прослезился, - этот человек, мечта которого остаться до конца жизни палачом, ужас которого - выйти на свободу.

 Он повалился в ноги:

 - Попросите!

 И хотел целовать руки.

Комлев       

 Против окон канцелярии Александровской тюрьмы бродит низкорослый, со впалой грудью, мрачный, понурый, человек. И бродит как-то странно. Голодные собаки, которых часто бьют, ходят так мимо окон кухни. Не спуская глаз с окон и боясь подойти близко: а вдруг кипятком ошпарят.

 Это - Комлев, старейший сахалинский палач. Теперь отставной.

 Он прослышал, что в Александровской тюрьме будут вешать бродягу Туманова, стрелявшего в чиновника[25], и пришел с поселья, где живет в качестве богадельщика:

 - Без меня повесить некому.

 Он повесил на Сахалине 13 человек. Специалист по этому делу и надеется "заработать рубля три".

 А пока, в ожидании казни, - как я уже говорил, - он нанялся у каторжанки, живущей с поселенцем, нянчить детей.

 Таковы сахалинские нравы.

 Комлев пришел к тюрьме проведать: "не слышно ли, когда" - и бродит против окон канцелярии, потому что здесь есть надзиратели.

 Комлева ненавидит вся каторга. Где бы ни встретился, - его каждый бьет. Бьют, как собаку, пока не свалится без чувств где-нибудь в канаву. Отдышится - и пойдет.

 Живуч старик необычайно. Пятьдесят лет, и грудь впалая, и тело все истерзано, и от битья кашляет иногда кровью, а в руках сила необычайная.

 "Комлев" - это его палачский псевдоним.

 Когда бьют розгами тонким концом, это называется:

 - Давать лозы.

 Когда бьют толстым, - это:

 - Давать комли.

 Отсюда и это прозвище "Комлев".

 Комлев - костромской мещанин, из духовного звания, учился в училище при семинарии и очень любит тексты, преимущественно из Ветхого завета.

 Он был осужден за денной грабеж с револьвером на двадцать лет. В 77-м году он бежал с Сахалина, но в самом узком месте Татарского пролива, почти достигнув материка, был пойман гиляком, получил 96 плетей и двадцать лет прибавки к сроку. В те жестокие времена палачам работы было много, и палачу, тоже сахалинской знаменитости, Терскому, потребовался помощник. В тюрьме бросили жребий: кому идти в палачи. И жребий выпал Комлеву.

 Но Комлев все еще мечтал о воле, и в 89-м году опять бежал, - его поймали на Сахалине же, прибавили еще 15 лет каторги.

 - Итого, 55 лет чистой каторги! - с чувством достоинства говорит Комлев.

 И приговорили к 45 плетям.

 Плети давал "ученику" Терский.

 - Ну, ложись, ученик, я тебе покажу, как надо драть.

 И "показал".

 В 97-м году Комлев говорил мне:

 - До сих пор гнию.

 И разделся. Тело - словно прижжено каленым железом. Страшно было смотреть. Местами зарубцевалось в белые рубцы, а местами, вместо кожи, тонкая красная пленочка.

 - Пожмешь - и течет!

 Пленочка лопнула и потекла какая-то сукровица.

 На луфтической почве это наказание разыгралось во что-то страшное.

 Так глумился палач над палачом.

 Скоро, однако, Терского поймали в том, что он, взяв взятку с арестанта, наказал его легко.

 Терскому назначили 200 розог и наказать его дали Комлеву.

 - Ты меня учил, как плетями, а я тебе покажу, что розгами можно сделать.

 Терский до сих пор гниет. То, что он сделал с Комлевым, - шутка в сравнении с тем, что Комлев сделал с ним.

 - По Моисееву закону: око за око и зуб за зуб! - добавляет Комлев при этом рассказе.

 - Я драть умею: на моем теле выучили.

 Беглый каторжник Губарь, который был приговорен к плетям за людоедство, после 48 комлевских плетей был унесен в лазарет и через три дня, не приходя в себя, умер. И Комлев сделал это, получив взятку от каторги, которая ненавидела Губаря.

 Доктора, присутствовавшие при наказаниях, которые приводил в исполнение Комлев, говорят, что это что-то невероятно страшное.