Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?» - Карин Клеман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В истории каждого народа есть достижения и есть позорные страницы. Того и другого тем больше, чем больше нация, чем влиятельнее ее политика и культура. И зачастую это неразделимые вещи. Октябрьская революция, Ленин, Троцкий, Коллонтай – все это наше великолепное наследие, именно им мы по-прежнему интересны миру, а отказ от него превращает нас в унылых провинциалов, закомплексованных перед Западом, да и перед Востоком. Победа над фашизмом, советский флаг над рейхстагом… И не надо нам рассказывать про европейские ценности, ни со знаком плюс, ни со знаком минус. Это мы раньше большинства так называемых цивилизованных стран дали избирательные права женщинам и декриминализовали гомосексуальность после революции, к ужасу как западных правительств, так и русских патриотов с французской булкой в бороде[268].
В целом прогрессивный патриотизм опирается на концепцию «народной истории», предполагающей взгляд на историю с точки зрения социальной и классовой борьбы низов, вовлечения угнетенных групп в управление, в культурное и интеллектуальное производство. Принципиально важен и нациестроительный аспект революционных проектов и эволюционных преобразований XIX–XX веков – от Парижской коммуны через Октябрьскую революцию (которая, вопреки распространенному левацкому стереотипу, очень быстро начала сочетать интернационалистские амбиции с патриотической риторикой – «Социалистическое отечество в опасности!») к Кубинской революции 1959 года, к нарративам «английского социализма», шведской социал-демократии и так далее.
Вспомним 1917 год – монополия царской власти на патриотизм как лояльность императору была разрушена, но буржуазии и либеральной интеллигенции не удалось закрепить идею нации как демократического единства всех классов, потому что классы были непримиримы – народ требовал социализма. В итоге большевики продвинули свою идею нации уже без буржуа – как единство трудящихся всех национальностей. Помните этот апокриф: «Мы – за Россию!» – кричат курсанты-кадеты. «Россия – это мы!» – отвечают красногвардейцы. Все верно. Большевики сделали новую Россию, растворенную в СССР, и сформировали ту нацию, которая живет в России сегодня, другой у нас нет.
Но, бывает, обходится и без революций – например, шведские социал-демократы, находясь у власти много десятилетий, также создали новую модель шведской нации, соединив протестантские традиции с социализмом. В ее основе – не викинги с рогами, которыми бредят маленькие мальчики, а защищенный труд, социальное и гендерное равенство, поддержка слабых[269].
В перспективе прогрессивный патриотизм, на наш взгляд, должен сыграть роль идеологии для леводемократического – антинеолиберального и антигосконсервативного – политического проекта в России.
Заключение (актуализированное в феврале 2021 года)
В ходе исследования мы пытались отслеживать национализм, ура-патриотизм, гордость за нацию и другие национальные чувства. Однако самым сильным оказалось чувство несправедливости и социальная критика: «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?» Мы не направляли людей в это русло. Методологически мы не пытались внушить респондентам ни национальное, ни социальное чувство, а пытались лишь инициировать рассказ о жизни: как живется сейчас, во время кризиса, в городе/регионе? Стало ли жить лучше или хуже? Тем не менее чаще всего люди в своих рассказах самостоятельно выходили на проблему социального неравенства.
Кроме того – снова чаще всего без наводящих вопросов или усилий с нашей стороны, – люди приходили к вопросам, обобщающим ситуацию во всей стране. Иными словами, респонденты сами стремились к тому, чтобы вывести разговор за пределы происходящего лично с ними или с их близкими на уровень, требующий, хотя бы и в воображении, солидаризации и переживания общности их судьбы с судьбами людей, находящихся в той же социальной ситуации, пусть и живущих на другом конце страны. Почти во всех нарративах о повседневной жизни постоянно всплывают фрагменты иного, большого нарратива о могучей, огромной и богатой России. Иногда этот большой нарратив показывается нам иронически, иногда критически, иногда серьезно или даже восхищенно. Это, конечно же, не только результат государственной патриотической пропаганды, но также и следствие относительной социально-экономической стабилизации, сопровождающейся обживанием своего социального места, которое вновь стало возможным после преодоления кризиса девяностых. Однако и патриотическая пропаганда играет свою роль. Усилия руководства страны по улучшению ее имиджа возымели успех – образ России, которой можно гордиться, создает общий фон, проявляющийся по-разному в нарративах разных людей. Но общий фон создает потенциал для появления общности.
Важно отметить, что патриотическая пропаганда производит не только некоторое количество ярых патриотов-государственников, которые, впрочем, составляют меньшинство, но и общее воображаемое пространство, которое можно любить или ненавидеть, хвалить или критиковать, но причастность к которому отрицать невозможно.
Мы интерпретируем обнаруженное в ходе исследования острое переживание социального неравенства как признак социально-критического патриотизма. Такой патриотизм, безусловно, обладает политическим потенциалом: во-первых, здесь появляется чувство общности с теми, кто несправедливо беден и подвергается эксплуатации. Во-вторых, возникает противопоставление «нас» – «им», то есть тем, кто нас эксплуатирует и унижает. В этом противопоставлении возникает и укрепляется «наше» чувство общности, причем против «них», напомним, могут солидаризироваться с бедными не только другие бедные, но и люди относительно обеспеченные.
В картине мира довольно значительного числа респондентов – такие составляют большинство в Астрахани и на Алтае, но и в других городах их более четверти – преобладает образ нации, разделенной социальным неравенством. Такая картина мира и есть социально-критический патриотизм. О нем невозможно говорить как о сознательно политическом, однако политический смысл в нем безусловно заложен; такое видение общества расходится с мейнстримом и кремлевского патриотического, и антикремлевского проекта нации: социальное неравенство почти полностью вытеснено как из официального, так и из оппозиционного политического дискурса. Это означает, что протополитическое сознание, которое развивается сейчас снизу, принимая форму в том числе и патриотического подъема, имеет черты, несхожие с теми, что пропагандируются элитами. В мировоззрении большой части наших респондентов, особенно из широко определяемой категории «трудящихся», заметен стихийный, обывательский, эмоциональный, несознательный (и отсюда не идеологический) марксизм.
Не факт, что сам по себе этот стихийный марксизм или сама по себе стихийная социальная критика, о которой шла речь выше, приведет к переформатированию политического пространства или к возникновению новых партий – левых или социал-демократических. Но российское общество в своем нынешнем состоянии уже очень мало напоминает ту легко управляемую аморфную массу растерянных индивидов, которую мы знаем по девяностым. Повторимся: высокий уровень поддержки Путина совершенно не означает тот же уровень поддержки патриотической пропаганды или нынешнего курса развития общества в России. Путин, как символ нации, в сознании людей часто оказывается недосягаем для критики в свой адрес и вообще существует поверх линий, разделяющих общество. Не
