Катары - Роже Каратини

«...и даже, — подхватил молодой Роже-Бернар де Фуа, — если они сумеют пробить с ее помощью наши стены и их воины проникнут в Тулузу, мы с вами, сеньоры, вооружившись мечами, палицами и ножами, учиним такую резню в их рядах, что потом из их окровавленных мозгов сможем понаделать перчаток — хватит на всех».

«Послушайте меня, — сказал третий, Бернар де Казенак, до тех пор молчавший, — как бы там ни было, дайте Монфору и его французам возможность продвигать их смертоносную машину. Чем ближе она пододвинется, тем вернее мы сможем на нее напасть и уничтожить: как только она окажется за палисадами, мы бросимся на нее и подожжем, и она сгорит вместе со всеми людьми, спрятанными в ее утробе».

«Сеньоры, — вступил в свою очередь до тех пор безмолвствовавший тулузский барон по имени Эсту де Лиас, — я кое-что придумал. Давайте построим за палисадами, на поле, защищенном с внешней стороны лишь одним рвом, толстую прочную стену с крепкими зубцами: с высоты этой стены мы сможем наблюдать за всеми нашими рвами и всеми нашими палисадами, так что ни французы Монфора, ни его боевые машины, в том числе и эта, не смогут к нам подобраться; пусть они только попробуют на нас напасть, и ни один из них не уцелеет».

Едва он произнес эти слова, как снова запели рожки, протрубили трубы, и все побежали к палисадам, к лестницам, принялись расставлять стенобитные машины, готовясь осыпать ядрами пресловутый деревянный ящик. Бароны из числа капитулов[133], при полном параде и знаках отличия, устроили раздачу продовольствия, простой же народ, прихватив лопаты, кирки, молотки, топоры и лохани, немедленно отправился возводить стену. Девушки и парни весело распевали баллады и песни, не обращая внимания на стрелы и камни, которыми осыпали их французы из своих луков и пращей. Тулузцы, говорится в «Песни о крестовом походе», были так храбры и горды, что ни один из них не испугался.

Как в Тулузе, так и в Нарбоннском замке все привыкли к этой странной осаде. Никто не боялся, несмотря на то что камни и стрелы царапали руки, ноги и грудь тем, кто трудился над возведением оборонительного заграждения, и народ утверждал, что Иисус охраняет своих детей, поскольку никто не был убит и никто не был ранен. Что же касается солдат Монфора, то они, облачившись в доспехи, покрепче насадив шлемы и зажав в руках мечи, погрузились в подступную машину, которую толкали от самого Нарбоннского замка прямиком к стенам Тулузы. Защитники города бодро и проворно расставили свои стенобитные машины, подтащили камни, поместили их в устройства для стрельбы с уже натянутыми веревками, затем одним резким ударом перерубили эти веревки, и тяжелые каменные ядра полетели прямо в подступную машину; обломки балок, на которых держался навес, обрушились на укрывшихся внутри солдат, а защитники, оставшиеся позади укреплений, обнимались, смеясь и распевая песни.

Монфор ярился и проклинал преследовавшее его невезение:

«Почему злая судьба так жестоко меня преследует?

Церковь и ее ученые мужи нисколько мне не помогают,

от епископа [Фулька] и легата [Бертрана] толку никакого,

моя честь рассыпалась в прах, и мое сердце в печали.

Столько оружия, столько денег, столько умов разом

побеждены булыжниками из камнемета, какой позор!

Победа была у меня в руках. Немного удачи —

и город был бы моим. Машина была надежной, и

вот она уничтожена. Не знаю, что делать».

Фуко де Берси, один из самых давних его соратников-крестоносцев, попытался его успокоить, обвиняя во всем ветхость досок, из которых была построена подступная машина: «Эта машина уже гроша ломаного не стоила, мессир, мы слишком основательно ею пользовались».

«Послушай меня, Фуко, — ответил Монфор, — слушай, что я тебе скажу: клянусь Пресвятой Девой Марией, что не пройдет и недели, как я возьму Тулузу или отдам жизнь у подножия ее стен».

«Вы будете жить, если Господу это угодно, сир», — сказал Юг де Ласи, рыцарь, сражавшийся с ним бок о бок под Каркассоном.

В лагере французов еще долго шли разговоры. Каждый рассказывал свою историю, делился воспоминаниями: один вспоминал Сен-Жан-д'Акр и Саладина, другой — свои былые победы, третий задавался вопросом, что ждет их назавтра; но все сошлись на том, что бой, который им предстоит дать, будет решающим.

В тулузском же лагере Робер де Сальвентин, «славный рыцарь», как сказано о нем в «Песни о крестовом походе», подвел итог минувшего дня: «Клянусь Пресвятой Девой Марией, — проговорил он своим красивым низким голосом, — фигуры на доске расставлены, и нам предстоит разыграть шахматную партию; вскоре мы узнаем, кто завтра будет править в тулузских землях. Если угодно будет Господу нашему Иисусу Христу, еще до наступления завтрашнего вечера мы подожжем эту дьявольскую машину. Вперед, друзья, это наша последняя битва, будем стремиться к одной-единственной цели: разнести эту машину в щепки. И когда завтра кто-нибудь произнесет «Тулуза», слышаться будет «Честь».

Вот так в обоих лагерях ночь прошла за разговорами; воинственный пыл и у тех, и у других лишь нарастал. Едва рассвело, тулузцы поднялись первыми и взялись за дело. Лучники и арбалетчики поспешили ко рвам и палисадам. Сир Эсту де Лиас отправился проследить за ходом работ на уже почти готовой земляной насыпи: теперь надо было закончить проходы, крутые спуски, зигзагообразные пути и лестницы из галечника, чтобы защитники Тулузы могли передвигаться без затруднений. Что же касается тех, кто остался в городе, они только об одном и думали: как только покажется подступная машина, надо обрушиться на нее и уничтожить. Бернар де Казенак призывал тулузцев убивать французов:

«Убивайте их безжалостно, чтобы сохранить свою жизнь!

Я хорошо изучил привычки французов:

они защищают грудь надежной броней,

но их ноги под ней едва прикрыты.

Так что, если будете целиться в подколенки,

солнце зайдет над жестокой резней!»

Вскоре начался последний бой. Тулузцы высыпали из-за городских стен с криками: «Смелее, Тулуза! Вперед! Убивай беспощадно!», и вскоре палицы, копья и мечи тулузцев зазвенели о шлемы французов, и рыцари кричали друг другу: «Бей этих недоносков! Крепче держите оружие, рубите поджилки! Смерть адской власти! Выпустим счастье на свободу!» (ПКП, 205). Все ринулись в битву, французские бароны выскочили из укрытия, верхом врезались в гущу сражения. Руки и головы летели в пыль, обагренную кровью умирающих.

Монфор, всю ночь не спавший, вернулся в Нарбоннский замок, чтобы слушать мессу. За ним явился щитоносец.

«Мессир, — сказал он — ваша набожность вас погубит, положение бедственное: тулузцы убивают ваших баронов. Если эта резня не прекратится, для вас все кончено, и сегодня же вечером вы потеряете Тулузу».

Монфор побледнел, глубоко вздохнул, осенил себя крестным знамением, затем молитвенно сложил руки и прошептал: «Иисусе, даруй мне сегодня гибель в бою или победу». Он велел одному из своих людей призвать наемные войска, которые держал наготове в Нарбоннском замке; вместе с ними прибыли несколько сотен французских баронов. Монфор встал во главе войска, протрубили рога и трубы, тулузцы начали отступать и, как сказал поэт, «смешенье шлемов и клинков, каменьев, стрел, зерцал казалось бешеной рекой, потоком, полным сил».

Но вот один из лучников, стоявший на бруствере, заметил Ги де Монфора, брата благородного графа, и пустил в него стрелу, которая попала в коня. Раненый конь развернулся и рысью пустился прочь. Тогда другой стрелок, в свой черед прицелившись из арбалета, поразил сира Ги в левый бок: стрела пробила его латы и вонзилась в плоть, брызнула кровь, заливая одежду. Он с трудом добрался до брата Симона, упал на землю и с трудом выговорил, превозмогая боль: «Увы, возлюбленный брат мой, сегодня Иисус не на моей стороне, он покровительствует тулузцам; мне же без промедления следует вступить в госпитальеры[134]».

Пока Ги де Монфор все это говорил, женщины, окружившие на дозорном пути камнемет, выстрелили в Симона де Монфора. Их каменное ядро попало прямо в стальной шлем «благородного графа» и рассекло ему лоб: из раскроенного черепа брызнул мозг, глаза выпали из орбит, челюсть разлетелась на части, и граф, убитый наповал, рухнул наземь. Два молодых рыцаря, Аймерик и Жослен, подбежали к нему и накрыли плащом безжизненное тело своего сеньора. Теперь бароны и рыцари глядели со страхом и отчаянием, послышались стенания.

«Всевышний, Ты несправедлив, — так каждый возопил, —

Погибель графа допустив! Ты всех нас подкосил.

Граф был достойный человек и верный Твой вассал.

А ты позволил, чтобы он, как пес, околевал.

Лить кровь за веру? Ну уж нет! Творя сей произвол,