Темные игры (сборник) - Виктор Точинов

Лишь потом ответил:

— Я об этом — о его теориях — вообще не думаю. Я думаю о том, что подошло время очередной бомбежки. Но пока все вроде тихо.

Эпизод 3. Черно-белое кино

Человек смотрит на часы — большие, настенные — и говорит:

— Однако время подходит. Но пока все тихо. Может, сегодня пронесет?

— Смотри, накаркаешь… — Его напарник смахивает пот со лба. В помещении жарко, пахнет горячим металлом и нагревшейся изоляцией… И — совсем неожиданно — свежим дуновением альпийского луга, над которым только что прошла весенняя гроза.

Никакой грозы, понятно, здесь не было, — воздух озонируют приборы. Слышно гудение, потрескивание.

— Восьмой сектор? — спрашивает человек.

— Сто двадцать девять.

— Мало. Увеличивай.

— Но… Крайсманн сказал, что он нас расстреляет, если мы опять обесточим его контору. Да-да, так и сказал, Пауль слышал от свояка, знаешь, такой рыжий…

— Увеличивай!!!

— Но…

Рука человека тянется за спинку стула — на нее повешен форменный френч, ремень, портупея… И кобура.

Вороненая сталь холодно поблескивает в руке.

— Увеличивай. — Голос тоже холоден.

Напарник щелкает огромными тумблерами — торопливо, испуганно. И чувствует озноб, несмотря на жару. Гудение и потрескивание усиливаются.

— Восьмой сектор?

— Сто шестьдесят…

Человек слышит в голосе напарника липкий холодок страха. Пытается сгладить ситуацию:

— Ты же знаешь, у меня там мать… И Лотти…

Напарник не реагирует. Молчит. Человек тоже замолкает.

Четыре часа спустя:

Минутная стрелка круглых настенных часов ползет медленно, почти незаметно — только если внимательно присмотреться к самому кончику, можно увидеть едва заметные подрагивания, сливающиеся в неприметное движение.

Но человек не присматривается.

Его взгляд прикован к другому кругу — большому, стеклянному, светящемуся в полутьме помещения неприятным зеленоватым светом. По нему тоже бежит белая радиальная линия — но куда быстрее, чем минутная стрелка. Больше ничего на экране нет. Небо чистое.

Человек встает, разминает затекшие руки и ноги. Говорит:

— Сбрасывай потихоньку. Сегодня уже не пожалуют…

Напарник щелкает тумблерами. За четыре часа он не произнес ни слова. Но теперь заговаривает:

— По-моему, я понял, в чем дело.

Человек обрадован, хотя старается не показать этого. Ночная смена с упорно молчащим напарником — удовольствие ниже среднего. Чуть позже надо будет, пожалуй, извиниться. И сказать, что в «вальтере» не было патронов.

— И в чем же? — спрашивает человек.

— В дате. Второе февраля. Курт мне как-то говорил, что томми никогда не вылетают второго февраля и тридцать первого декабря. А также в первый понедельник апреля и во второй понедельник августа. Особенно если выпадает тринадцатое число. Он, Курт, всегда старается попадать на дежурства в эти ночи, — и дрыхнет до утра спокойно.

Говоря все это, он продолжает обесточивать цепи. Гудение становится тише. И смолкает совсем.

— А почему они не вылетают, не говорил? — спрашивает человек.

— Говорил, да я не запомнил. Примета какая-то. Не то у них кто-то потонул в один из тех дней — может, «Титаник»? Не то разбился по-крупному, не помню… Но не летают.

Человек думает, что проверить примету в первый понедельник апреля едва ли удастся. Подходит к металлическому шкафу защитного цвета — одному из многих, стоящих у стен. Открывает дверцу. Внутри — мешанина толстых проводов высокого напряжения, поблескивают оголенным металлом медные шины… Человек не смотрит на них. Его интересует лишь приспособление в верхней части ящика — две толстые горизонтальные медных пластины и зажатый между ними большой сиреневый кристалл в форме октаэдра. Вернее, уже не зажатый. После сегодняшней ночи — не зажатый. Кристалл лежит на нижней пластине — и не касается верхней.

Человек подкручивает винт, верхняя пластина опускается. Кристалл вновь плотно зажат. Самое обидное, что сегодня все впустую…

— Поспешили вы с Рунгенау… — говорит он сказанное уже не раз.

— Причем тут мы? — не первый раз огрызается напарник — вяло, без былого азарта. — Мы выполняли приказ. Кто знал, что у старого пердуна сердце висело на волоске…

Человек не продолжает бесплодный спор. Все равно теперь не узнать, как профессор умудрился вырастить кристалл. Обнаруженные в лабораторном журнале записи либо хитро зашифрованы — с заменой цифр и ингредиентов по непонятной системе, либо попросту фальшивы. А может, старик вообще притащил эту чертову штуку десять лет назад из гималайской экспедиции? Теперь не узнать. Крайсманн хорошо умеет делать людей словоохотливыми. Но допрашивать трупы пока не научился.

Последний раз взглянув на кристалл, человек закрывает шкаф. Подходит к стулу, натягивает черный френч, застегивается. Надевает ремень и портупею. Дежурство окончено. Напрасное дежурство…

«Впрочем, почему напрасное? — неожиданно мелькает мысль. — Хоть эту ночь мама и Лотти провели спокойно…»

Ночь на третье февраля 1945 года.

Часть вторая

Либерейторы

Расследование. Фаза 3

Кеннеди, пригород Милуоки

8 августа 2002 года, 07:19

Труп прикрыли простыней — но в машину отчего-то пока не грузили.

— Вы знали его? — прогнусавил лейтенант полиции. Он страдал жестоким насморком, и наверняка был вытащен из дома на службу лишь ввиду нынешней чрезвычайной ситуации.

Кеннеди замялся. И сказал правду:

— Знал лишь под рабочим псевдонимом.

Он действительно так и не узнал настоящего имени Твистера. Возможно, теперь и не узнает. Судя по всему, тот использовал псевдоним старый, а не придуманный в день, когда появилась на свет подгруппа «Дельта». На визитной карточке, врученной Кеннеди, было вытеснено — золотом, наискосок, стилизуясь под торопливый почерк — одно слово: ТВИСТЕР. И стоял номер спутникового телефона.

— Понятно, — сказал лейтенант, явно ничего не понявший. — Похоже, какая-то шишка, хоть на вид и не скажешь… В Вашингтоне всполошились, сюда уже летит спецбригада… Вы их дождетесь?

Кеннеди покачал головой.

— Едва ли… Очень много дел.

— Понятно, — вновь сказал лейтенант и шумно высморкался. — Наверное, не до сна и отдыха, когда такое творится? Да и у нас работки прибавилось. Кое-кто решил, что теперь можно всё… За сутки — половина среднемесячной нормы умышленных убийств. Кражи со взломом едва успеваем регистрировать — люди валом валят на юг, подальше от канадской границы, дома стоят пустые… За ночь на моем участке — тридцать семь взломов… Не повезло вашему коллеге. Напоролся…

Кеннеди сочувственно покивал.

Элис уже улетела — как и планировала, в Мэриленд. Кеннеди застрял в аэропорту Милуоки — с гражданскими рейсами творилась жуткая неразбериха. Два часа безуспешно прождав вылета, раз за разом откладывающегося, и в конце концов услышав об отмене всех рейсов до утра, он отправился в аэропортовскую гостиницу, где и провел остаток ночи. На рассвете Кеннеди наконец понял, что так зацепило его в рассказе Твистера, — и немедленно набрал указанный на визитной карточке номер. Ответил не Твистер, и даже не рядовой детектив, а этот вот самый лейтенант…[14]

Твистер убили ударом ножа точно в сердце — расчетливым и профессиональным ударом. Но оставшееся в ране оружие — нож явно кухонного вида — скорее наводило на мысль об удачно попавшем дилетанте. Бумажник и часы у трупа отсутствовали.

— Что обнаружилось в карманах? — спросил Кеннеди.

— Обычные мелочи — ключи, водительские права, расческа, зажигалка, упаковка презервативов, швейцарский ножик. Сигарет не было… Да, еще сушеная заячья лапка.

— Электронной записной книжки или компьютера-«наладонника» не нашли?

— Нет. Не оказалось даже обычной бумажной записной книжки или блокнота.

Значить это могло что угодно. Электронная игрушка Твистера стоила куда дороже, чем заячья лапка или швейцарский ножик. Ее вполне мог изъять несознательный гражданин США, решивший в смутное время пополнить семейный бюджет, подстерегая с ножом прохожих на безлюдных и неосвещенных улицах. Мог взять профессионал, охотящийся единственно за содержимым «наладонника». Или, для отвода глаз, — профессионал, имевший задачу лишь устранить Твистера.

— А вот такую штучку не нашли? — Кеннеди продемонстрировал полицейскому прицепленную к связке ключей на манер брелка прямоугольную пластинку, похожую на те, что крепятся к ключам в дешевых мотелях.

— Такой точно не было, — ответил полицейский и чихнул.

Пропуск Твистера на командный пункт ВВС — при этом совсем не похожий на пропуск — исчез.